— Сколько еще осталось?

— Несколько минут.

Открыв глаза с видом человека, который нашел отличное и внушающее надежду решение, Рэйвен взволнованно заявил:

— Послушайте, если моя жизнь известна во всех подробностях, то очевидно, что мое тело могло быть похищено только в момент моей смерти и воскрешения.

— Без комментариев,— пожал плечами Ломакс.— Эго будут решать другие.

— Они наверняка согласятся,— уверенно сказал Рэйвен.— Теперь, допуская, что некая иная форма жизни может завладеть телом другого существа,— как она может завладеть чем-то столь нематериальным, как его воспоминания?

— Не спрашивайте меня — я не специалист.

Ломакс сделал заметку в блокноте.

— Продолжайте.

— Если я смогу сослаться на детские воспоминания начиная с трех лет,— продолжал Рэйвен, превосходно изображая торжество,— и правдивость большинства этих воспоминаний смогут подтвердить те, кто сейчас жив, что вы тогда скажете?

— Не знаю,— сказал Ломакс,— Это предложение сейчас рассматривается . Сигнал сообщит мне, следует ли вам развивать эту тему.

— Что, если я докажу, что в молодости я сознательно подавлял свои способности, понимая, что я не такой, как все? И докажу, что встреча четырех похожих людей — не более чем следствие тяги к себе подобным?

— Может, этого хватит, а может, нет,— уклончиво заметил Ломакс.— Скоро услышим.

Неожиданно лицо его исказилось, на лбу выступили капли пота. Он взял себя в руки, демонстрируя железную волю.

— Если хотите предложить еще какие-нибудь доказательства — сейчас самое время.

Окинув комнату мысленным взглядом, Рэйвен увидел объектив сканера, провода записывающего устройства глубоко в стене, крошечную кнопку на полу рядом с правой ногой Ломакса, кабели, ведущие от нее кустройству в подвале. Без труда обследовав устройство, Рэйвен оценил действенность смертоносного луча, который оно должно было выпустить.

Они с Лейной знали обо всем этом с самого начала. Кабели легко можно было отсоединить — силой мысли, не поднимаясь с кресла. Точно также легко было заклинить кнопку или отключить источник питания. Хотя Ломакс считал иначе, путь наружу был открыт — но, к сожалению, удачное бегство стало бы их полным разоблачением.

Случившееся показало, что наружу выплыло слишком много. Любой ценой следовало отвести от себя подозрения, тщательно наведя противника на ложный след и в то же время полностью ликвидировав источники запретной информации. Теневым фигурам на другом конце провода следовало скормить успокоительные данные, на основании которых были бы сделаны неверные выводы.

Самым главным было соблюсти тайну. Ни одна крупица истины не должна была задержаться в мозгу любого двуногого, не говоря уже о том, чтобы оттуда эту истину извлекли другие. Люди пребывали в блаженном неведении, и так должно было продолжаться — любой ценой. Любая толика знаний могла оказаться крайне опасной. Ее следовало уничтожить навсегда.

Что касается воли, маячившей за бронированной дверью,— это была лишь ничтожная, ограниченная, третьесортная разновидность свободы. Свобода ребенка играть на улице. Свобода младенца мочить подгузники и трясти погремушкой, свобода гусеницы, ползающей в мнимой безопасности под древесным листом.

Рэйвен мимоходом коснулся руки Лейны, став с ней единым целым. За тем, что должно было сейчас произойти, наблюдали сканеры, о которых следовало позаботиться. А потом останутся лишь слепая, идиотская записывающая аппаратура, маленькая кнопка и смертоносный излучатель.

— Наряду с известными мутантами,— сказал Рэйвен, стараясь говорить как можно убедительнее,— существуют и всегда существовали неизвестные их разновидности. Из-за этого факта данные о предках могут оказаться недостаточными или ввести в заблуждение. Например, если мой дед со стороны матери, будучи абсолютным негодяем, тщательно позаботился о том, чтобы скрыть свои гипнотические способности, которые использовал исключительно в незаконных целях, вполне можно предположить, что...

Он не договорил. Лицо Ломакса снова исказилось, он упал грудью на стол. Прежде чем Ломакс успел прийти в себя, Лейна, как и было условлено, удивленно вскрикнула:

— Дэвид, смотри!

А затем раздался крик Рэйвена:

— Что случилось, Ломакс?

В то же мгновение разум Рэйвена и разум Лейны изо всех сил нанесли удар по мысленному экрану Ломакса. Тот не успел спросить, о чем, черт побери, они говорят, не успел возразить, что случиться могло что угодно, у него не было даже доли секунды, чтобы опомниться. Он услышал восклицание Лейны и удивленный вопрос Рэйвена, а затем последовал яростный удар по его мозгу. Он рухнул лицом вниз. Мгновенно в его голове сработала мысленная цепь, и его нога ударила по потайной кнопке.

В течение нескольких отрывочных мгновений слышался его мысленный вопль: «Я сделал это! Господи, я...»

Затем крик оборвался.

Его окружал абсолютный хаос, обжигающий душу, сводящий с ума. Ломакс не знал, не мог понять, как долго это продолжалось — секунду или вечность. Он не знал, светло сейчас или темно, холодно или тепло, стоит он или лежит, шевелится или неподвижен.

Что произошло, когда он нажал кнопку? Какое новое ужасное устройство было испытано на нем и двух других подопытных кроликах? Куда оно его зашвырнуло — в прошлое, в будущее, в иное измерение? Или, что гораздо хуже, в придачу к изуродованному телу оно наградило его изуродованным разумом?

И вдруг Ломакс понял, что больше не ощущает пульсирующей боли, превращавшей его жизнь в ад в течение последних двух лет. На него нахлынуло ни с чем не сравнимое облегчение, и он начал постепенно приходить в себя — медленно и неуверенно, словно просыпающийся маленький ребенок.

Он как будто плыл среди множества светящихся пузырей, больших и поменьше, которые лениво скользили вокруг, сверкая всеми цветами, а между ними извивались бледные клочья тумана. Он ощущал себя маленькой лодкой без руля в широкой радужной пузырящейся реке.

Боль прошла, прошла без следа, осталось лишь сонное, ленивое покачивание в потоке разноцветных искр, голубых и зеленых, красных и золотых, белых и серебристых; в потоке, уходящем все дальше и дальше — в бесконечность. Ломакс пребывал в состоянии приятной дремоты и готов был плыть так до скончания времен.

Но тут кое-что привлекло его внимание. Среди бледных клочьев тумана и плавающих пузырей как будто бы звучали голоса — множество голосов, которые на самом деле не являлись голосами, но их можно было слышать, ощущать и понимать; и все они говорили на одном языке.

Некоторые быстрые, отрывистые фразы доносились откуда-то издалека. Другие, более медленные, звучали ближе. Казалось странным, что, хотя голоса раздавались прямо в его мозгу, он мог точно определить — хотя и не знал, каким образом,— откуда доносится каждый из голосов и какое в точности расстояние отделяет источники одних голосов от источников других. Несколько раздавались совсем близко, среди клубов тумана, сфер и разноцветных искр.

— Будь рядом с ним!

— Возможно, у него и нет причин мстить, но все равно будь рядом с ним — нам больше не нужны такие опасные срывы, какой случился у Стина.

— Он говорил, что приготовился к этому, поэтому должен быстрее адаптироваться.

— Это всегда нелегко, как бы ты ни был готов.

— Он должен знать, что мы ему не враги.

— Цветок не может ненавидеть свои семена, а птица — свои яйца.

Пока Ломакс размышлял, не является ли все это бредом его изуродованного мозга, к нему начали возвращаться другие ощущения. Он начал осознавать присутствие рядом тех, кого он знал как Рэйвена и Лейну. Они поддерживали его, не прикасаясь к нему, и плыли вместе с ним среди тумана и пузырей. Они были не такими, как раньше, но он не сомневался в том, что это именно они. Казалось, теперь он может заглянуть прямо к ним внутрь.

Неожиданно с глаз его словно спала пелена. Мириады пузырей улетели прочь, словно унесенные могучим дыханием, и заняли новые положения. Это были солнца и планеты, сверкающие и вращающиеся в бескрайних просторах вечной тьмы.