К тому же меня похитили совершенно невоспитанные люди, потому что преспокойненько где-то дрыхли, оставляя меня в полном неведении относительно их планов.

Попугай вдруг резко заорал, как сирена, ей-богу! Я подпрыгнула и уставилась на него в немом испуге.

– Наверное, это пираты, – подумала я вслух. – Потому что попугай явно Флинта. Все равно непонятно, какой им от меня прок, если я совсем не знаю, где лежат их «пиастры». Самой бы не мешало этими пиастрами разжиться…

Догадка, конечно, была глупой, но разве сам факт моего похищения можно было назвать умным?

– Каков, извините, запрос – таков ответ, – рассудила я и включила свет, заставив попугая радостно запрыгать по клетке с дикими криками: «Паша хороший».

Ага, хоть с попугаем разобрались. Попугая зовут Паша, и он вполне симпатичная личность, когда ему не приходит в голову поорать.

– Хороший Паша, – согласилась я, гладя его по клюву, который он подставил мне, стоило только ему увидеть, что я приблизилась к клетке. – Очень хороший Паша, вот только где твои хозяева, хотелось бы мне знать?

Попугай явно не хотел говорить со мной о хозяевах. Он был из породы натур самовлюбленных, поэтому повторил мне с маниакальным упорством еще несколько раз, что «Паша красивый и хороший».

«В отличие от твоих хозяев, – мрачно усмехнулась я. – Они уж наверняка некрасивые и нехорошие…»

Пнув ногой невинную дверь, впрочем, если разобраться, не такая уж она и невинная, поскольку в данный момент служила препятствием к моей свободе, я плюхнулась на огромную кровать, с удивлением обнаружив, что она очень даже ничего. Мягкая и удобная.

Это внушило мне «добрые надежды», что убивать меня пока не собираются. Если бы собирались, подложили бы тюфяк с гнилой соломой. Или вообще вынудили бы спать в темной каморке на голом дощатом полу. Еще бы мне на шею привязали цепь, чтобы я не убежала, и кормили бы помоями из миски, методично записывая мои мучения на видеокамеру, дабы отправить их Ларикову. Или моей бедной маменьке!

Впрочем, вполне вероятно, они просто хотят усыпить мою бдительность!

Как бы то ни было, я чувствовала себя безгранично уставшей и опустошенной, поэтому, бросив озлобленный взгляд в сторону двери и оконных решеток, я проворчала:

– Завтра посмотрим… Утро, раз уж оно мудренее вечера, может что-то прояснить. А сейчас, похоже, все мои стремления понять происходящее полностью бессмысленны.

Я лежала, разглядывая потолок и напряженно думая, что творится с моей бедной мамочкой и с Пенсом. Ларчик-то скорее всего просто рад, что от меня избавился.

Вполне вероятно, что именно он все и подстроил, прекрасно понимая, что нет у него другой возможности от меня избавиться.

Последняя мысль была сопровождена зевком, и я влезла под легкое и теплое одеяло, блаженно вытянувшись на мягкой кровати.

Ладно, решила я. Хоть попользуюсь напоследок «новорусскими» удобствами. И провалилась в сон.

В это время Пенс и Лариков сидели, смотря друг на друга. Оба они жутко волновались и не решались набрать номер Галины Михайловны, чтобы узнать, не явилась ли уже пропавшая Александра.

– Давай ты позвонишь, – предложил Ларчик, отводя глаза от Пенса.

– С какой радости? – спросил тот, нервно подергивая бровью. – Чтобы потом пришлось вызывать «Скорую», если Сашки еще нет дома? Она же как раз со мной должна быть. А тут звоню я и сообщаю, что ее со мной нет. Нет уж, не хочу я стать причиной чьего-то инфаркта!

– А может быть, она уже явилась, – с надеждой предположил Лариков. – В конце концов, не до утра же она…

Он не договорил, потому что в его душе сразу зашевелились всевозможные страхи и ужасы – работа в уголовке не оставляла ему иллюзорных представлений о состоянии тарасовских ночных улиц. То, что по ночам в Тарасове происходили убийства и изнасилования, секретом ни для кого не являлось. Единственное, на что Лариков в данном случае надеялся, так это на то, что маленькая фурия, если ее разъярить, сама обратит в бегство любого преступника.

