— Что это у тебя? — спросил он, не скрывая своего любопытства.
— А почему я должен тебе рассказывать? — добродушно ответил Джон.— Приведи мне хоть одну вескую причину.
Брент пожал плечами:
— Мне это абсолютно не важно — я спросил просто из вежливости.
— Только не заходи в своей вежливости слишком далеко,— посоветовал кузнец,— в последний раз, когда ты был вежлив с Джоном, у тебя неделю оставался синяк под глазом. Помнишь? — Он повернулся к сыну и бесцеремонно сказал: — Ну-ка, дай сюда чертежи — чтобы сразу объяснить тебе, почему этого нельзя сделать.
Старик критически рассматривал чертежи, а Джон, чем дольше тот их рассматривал, все более приходил в смущение. Наконец Йохан неодобрительно фыркнул и сказал: — А где ты собираешься доставать детали? Все они нестандартные, и большая часть их — субмикроскопических размеров.
Джон с надеждой оглядел мастерскую.
— Их не очень много,— сказал он,— это несложная работа, и я думал, может быть, ты...
— Позволю тебе вывести из строя все интеграторы, чтобы изготовить эти детали? Брент, мой гениальный сын пытается доказать, что у него имеются не только мускулы, но и мозги, и для этого предлагает изготовить игрушку, которая устарела примерно пятьдесят веков назад. Я надеялся, что ты придумаешь что-нибудь получше. Между прочим, я в твоем возрасте...
Его воспоминания только успели начаться, как сразу кончились. Ирадна выплыла из оглушительного грохота мастерской и смотрела на них из дверного проема с легкой улыбкой на губах.
Если бы Брента и Джона попросили ее описать, слушателю бы показалось, что они говорят о двух совершенно разных людях. Конечно, что-то в их описаниях сошлось бы. Волосы они одинаково бы назвали каштановыми, глаза — большими и синими, кожу — жемчужно-белой. Но Джону она виделась маленьким, хрупким созданием, которое следовало защищать и лелеять. Бренту же Ирадна представлялась настолько самостоятельной и уверенной в себе, что порой он даже подступиться к ней не отваживался. Причина столь удивительной разницы в представлениях обоих о девушке была не только в шести дюймах роста и девяти дюймах в обхвате, на которые Джон превосходил Брента. Она имела более глубокие психологические основы. Любимый человек — это всегда некая фикция, образ на мысленном экране, на который он может быть спроецирован с наименьшими искажениями. У Брента и Джона были совершенно разные идеалы, но каждый верил, что воплощением его идеала является Ирадна. Саму девушку это нисколько не удивляло; ее вообще трудно было чем-либо удивить.
— Я на реку,— сказала Ирадна.— Брент, я к тебе заходила, но не застала дома.
Это была стрела, пущенная в огород Джона, но Ирадна тут же сравняла счет.
— Я решила, что ты пошел с Лорейн или с кем-то еще, и поэтому пошла к Джону. Его-то всегда можно застать на месте.
Джон остался доволен этим ее заявлением. Юноша свернул чертежи и бросился к дому, радостно крикнув через плечо:
— Подожди меня — я быстро!
Брент, переминаясь с ноги на ногу, не отрывал глаз от Ирадны. Вообще-то она никого с собой на реку не приглашала, так что, пока его откровенно не отошлют подальше, он не собирается уступать сопернику. Но молодой человек помнил, что по этому поводу существует какая-то древняя поговорка, что-то насчет того, что третий в компании почему-то бывает лишним.
Вернулся Джон. Выглядел он великолепно, одетый в ярко-зеленый плащ с алыми вставками по бокам. Плащ был Джону несколько маловат, но все равно он смотрелся здорово. Брент подумал, может быть и ему заскочить домой и переодеться во что-нибудь этакое, но решил, что нечего рисковать. Во-первых, это выглядело бы как отступление с поля боя, а потом — битва могла кончиться раньше, чем к нему придет подкрепление.
— Ишь ты, какая толпа,— ехидно произнес старый Йохан, когда они уходили.— Может быть, мне тоже присоединиться? — Юноши смутились, но Ирадна весело рассмеялась, и видно было, что Йохану это нравится. Некоторое время он стоял в дверях, наблюдая с улыбкой, как молодые люди движутся между деревьями вниз по пологому, заросшему травой склону к реке. Но вскоре взгляд его затуманился, и старый кузнец ушел с головой в мечты — мечты об ушедшей юности. Так стоял он какое-то время, затем повернулся к солнцу спиной и с хмурым видом исчез в суматохе кузницы.
