* * *

Чьи-то руки бережно подняли ее с жесткого костлявого тела императора, и Маша сразу же опомнилась. Неожиданно ей стало очень холодно, и девушку буквально заколотило нервной дрожью. Она не могла вымолвить ни единого слова и только слышала, как стучали ее зубы.

— Все хорошо, Маша, все хорошо. Ты у нас молодец, — крепкие надежные руки «ее» Феди, а так она мысленно называла его, на секунду приобняли.

Затем Шмайсер буквально вырвал из рук продолжавшего стоять столбом англичанина серый мягкий плащ и бережно укутал им девушку, тщательно запахнув полы и затянув пояс.

— Вы… это… зачем? — чуть заикаясь и медленно выговаривая слова, обратился к девушке Михаил Александрович, красный как вареный рак. Великий князь словно не понимал, что произошло в номере, и будто не видел трупов, лежащих на полу. Его глаза были прикованы к Маше.

— Она защитила вас собой, — тихо прозвучал голос Путта. — Иного выбора у нас не было. Этот чекист…

Гауптман остановился, наклонился и поднял самодельную бомбу. Затем слегка пнул мертвое тело Маркова под бок, усмехнулся и злым торжественным голосом закончил:

— Мог выстрелить в вас в любую секунду! Или взорвать бомбу. А потому Мария Александровна и бросилась на вас. Пули или осколки достались бы ей, а вы бы остались целы. А что касается наших костюмов, кх, гм… То это специально сделано, для натурализации образов, отвлечения внимания и обеспечения внезапности нападения. И как видите…

— У вас это хорошо получилось, капитан!

Из-за спины Путта в номер зашел Фомин в чекисткой кожанке. Рядом с ним стоял солдат с винтовкой, и у Маши в удивлении расширились глаза. Солдат жутко походил на него лицом, будто близнец, ну, может быть, самую малость помоложе.

Фомин подошел прямо к ней, и Маша ощутила его сухие губы на щеке. И он зашептал ей на ухо, крепко обняв за плечи:

— Я горжусь тобой, доченька. Ты настоящий русский солдат!

Затем Фомин еще раз поцеловал ее и отстранился, повернувшись к замолчавшему капитану.

— Трупы унести в номер, где был постовой чекист. Там складируйте, нечего им в коридоре лежать. Я подполковник Фомин, Семен Федотович. А это старший унтер-офицер Фомин с сыном. Они в вашем распоряжении, государь. Федот Федотович мой младший брат, старый черниговский гусар.

Маше теперь стало понятным их удивительное сходство, и она украдкой бросила взгляд на Михаила Александровича. Великий князь явно опешил от слов старшего Фомина и мучительно морщил лоб, пытаясь что-то припомнить. Затем он вплотную подошел к Фоминым.

— Простите, господа, но ведь мы с вами уже встречались. Я припоминаю вас, но, к сожалению, не могу вспомнить, где мы виделись.

— Почти восемнадцать лет тому назад вы, государь, — со странной улыбкой на губах ответил подполковник, — стали крестным моего племянника, его сына. Это было, когда вы первый раз приехали…

— В Локоть, — перебил офицера великий князь, — я принимал имение Брасово в наследство от покойного брата Георгия.

Произнеся имя, Михаил Александрович чуточку потемнел лицом, и Маша осознала, насколько тяжелы для великого князя воспоминания о рано умершем от туберкулеза брате. И сама горестно вздохнула — потеря отца и брата, их жестокое убийство разодрало ей всю душу в одну болящую и незаживающую рану.

— А ведь я вас вспомнил, — улыбнулся Михаил Александрович. — Вы Фомины, и ваш отец лечил меня травами. Большая ему благодарность — боли в желудке меня несколько лет не беспокоили.

Великий князь неожиданно побледнел и схватился за живот — острый приступ боли буквально согнул его.

— Вы зря сделали, ваше величество, что больше не приезжали. Избавились бы полностью от своей язвы, — Фомин бережно уложил императора на диван. — Я сейчас же займусь вами, и через четверть часа вам, государь, станет намного лучше. Мне лекарство дал мой…

Тут он, к удивлению всех замялся, будто хотел сказать то, что говорить ему не следовало. Затем он расстегнул воротник и достал мешочек, похожий на ладанку.