Это было единственной надеждой на то, что его помощница явится на работу живой и невредимой. Лариков надеялся именно на ее дурной нрав.

Пенс, который ее идеализировал, не надеялся ни на что.

– А ты звонил в милицию? – сам страшась своего вопроса, спросил он.

– Нет, – тряхнул головой Лариков. – Рано. Сначала…

Набрав номер телефона Александры, он услышал долгие гудки, а потом голос Галины Михайловны произнес:

– Я слушаю.

– Здравствуйте, – пропищал Лариков так пронзительно, что Пенс вздрогнул и уставился на него с благоговейным ужасом. – А Саша дома?

– Саши нет, – совершенно спокойно сообщила Галина Михайловна. – Она уехала на дачу к подруге.

Лариков почувствовал себя беспросветным идиотом, который к тому же лишился возможности уточнить подробности. Поэтому он не стал отвечать на вопрос, кто, собственно, интересуется Сашей в три часа ночи, и повесил трубку. – Все в порядке, – сказал он. – Твоя драгоценная Александрина, оказывается, просто уехала к подруге на дачу. Правда, непонятно, к какой подруге и на какую дачу…

– Что? – подскочил Пенс. – Откуда ты все это взял?

– Мама сказала.

– Значит, ей кто-то позвонил. Возможно, сама Сашка, но все равно – с ней что-то случилось!

– С чего ты в этом так уверился? – поинтересовался Лариков, которому до безумия хотелось, чтобы с Сашкой все было в порядке и она действительно преспокойно торчала на даче у своей неведомой подруги. Конечно, он ей потом устроит варфоломеевскую ночь, но уж лучше так, чем представлять страшные подробности несчастной Сашкиной участи!

– У Сашки только одна настоящая подруга, – уверенно сказал Пенс. – Я ее очень хорошо знаю. И все дело в том, что Вероники сейчас в городе нет. Она в Питере. И второе – самое главное. Даже если предположить, что Веронике пришло в голову срочно приехать сюда глубокой ночью, у Вероники никогда не было дачи!

– Может быть, дача общих друзей? – предположил все еще не теряющий надежды Ларчик.

– Понимаешь, в чем дело, – сказал Пенс, – если бы Вероника объявилась, ты бы об этом знал. Шума бы тут было на всю Вселенную. Но если хочешь, давай уточним, приехала ли она.

– В конце концов, она могла обзавестись еще какой-то подругой.

– Сашка? И сразу рванула к ней с ночевкой? На неведомую дачу? Нет, Андрей! Что-то тут не так. К тому же…

Он задумался.

– В это ты не веришь, – махнул он рукой.

– Во что? – поинтересовался Ларчик.

– В интуицию, – сказал мрачно Пенс, разглядывая деревья за окном с пристальным интересом художника-пейзажиста. – Я нутром чую, что с Сашкой что-то приключилось.

Я проснулась от сообщения, поступившего от моего сокамерника.

– Паш-ша хор-роший, – поведал он.

Я вскочила с кровати и осмотрела место своего заточения, уже освещенное лучами солнца.

– Паша красивый, – не унимался попугай, кося в мою сторону.

– Все правильно, – вздохнув, согласилась я. – Только вот в чем наша с тобой проблема… Саша тоже хорошая, прямо как ты, а вот посадили нас, братишка, в клетки, и наплевать им, что мы с тобой такие «хор-рошие»…

Он с интересом меня выслушал и даже попытался сам высказаться так же сложно и философически, но получилось у него это совсем непонятно!

Я принялась оглядывать помещение на предмет лазейки.

Хотя, с другой стороны, сегодня, при дневном свете, страх приглушился, уступая место моему природному, совершенно необузданному любопытству.

Но я была вынуждена признать, что сейчас меня больше всего волновал один-единственный вопрос.

А именно: кто и зачем решил стибрить из ее офиса некую Данич Александру Сергеевну?

В это утро Пенс впервые понял, что это такое – ни с чем не сравнимое волнение за другого человека.

Всю ночь он расхаживал по офису, изрядно действуя на нервы Ларикову тем, что гремел своей любимой цепочкой с брелоком. Собственно, делал он это машинально – просто мотал ею на пальце по окружности, наблюдая траекторию ее движения. Ларчик же при каждом позвякивании вздрагивал и смотрел на Пенса с невысказанной, но горячей просьбой.