Фомин рванулся к будке, но достреливать затаившегося не было смысла — на гимнастерке, прямо у сердца, расплылись два кровавых пятнышка. Он удивленно покачал головой — с двадцати шагов неопытная девчонка сумела не промахнуться и всадить пули рядышком. А это о многом говорило.
— Отец учил стрелять, — спокойный девичий голос раздался за спиной, и Фомин повернулся. Он ожидал от нее истерики или плача, трудно женщине пересилить свое естество. Она зарождает в себе новую жизнь, и в силу того убийство противоречит самой ее природе. Девушки же была неестественно спокойна, только место привычной бледности стал занимать выступающий на щеках лихорадочный румянец.
— Спасибо, дочка. Вовремя ты стрелять начала. Спасла меня, — только и сказал Фомин.
— Не благодари, не надо. Я и так на всю жизнь у тебя в долгу, — просто ответила девушка, внимательно посмотрела на убитого ею солдата. И только сейчас лицо судорожно перекосилось. Маша зажала рот ладонью и побежала за машину, всхлипывая на бегу.
Фомин обернулся — везде успевавший радист оттаскивал разъяренного водителя от чекиста, превратившегося в окровавленную и измочаленную тряпичную куклу. Как всегда в таких ситуациях, немец зачастую переходил на свою смешанную речь.
— Генуг. Довольно, Трофимыч, да хальт же. Хенде убери, ты ж ему и так шею свернул. Да стой же! Нам его кожанка нужна, ферфлюхте. Дурень, ты всю одежду попортишь. Думкопф!
Объединенными усилиями они успокоили Максимова. Фомин сглотнул — морда чекиста была превращена в окровавленное месиво, а шея вывернута так, что затылок на ключице устроился.
— За что ты его так разделал? — осторожно осведомился Шмайсер, с уважением поглядывая на водителя.
— Давно добирался. Каждый день мечтал, — угрюмо буркнул Максимов, пришедший в нормальное состояние, словно спустивший пар локомотив. — Эта сволочь мою крестницу снасиловал, а потом матросне отдал. Девчонка от позора в Каму бросилась и утопла. Так и не нашли ее, страдалицу. А мать от горя с ума сошла.
— Так, понятно, — медленно произнес Шмайсер. — Это ты погорячился, дурень, а месть должна быть холодным блюдом.
Немец замолчал и поглядел на мертвого чекиста взглядом голодного волка. Потом с нескрываемым сожалением в голосе произнес:
— Не успел я, а ты слишком тороплив. А мы бы ему окаянный орган на ленточки распустили, и он сжевал бы его как миленький. Добавки попросил. Не торопись никогда в таких делах. Спешка только при ловле блох нужна.
— Или когда от чужой жены убегаешь, а за тобой муж ее с топором поспешает, — Максимов посмотрел на Шмайсера, и неожиданно для Фомина эта быстро спевшаяся, несмотря на разницу в возрасте и положении, парочка зашлась в нервном смехе.
— Тебя как кличут, ваше благородие? — чуть осторожно поинтересовался отсмеявшийся водитель.
Шмайсер открыл рот, но, увидев резкий жест Фомина, тут же закрыл его. Он давно убедился, что тот зазря ничего не делает, и в таких делах его стоит слушать. А потому не ответил на вопрос, сделав вид, будто толком не расслышал, а быстро подошел к мальчишкам и освободил их от пут. Затем склонился над мертвыми мастеровыми, забрал свои ножи и тщательно вытер лезвия об одежду, стирая кровь.
Фомин достал из кармана папиросную коробку, открыл и щедро угостил водителя. Завзятые курильщики дружно задымили, отдыхая от насыщенных событий суматошного дня.
— «Казбек»?! Никогда не приходилось слышать такого названия, ваше высокоблагородие. Откуда эти папиросы?
— Это редкие папиросы, их не продавали, — Фомин не стал развивать эту тему, опасную для них. — Меня зовут Семен Федотович, вам меня так лучше называть, Иван Трофимович. Вы, кстати, стрелять умеете?
— Ружьишком баловался, — степенно ответил водитель. — Я кадровую не служил, единственным кормильцем в семье был. А на эту войну по возрасту не вышел, старым стал.
— Вы пока, Иван Трофимович, трупы начинайте отволакивать в лесок, их спрятать надо.
