Но вот послышались голоса… они всё ближе и ближе… он уже различает густой баритон и оживлённый голосок Доры. Вот поднялись на крыльцо… остановились в коридоре… и неизвестный там, за дверью, стал строго выговаривать:
— Ну, как так? Какой-то неизвестный человек…
— Баушка пустила, она же хозяйка. Говорит, в очках — неопасный…
— А документы смотрели?
— Да я с ним и не разговаривала…
— Ты, дорогуша, у своём репертуаре, кого-нибудь да подберёшь.
— А ты откуда? Я тебя через два дня ждала… Да ты подожди, нацелуемся ещё…
— Это хорошо, я раньше приехал, а то и не узнал бы, шо мужик в доме был.
— Да какой там мужик! Он больной весь, шелудивый такой, страшный, всё чесался! Я уж подумала, заразный какой, а баушка пожалела…
«Ну, Дора! Зачем же так? Могла бы и без этих подробностей обойтись, — удивился беглец. — И не чесался я вовсе… Или чесался?»
— Ну, вы с бабкой — две дурочки, ну, даете! Пустили в дом незнакомого человека и документы не проверили…
— Не кричи, он тут!
Голоса смолкли, дверь чулана приоткрылась, и, сложившись чуть ли не вдвое, на пороге появился высокий человек с пакетами в руках. На загорелом лице выделялись светлые глаза. И одет был ярко — голубые джинсы и ковбойка в сине-красную клетку.
— Это Николай, а это Толя, — суетилась Дора, представляя мужчин.
— Ну, здоров! — хмуро бросил приезжий.
— Здравствуйте! — приподнялся с лавки квартирант.
— Надолго тут? — прямо спросил один.
— Нет, нет, — заверил другой.
— Познакомились — и пойдём в дом! У Николая свои дела, — тянула своего друга Дора. И Анатолий двинулся вслед за ней, но вдруг озадаченно обернулся. — Да идём же! — подталкивала его Дора и скороговоркой бросила через плечо: идите, Николай, в баню! Она сказала это так, что беглец понял: послали его далеко! Придётся идти… Но Дора, Дора! То заставила прятаться, то зачем-то потащила приезжего в чулан! Поняла, что прятать не стоит, бабушка всё сама расскажет? А что всё? Лишние вопросы возникнут, если он сам начнёт дергаться. Он квартирант? Вот нужно и вести себя квартирантом. А как они себя ведут? Первым дело они заканчивают стирку.
Солнце уже было готово зайти за сопку, когда он, опустошив целую бочку драгоценной воды, и закончил. За незатейливым занятием он почти успокоился, и пытался воспринять появление нового человека философски. Всё равно ведь ничего теперь не изменишь, и пусть всё идёт, как идёт…
Но не успел он вынести таз со скрученными в спираль вещичками, не успел взяться за почерневшие прищепки, как боковым зрением уловил: по тропинке к бане несется человек и, не поворачивая головы, понял — Анатолий. Притормозив у берёз, приезжий с минуту рассматривал квартиранта, и тому большим трудом давался независимый вид. Кое-как прищепив мокрую футболку, он встряхнул джинсы и перебросил на веревку.
— Ну, и кто так вешает, а? Дай, покажу, — и длинными руками друг Доры стянул джинсы и ловко закрепил края брючин прищепками. — Так быстрей высохнут! Значит, говоришь, заблудился? И долго ты, Коля, блукал?
— Как оказалось, долго, — нагнулся над тазиком Коля.
— И где тут можно заблудиться? Ты ж, говорят, инженер, — недоумевал Анатолий.
— Ну, это дело нехитрое, — заверил инженер.
— Так откуда мы шли, говоришь? — наседал долговязый.
— Мы шли от станции, — делая паузы после каждого слова, давал пояснения инженер.
— От какой это станции? — всё допытывался друг Доры.
— Это имеет значение? Не помню, как она называется… А вам зачем это знать? — глядя прямо в глаза, пошёл в наступление уже не инженер, а беглец. Теперь и он в упор рассматривал шофёра. У того были светлые волосы, красноватый загар, приличные джинсы и настоящий кожаный Serpentor. А ещё эти золотые побрякушки: часы, цепочка, кольцо… Этот друг был, что называется, выставочным экземпляром, чувствуется, привык производить впечатление. Откуда здесь такой? И что ему надо? Он еле стоит на ногах, а этот впился, как клещ.
