После всего, что с Кешей происходило, он не очень удивился призракам. Явилась мысль, что в его душевном состоянии, в котором он пребывает (он встревожен и не контролирует своих чувств), паранормальные способности проявляются подобно слуху, зрению, то есть обычным чувствам. Отсюда и реакция на памятник Ломоносову – он увидел его как экстрасенс, подключивший необъяснимое сверхчувственное восприятие. Именно поэтому явилась мысль об учёном как о ясновидце, которая тут же отозвалась в нём как бы внезапной левитацией. Своеобразный рефлекс на раздражение некого паранормального нерва, точнее нервного узла. Более того, Кеша вдруг почувствовал, что точно знает – Фива с девчатами была здесь по осени и покидала заведение в спешке, причём изрядно напуганной. Вот это «напуганной» – его взволновало.

Он подошёл к переливающейся огнями вывеске, на которой красовался герб заведения – портрет молодого человека в бабочке, надетой на голое тело.

«Сталкер» – гласила вывеска. На ней же, чуть ниже пояснялось: «Клуб индивидуумов, приобщающихся к тонкому миру». В окне на специальной доске было вывешено объявление, написанное красным маркировочным карандашом: «Клуб работает круглосуточно без выходных. Дирекция гарантирует высокое качество услуг для всех членов клуба независимо от возраста».

Вновь распахнулась дверь. Кеша внутренне вздрогнул. На крылечке появился усатый человек в серебряных лампасах. Девушек, естественно, не было.

– Прошу-с, заходите, – на манер лакеев позапрошлого века, учтиво кланяясь, пригласил служитель клуба.

В раскидистых усах и приплюснутой фуражке с блестящей кокардой (гербом клуба), он производил какое-то двойственное впечатление гармонии и дисгармонии одновременно. Наверное, виною был его смокинг, побитый молью и отдающий нафталином. То есть как бы побитый и как бы отдающий. На самом деле писк моды и пик взлёта текстильной и парфюмерной промышленности, смело отозвавшихся на эстетику ведущих российских кутюрье.

Впрочем, и сам швейцар как индивидуум прибавлял двойственности. Молодой, сверкающий белыми зубами, он являл собою не только вопиющее противоречие пронафталиненному наряду, но и придавал ему какую-то потустороннюю гармонию. Да-да, гармонию, потому что конопатая с желтизной кожа на его лице была как бы иссечена оспой и структурно перекликалась с «побитым молью» костюмом. Эту гармонию структур Кеша ощутил внезапным страхом, вдруг проросшим сквозь кожу и вздыбившим волосы.

Дирекция заведения гарантировала качество услуг для всех членов клуба независимо от возраста. Зачем это бессмысленное уточнение?! Так уж и бессмысленное? Ой ли!

– Скажите, а клубы «Харон», «Орфей и Эвридика», «Медиум» тоже ваши? – подавив внезапный страх, спросил Кеша.

– Совершенно верно, всё это клубы сети «Сталкер», или, как мы поясняем в лицензии, сети «Спасатель».

– И многих удалось спасти? – невольно усмехнулся Кеша.

Ему вдруг открылось, чем были напуганы девушки. Они были напуганы психокоррекцией пространства, в котором, грубо говоря, мог нормально себя чувствовать только ненормальный. Гармония антигармонии – вот в чём была причина страха. Причём такого, что, ступив за двери клуба, тут же хотелось бежать из него. Да-да, куда угодно, лишь бы бежать. Даже расставание с жизнью казалось вполне приемлемым избавлением от этой так называемой потусторонней гармонии.

– Присядем, – предложил усатый.

В полумраке огромной проходной комнаты, уставленной столами с лампами под зелёными абажурами, сидели какие-то загадочные личности, как будто бы кого-то ожидавшие и в то же время настолько погружённые в себя, что не замечали окружающих. Во всяком случае, на появление Кеши никто из них не среагировал: как сидели, как манекены, так и продолжали сидеть.

– Вам не стоит бежать, вы – наш, – сказал служитель клуба, усаживаясь за круглый стол напротив Кеши. – Вы вернётесь к нам потому, что от себя не убежишь.

Кеша почувствовал по всему телу как бы мельтешаще-пляшущие уколы иголочек, какие случалось чувствовать в сауне после ледяной купели. Иголочки пробегали волнами, как бы разбегаясь и скатываясь с плеч. Единственное отличие: в области висков и шеи они образовывали некий устойчивый полукруг, от которого как раз и исходили наподобие волн от камушка, брошенного в воду. Ощущение этих мельтешащих по телу иголочек не было в диковинку. Им сопровождались почти все лабораторные опыты, в которых он участвовал как «катализатор».

– Я и не думаю никуда бежать, – ответил Кеша и сказал: – Все эти люди находятся здесь под очень мощным экстрасенсорным воздействием. Чьим? Кого они ждут?

Служитель клуба с бесцеремонностью хищника цепко ухватил запястье Кешиной левой руки.

– Вас, вас ждут! Под чьим воздействием? Мо-им!

Он оскалился. Очевидно, хотел засмеяться в лицо Кеше, но внезапный спазм перехватил его дыхание, служитель застонал, синяя жила на лбу вздулась от напряжения.

Кеша вспомнил, что во время итоговых опытов Богдан Бонифатьевич непременно брал его за руку и тоже за запястье. Они вместе ходили по лаборатории в поисках наиболее сильной энергетической зоны. Тогда ему была в удовольствие цепкость пальцев научного руководителя. Сейчас же прикосновение служителя клуба было похоже на прикосновение оголённого провода. Кешу словно ударило током, да так, что чуть не вскрикнул: никогда, не буду, не хочу!

Мысленно произнося эти слова, он всегда, быть может подсознательно, преследовал одну цель – ослабить силу паранормального воздействия. И оно всегда ослабевало.

Кеша и сейчас хотел таким образом защититься от внезапного экстрасенсорного нападения странного индивидуума, но в сознании, как-то независимо от него, вдруг мелькнуло, что во имя Фивы ему надлежит не гасить свои способности, а, напротив, обнаруживать их и овладевать ими. Словом, наперекор себе он изменил направление мысли: «Всегда, буду, хочу!» И время остановилось.

Время не может остановиться или бесследно исчезнуть. Если принять его за некое вещество, то закон сохранения энергии более всего справедлив именно к веществу времени. Но что это за вещество, если его нельзя взвесить или измерить линейкой? Если оно не обнаруживает себя, а стало быть, и не поддаётся измерению? Конечно, нельзя взвесить обоняние, зрение или слух, но измерить их остроту – вполне по силам. Вот здесь и обнаруживается самое непостижимое, мы принимаем за единицу измерения то, о чём понятия не имеем, то есть опять же время.

Мы говорим: этому человеку пятьдесят лет, а этому дереву – сто пятьдесят. До этой звезды расстояние пять световых лет, а до этой – десять парсеков. (Естественно, нашего, солнечного времени, с тремястами шестьюдесятью пятью днями в году.) Мы как бы пользуемся временны́м стандартным метром или стандартной гирькой, но самоё время как вещество живое здесь не улавливается. Тут для расчёта потребовался бы некий коэффициент квинтэссенции сегодняшнего дня. Потому что время как вещество живое – это сила воздействия и сила ответной реакции на воздействие. То есть взаимодействие между предметом возмущения, скажем так, и возмущающейся средой, на которую воздействует предмет.

В упорядоченном мире природы сила вещей воздействия и сила реакции на воздействие (противодействие) – всегда пропорциональны. Поэтому движение времени осуществляется как бы по прямой, из прошлого – в девятисекундный миг настоящего, и дальше – в многовариантное будущее. Но бывает, что сила предмета воздействия (возмущения) столь велика, что локально, в одном каком-то месте, предмет нарушает геометрию пространства. Он поглощает среду, точнее, втягивает в себя её вибрацию и превращается в «вещь в себе». А «вещь в себе» имеет свойство находиться вне связи с окружающими предметами. То есть быть и в то же время не быть, что свойственно вибрациям будущего.

Если же во взаимодействии произойдёт преобладание силы среды, то есть она поглотит силу воздействующего предмета, то он сейчас же утонет в ней, как бы провалится в прошлое.