— Прошу всех выйти. Людей его величества поместить в их старый номер, чекистов скидать напротив. Выполнять! — резкий приказ Фомина хлестанул по присутствующим, все сразу зашевелились, будто вышли из ступора. Машу тут же приобнял Шмайсер и бережно повел из номера, и девушка, уже идя по коридору, снова услышала повелительный голос.

— Я сказал всем, включая и вас, Джонсон. А потому немедленно выйти, оставьте нас наедине, вы только мешать будете!

И такая стальная властность прорезалась в его голосе, что англичанин не стал перечить, а, подхватив тело мертвого чекиста, при помощи камердинера выволок его в коридор. Второй труп подняли отец и сын Фомины.

Девушка не стала мешать мужчинам, быстро зашла в номер и замерла в углу, стянув полы плаща дрожащими пальцами. Словно со стороны, не осязая мозгом, она смотрела, как со стуком ложатся на паркет мертвые тела, которые еще минуту назад стояли перед ее глазами живыми и довольными жизнью. Еще как довольными — они буквально жгли похотливыми взорами ее тело. Жгли, и она это ощущала. Вот только стыда не испытывала ни капельки. Ибо не она была — умерла та добрая Маша, которую так любили отец и брат, умерла вместе с ними в зловещей штольне…

— Что с тобой?! Тебя всю колотит!

Крепкая рука Шмайсера обняла девушку за плечи. Его голос звучал глухо, встревоженно и нежно. Да, нежно — Маша чувствовала это и внезапно поняла, что он полюбил ее. Этот жестокий и суровый человек, что только на ее глазах убил за день добрую полудюжину нелюдей, на самом деле очень, очень хороший…

— Сядь на диван и не смотри в угол!

Он бережно усадил девушку, наклонился и сдернул с пола ковровую дорожку. Подошел к складированным у окна трупам и накинул ее на убитых, машинально расправив ткань. Искоса посмотрел на бледную как мел дрожащую девушку, скрипнул зубами. Кремень — а не изнеженная барышня. Нервы были как проволока в деле, а сейчас откат начинается. Лишь бы не сломалась, ведь такое за последнее время пережила, что любого мужика запросто скрутить может.

— Машенька, ты выпей, легче станет, — Шмайсер протянул девушке початую бутылку коньяка. — Тут твою одежду Путт занес, переоденься!

Он потоптался — не зная, что ему сейчас сказать этой девушке, которая на самом деле годилась ему в матери, милой барышне не из его времени. Не знал, что сказать, чем утешить. А потому лишь тяжело вздохнул и направился из номера.

— Постой, Феденька!

Тихий голос Маши буквально пригвоздил Шмайсера к полу. Танкист стремительно обернулся. Девушка поднялась с дивана, ее щеки за доли секунды покрылись багровым румянцем, глаза лихорадочно заблестели. Она будто пришла к какой-то мысли или приняла какое-то важное для себя решение.

— Ты меня любишь, Федя?! — тихо то ли спросила, то ли сказала Маша и ожгла его взглядом. — Кругом смерть и смерть одна! — тихий девичий голосок бил кувалдой по сердцу Шмайсера, он даже боялся вздохнуть. — А ведь я хочу любить и быть любимой, хочу познать своего единственного мужчину, которого полюбила своим сердечком. Тебя, мой Феденька…

— Маша! — во рту пересохло, язык превратился в колючий рашпиль, и Шмайсер кое-как прохрипел ее имя. С ним такое было впервые, и он словно впал в ступор.

— Не говори ничего, молчи!

Движением плеч девушка скинула плащ на пол и шагнула к Шмайсеру. Тот продолжал пребывать в столбняке, даже когда теплые и нежные руки обвили его за шею, а горячие губы прижались к губам. Но поцелуй вскоре вернул Федора к жизни — то была не игра в любовь, а сама любовь…

Глава четвертая

— Надо же, но желудок больше не болит, совсем! Семен Федотович, как вы это сделали?! — На впалых щеках великого князя стал наливаться здоровый румянец. — Меня пытались лечить самые знающие врачи, долго лечили! Но чтобы так?! Колдовство какое-то!