— Там яма за кустами. Туда покидать их можно и хворостом завалить. А еще дальше, за просекой, овраг тянется — на расстрел крестьян уводили, что в город продукты везли.
— Вот и займитесь, Иван Трофимович. Да, Попович подъехал. Алексей, подойди к нам.
Казак подбежал, чуть кося глазами на побоище. Видно, что вид убитых произвел на него определенное впечатление.
— Леша, займись с Трофимычем сбором оружия. И хорошо спрячьте трупы. Припряги к делу мальчишек, я Шмайсера на помощь выделю. Давай, действуй. — И Фомин пошел к дому.
На крыльцо с довольным видом вышел Путт, поддерживая хромающего человека в штатской, порядком потрепанной одежде, с окровавленным лицом. А вот кадеты уже стояли на ногах, потирая затекшие от веревок запястья.
— Вы уж простите, Семен Федотович, но я их всех того. Порешил троих в спешке, чекиста тоже. За наган «товарищ» схватился, — Путт виновато пожал плечами. Так, мол, получилось.
— Хорошо сработали, капитан, — Фомин одобрительно улыбнулся немцу и повернулся к офицеру. Тот понравился с первого взгляда. Окровавленное, но гордое лицо, внимательный, с достоинством взгляд. Попытался встать в стойку «смирно», сразу показав хорошую выправку, которую вбивают только в военных училищах за годы обучения. Кадровый офицер, довольно молодой, и, судя по всему, правильный, не тыловая сволочь.
— Подполковник Фомин. С кем имею честь? — Семен Федотович чуть прикоснулся ладонью к лихо заломленной бескозырке. Он прекрасно понимал некоторую нелепость своего костюма и смог обозначить свое отношение к происходящему маскараду улыбкой.
— Штабс-капитан Сухинов. Илья Антонович, — офицер попытался щелкнуть каблуками несуществующих на нем сапог и тоже чуть сконфузился.
— «Царский выпуск»?
— Никак нет, господин подполковник. На год раньше, в тринадцатом, выпущен из Иркутского военного училища.
— Сибиряк?! В каком полку служили?
— В 25-м Сибирском генерала Кондратенко полку, Седьмой Сибирской стрелковой дивизии. Был помощником командира пулеметной роты.
— Как в Перми оказались?
— По ранению. В городе родители жены живут, а я здесь отпуск после лечения проходил.
— Понятно. Осколками ногу нашпиговало?
— Никак нет! «Чемодан» рядом с блиндажом упал, и мне балкой колено сломало. Разрешите спросить, господин подполковник?
— Спросить завсегда можно, капитан, но вот только ответа может и не быть, смотря по обстоятельствам.
— С вами здесь находятся два германских офицера. Кто они, господин подполковник?! И что здесь делают?
— Хм, с чего вы взяли, что они германские офицеры? — вопрос несколько ошарашил Фомина, он лихорадочно просчитывал ситуацию, стараясь выбрать наилучший вариант.
— Я слышал немецкую речь, ваше высокоблагородие, — Сухинов тонко улыбнулся, видя замешательство Семена Федотовича, — тем более мне знаком парабеллум 08. Хотя на нем странное приспособление, которое нейтрализует звук выстрела. О таком я никогда не слышал, потому могу считать его особым секретом германской армии.
— А разве мало в русской армии служит природных немцев, — Семен Федотович все еще не пришел к определенному мнению, потому старался выиграть время. Ради этого он даже закурил очередную папиросу, хотя ему уже не хотелось дымить.
— У вас оружие в руках странное, господин подполковник. Я слышал об автоматических ружьях под пистолетный патрон, которыми вооружаются штурмовые подразделения германской армии на Западном фронте. К тому же сейчас раздавались звуки очередей, похожих на пулеметные, хоть и не такие громкие, как от «Максима» или «Льюиса». И гильзы на траве лежат знакомые, 7,63, маузеровские. Германцы ими широко пользуются, хорошо узнаваемая бутылочная форма, — штабс-капитан пристально посмотрел в глаза Фомина.
— Ну и какие выводы вы можете сделать, используя дедуктивный метод небезызвестного мистера Шерлока Холмса? — Фомин еще снисходительно улыбался, но под ложечкой неприятно заныло.
— Группа русских и немецких офицеров, с новым германским оружием, едет в Пермь, убивая встречающихся красных. А в городе находится великий князь Михаил Александрович. Вы хотите его вызволить из неволи? Так ведь?