— …Как зачем? Я приезжаю, а у моей бабы в доме какой-то хмырь. От шоб ты сам делал? Наверно ж, прежде чем накостылять, поинтересовался б, откуда этот мужик взялся? Так? Ну, и как ты у Дорки оказался? Ты шо, её раньше знал?
— Вошёл в село и постучал в крайний дом, Анна Яковлевна и пустила. Ни её, ни Дору никогда прежде не видел.
— Ну, ладно, кончай эту бодягу и айда до дому, — неожиданно и мирно завершил допрос Анатолий. — Выпить хочу, а бабы, сам знаешь, в этом деле не компаньоны.
— А накостылять что же? — стал зачем-то нарываться инженер.
— Ну, это от тебя зависит… Как вести себя будешь, — усмехнулся Анатолий и, развернувшись, припустил на длинных ногах обратно к дому. Он давно скрылся, а у беглеца всё ещё подрагивали руки, и падали прищепки. Он всё призывал себя успокоиться: мол, этот долговязый всего лишь ревнивый недалекий павиан, и ничего больше. И что у него за акцент — заблудився, блукав. Поляк? На украинца не похож. Но приезжий — это тебе не простодушные Дора и Анна Яковлевна. Как мужчина он анализирует всё равно лучше любой женщины. Всё так! Но зачем этому Анатолию анализировать? Он приехал к женщине…
Краем глаза он видел, как там, у дома, мелькало уже не жёлтое, а красное Дорино платье, а её друг играл с собакой, и собака радостно прыгала и носилась по двору и огороду, там была нормальная человеческая жизнь… Нет, в дом он не пойдёт, он здесь погуляет. И, натянув куртку, уселся на каком-то обрубке за поленницей. И сделал это вовремя. Через несколько минут приезжий и Дора прошмыгнули в баню, и стены там тряслись от их голосов и смеха. Они чем-то там всё гремели, а потом всё стихло. Ушли? А он гулял дальше, и всё удивлялся, как сильно затягивает нормальная жизнь и как тяжело от неё оторваться, даже если смотришь на неё со стороны. И вот уже человеку кажется: и он, он тоже живет обычной жизнью, где есть жалостливые старушки, картошка со сковородки, кошки, собаки, с пылу жару пирожки с капустой, лукавые женщины и много чего другого, совершенно недоступного… И он, прикрывшись чужим именем, пытается выдать себя за нормального человека. И уже нисколько не тревожит, что кто-то увидит его здесь, у поленницы. Машина у двора — это и его защита, может, и он на ней приехал.
И дорога — вот она, рядом, и, всматриваясь, он стал зачем-то считать машины, и получалось, что называется, в час по чайной ложке… Хорошо, про местное автомобильное движение он кое-что понял, но что делать дальше? Ночевать в бане, как он собирался, теперь было бы странным. Приезжий может чёрт знает что вообразить. Нет, квартирант, так квартирант! Должна же быть у него своя койка! Надо только подождать, наверняка, Анатолий скоро напьётся, а Дора найдёт, чем его занять. Надо только подождать…
Глухо шумели кроны деревьев, роем носило над головой жёлтые листья, мотало на верёвке джинсы. И сверху опустились сумерки, сиреневые и стылые. Холодными были и оранжевая заря, и толстая синяя туча, она, как стёганое ватное одеяло, разлеглась прямо посредине неба, и потемневшие скалы рядом. Холод уже забрался под куртку, но он всё тянул и тянул время, и вдруг поймал себя на мысли: а собственно, в дом его никто и не зовет. И он может прямо сейчас уйти, никто и не заметит. Ну, так давай, вперед! Что, задницу морозить не хочется? Не хочется. Надо же, стоило кому-то пригреть и вот уже он вцепился в протянутую руку, оторваться не может…
Но ведь, и правда, если он сейчас уйдёт, то даже Дора догадается, что за инженера они с бабушкой приютили в доме. И без эмоций, без эмоций! В дом его не зовут! Что за детские обиды! Не зовут, но идти надо. И совсем не обязательно в доме с кем-то общаться. Пусть только укажут койко-место — и всё! Да он сам попросится в чуланчик. И когда уже в полутьме он подошёл к крыльцу, на верхней ступеньке увидел всё того же Анатолия. Приезжий курил, вытянув длинные ноги, рядом в красной куртке ворковала Дора: Толичек, Толичек… Увидев квартиранта, Толичек будто заждался именно его, отбросил сигарету и радостно выкрикнул:
