— А почему вы не замените генерала Розанова на генерала Келлера, Ефим Георгиевич, — неожиданно сменил тему Серебренников. — Ведь граф, насколько я знаю, пользуется популярностью в войсках, и как мне сообщили, бедствует во Владивостоке.
— Он монархист, Иван Иннокентьевич, и категорически отказывается от службы. Ему и я предлагал телеграммой, сегодня ответ с отказом получил, и атаман Семенов предлагал, и адмирал Колчак.
— Генерал Келлер командовал третьим конным корпусом? — с ошарашенным видом спросил Ермаков.
— Да. И после отречения императора ушел в отставку. А летом этого года прибыл во Владивосток и работает конторщиком. Чего-то ждет, — Сычев не скрыл некоторого пренебрежения в голосе.
«Что же такое творится? Его должны убить петлюровцы еще год назад в Киеве. И это точно. Во всех книгах говорится, и тут нет никакой ошибки. Е-мое, а покойный генерал живехонек. Лучший кавалерийский генерал России той войны. И император Михаил Александрович тоже жив», — Ермаков достал платок и вытер холодный пот со лба. Его немного трясло от волнения, мысли путались.
— Что с вами, Константин Иванович? Вам плохо? — Серебренников и Михайлов спросили одновременно, и голоса слились в один, но с разными вопросами. Ермаков поморщился.
— Нормально со мной, нормально. Зазнобило чуть-чуть, пройдет, — Константин медленно ответил министрам, а сам подумал: «Если с ППС может быть неизвестная страница гражданской, неясная случайность, то с Келлером и царем Михаилом уже далеко не случайность. Что происходит? Надо ждать четвертой нестыковки, и вот тогда нужно будет делать выводы!»
Ермаков настолько углубился в размышления, что слушал дальнейший разговор лишь краем уха. Министры горячо обсуждали перипетии гражданской войны, крах Юденича, стремительное отступление армии генерала Деникина от Орла и Тулы к Ростову и Крыму.
— А это хорошо, господа, что генерал Миллер эвакуировался летом из Архангельска и вывез все привезенное союзниками имущество в Мурманск. Теперь большевикам будет крайне затруднительно выбить наши войска не только с Кольского полуострова, но и с территории Карелии, — Сычев говорил с убежденностью и напором в голосе.
— Я служил в Петербурге и знавал те места. Природа зимой своей суровостью не уступит нашей. Кругом тайга и камни, дорог нет. Полярная ночь к тому же. До весны красные наступать не смогут, а весной там начинается такая распутица от таяния вечной мерзлоты, что до самого июня только по рекам и железной дороге передвигаться можно. А вот летом большевики и надавят, дай сил ему удержаться!
«Да что же это такое?! Это уже не просто случайность, а некая закономерность», — мысленно взвыл Ермаков и осознал, что его колотит самым натуральным образом — привычная картина гражданской войны одну за другой получила несколько пробоин. Но если первые три были мало существенны, то четвертая напрочь не вписывалась в привычную картину. Ведь Миллера должна была постичь катастрофа только в феврале, и белая власть рухнула там карточным домиком. Спаслись лишь те, кто вовремя уплыл на кораблях из Мурманска и Архангельска в Норвегию или ушли пешком в Финляндию.
«Либо это иная реальность, и я в нее попал, либо, кроме меня, сюда попал еще некий пришелец или пришельцы из будущего. И, скорее всего, второе — самопальный ППС о многом говорит. Надо о сих немчиках узнать подробнее, и пусть Насонов всех ижевцев тщательно опросит. Такое ощущение, что именно здесь собака зарыта!» — приняв решение, Константин с трудом сосредоточился на беседе, которую оживленно продолжали вести министры. А те говорили уже об аэропланах.
— Чехи явно испугались воздушной атаки. Хотя мне до сих пор непонятно, как удалось летчикам в темноте так точно отбомбиться.
— Потому и удалось, Ефим Георгиевич, — вмешался Ермаков, — что имели опыт ночных полетов. Да, кстати, мое ходатайство о их награждении вы удовлетворили?!
— Более чем, Константин Иванович. Прапорщики императорского чина Сергеев и Вощилло произведены в подпоручики, а два часа назад Петр Васильевич подписал указ о награждении их орденами «За освобождение Сибири» второй степени…
Глазково
— Господа, терять время нельзя. Нужно немедленно подавить партизанское движение, тем более что народ поднялся против Колчака, а отнюдь не за большевиков, — Яковлев рубил слова, помогая себе ладонью. — Государственную стражу нужно создавать немедленно, на тех условиях, которые предложил Константин Иванович.
— Но это потребует совершенно огромных затрат! Не менее трех миллионов в год, что непозволительно для нашего бюджета…
— Иван Андрианович, затраты большие, тут я с вами полностью согласен, — Ермаков примиряюще поднял руки. — Но все дело в том, что эти пятьдесят тысяч крестьян, четверть из которых будет постоянно на полицейской службе, позволят навести, наконец, порядок и на железной дороге, и в селах. И эти люди уже не дадут оболванить себя красным агитаторам и не пойдут в партизаны, наоборот, они будут бороться с ними…
— Много ли пользы будет, — недовольно пробурчал Сычев. — За эти деньги можно десяток нормальных армейских батальонов содержать. Их, по крайней мере, и против красных бросить можно, а с вашей стражи, с этих вооруженных крестьян, толку не будет…
— Будет! — Ермаков хлопнул ладонью по столу. — И эти 50 тысяч прибудет у нас, а у партизан убудет…
— Служба одну неделю в месяц даст деньги для малоимущих крестьян. Империал для них не такие и малые деньги. А экономию мы получим хоть на том, что на борьбу с партизанами тратиться будем меньше, — Яковлев решительно выступал на его стороне, и это несколько обнадеживало Константина. Амбиции амбициями, но теперь бывший губернатор начал бороться с партизанами не на словах, а на деле. Идею создания стражи в виде добровольных народных дружин поддержал бывший губернатор влет, даже упрашивать не пришлось. И стал ее рьяным сторонником.
— Хорошо, господа, — Михайлов решительно прервал затянувшуюся дискуссию. — Деньги в требуемом размере выделим, дадим и на создание полиции. Хватит даже на два года, ну а потом — не знаю. Золотой запас не бесконечен, и если через год золотые прииски не дадут золото, если там будет смута или партизаны, то отвечать будете вы, а не я!
— Иван Андрианович, — неожиданно вкрадчивым тоном заговорил Яковлев, — на нужды правительства, армии и населения уйдут 15 тысяч чешских вагонов с добром. Так? Да, мы заплатим за них, в худшем случае, 40 миллионов. Еще столько же уйдет на содержание армии и флота. На довольствие чиновников, полиции и содержание железной дороги еще 20, включая и траты на государственную стражу. Да на реформы и всякие расходы, включая просвещение и больницы, еще 30, плюс закупки всякие. Всего 150 миллионов рублей придется. Так?
— Так, — нехотя буркнул Михайлов, не понимая, куда клонит глава МВД — Бюджет в основных статьях вы изложили верно. Но ведь всех затрат будет втрое больше, вы не приняли в расчет денежную реформу, замену денег у населения, возмещение ущерба, кредитование производства. Да на одну помощь генералу Деникину вы требуете выложить 100 миллионов, не считая оружия. А выплата долгов союзникам?
— Но ведь Гаррис четко сказал, что 4 миллиарда нам будет передано в два месяца. Причем первая отгрузка в 500 миллионов будет совершена в течение трех дней во Владивостоке. Если мы введем в оборот 250 миллионов золотом, то еще столько же мы сможем перекрыть кредитными билетами. А еще чеканка медной и серебряной монеты? Ведь оборудование и станки нам передадут до весны?
— Хорошо, Павел Дмитриевич, — Михайлов ожег министра взглядом. — На ваше министерство и в ведомство Ефима Георгиевича деньги будут перечисляться немедленно и в полном объеме. Даже экстраординарные платежи удовлетворим. По мере наших возросших возможностей. Но для проведения всех необходимых платежей нужно золото. Золотой запас империи, что в литерном эшелоне, и чем раньше он будет у нас, тем будет лучше…