Близился день весеннего равноденствия, дни становились длиннее. Бесчисленные деревни, разбросанные по всему полушарию, готовились к встрече весны. С отмиранием больших городов и возвращением человека в поля и леса население планеты вновь вернулось ко многим древним традициям, основательно забытым за тысячу лет городской цивилизации. Некоторые из этих обычаев искусственно возродили антропологи и социальные инженеры третьего тысячелетия, чьими подвижническими трудами было сохранено без потерь множество образцов человеческой культуры. Потому-то и день весеннего равноденствия сопровождался древними ритуалами, которые, из-за своей сложности, были более привычны первобытному человеку, чем людям промышленных городов, чей дым когда-то коптил небо планеты.
Организация праздника Весны всегда была поводом для бесконечных интриг и препирательств между соседними деревнями. Хотя выбор места для праздника подразумевал прекращение всякой иной деятельности как минимум на месяц, для любой деревни становилось великой честью, если выбор этот падал на нее. Конечно, никому и в голову прийти не могло, что новое сообщество поселенцев, еще не оправившееся после переезда, может взять на себя такую ответственность. Однако народ Брента придумал хитроумный способ вернуть благосклонность властей и смыть пятно недавнего позора. На расстоянии ста миль в округе располагались еще пять деревень, и все они были приглашены в Чалдис на праздник.
Приглашение составили в очень осторожных выражениях. В нем тонко намекалось, что в силу известных причин Чалдис, конечно, не претендует столь торжественный церемониал провести на достойном уровне, и поэтому если гости рассчитывают провести время лучше, то, пожалуйста, пусть выбирают другое место. Жители Чалдиса рассчитывали на то, что хотя бы одна деревня да согласится, но любопытство соседей возобладало над их чувством морального превосходства. Все они ответили, что с удовольствием прибудут на праздник, и теперь уже не было никакой возможности пойти на попятную.
Ночь в долине сразу же превратилась в день, и жители Чалдиса практически не смыкали глаз. Высоко над деревьями горела гирлянда искусственных солнц, заливая окрестности белоголубым светом. Были изгнаны и темнота ночи, и свет звезд, и привычная жизнь диких животных, обитающих в окрестных лесах, была повергнута в беспокойство и хаос. Удлинив дни и укоротив ночи, люди и машины с упорством возводили огромный амфитеатр, который должен был вместить четыре тысячи человек. По крайней мере, в одном жителям Чалдиса повезло: в местном климате не требовалось ни крыши, ни искусственного отопления. Не то что в местах, которые они с такой неохотой покинули, где в конце марта еще лежал снег.
В день празднования Брента ни свет ни заря разбудил звук самолета, кружившего над деревней. Он с ленцой потянулся, прикидывая, когда же ему удастся по-настоящему выспаться, и натянул на себя одежду. Пинок ногой в невидимый выключатель — и прямоугольник податливой пенорезины дюймом ниже уровня пола полностью закрылся жестким листом пластика, выехавшим из стены. Надобность в постельном белье отпала, поскольку в комнате автоматически поддерживалась температура тела. Со многих точек зрения жизнь Брента была проще жизни его далеких предков — благодаря неустанным и ныне почти забытым трудам ученых на протяжении пяти тысяч лет.
Комната, мягко освещенная льющимся через полупрозрачную стену светом, казалась невероятно захламленной. Единственным свободным участком пола оставался четырехугольник, под которым скрывалась кровать, но к ночи, вероятно, и он повторит участь заваленного хламом пространства. Брент очень любил все припрятывать про запас и ненавидел что-нибудь выбрасывать. Это свойство характера являлось весьма необычным в мире, где ценились очень немногие вещи, ведь их так легко было изготовить. Но предметы, которые собирал Брент, не относились к тем, что создавались с помощью интегралов. В одном углу к стене был прислонен кусок ствола дерева, обработанный так, что из него неясно выступала человеческая фигура. Большие куски песчаника и мрамора валялись по всему полу, ожидая того времени, когда Бренту вздумается поработать над ними. Стены полностью закрывали картины, в основном абстрактные. Нетрудно было догадаться, что Брент — художник, однако не так легко было понять, насколько он в своем художестве преуспел.
