Литмир - Электронная Библиотека

— Этот звук напоминает мне те кошмарные дни, когда мы приехали в Колдхаммер погостить у родителей Чарльза, — сказала Селия. — Сразу после медового месяца Марии. Папа еще сказал лорду Уиндэму, что вино пахнет пробкой.

— Леди Уиндэм приняла Фриду за мою мать, — сказал Найэл. — Стихийное бедствие с начала до конца. Фрида не закрыла кран в ванной. Вода протекла вниз и испортила потолок.

— Ну конечно, теперь я вспомнила, — сказала Мария. — Вот когда все, должно быть, и началось.

— Что началось? — спросила Селия.

— Как что? То, что Чарльз стал ревновать к Найэлу, — ответила Мария.

Глава 16

Когда принимались за игру «Назовите троих или четверых, кого вы взяли бы с собой на необитаемый остров», никто не выбирал Делейни. Нас не выбирали даже поодиночке. Мы заработали — и нам кажется, не совсем справедливо — репутацию трудных гостей. Мы терпеть не можем останавливаться в чужих домах. Мы ненавидим усилия, необходимые для приспособления к новому укладу. Дома, которые не принадлежат ни одному из нас, или места, где мы не застолбили участок, такие как жилища врачей, приемные дантистов, комнаты для ожидания на вокзалах, мы отторгаем от себя, не вписываемся в них.

К тому же нам не везет. Мы садимся не на те поезда и опаздываем к обеду. Суфле безвозвратно погибает. Или сперва нанимаем машину и лишь потом спрашиваем шофера, может ли он отвезти нас за город. Все это влечет за собой лишние волнения. Ночью мы засиживаемся допоздна, по крайней мере Найэл, особенно когда под рукой есть коньяк, а по утрам лежим в постели до начала первого. Горничным, если таковые имеются, хотя в прежние времена обычно имелись, — с трудом удается попасть в наши комнаты.

Мы терпеть не можем делать то, чего ждут от нас наши хозяева. Мы испытываем отвращение от встреч с их друзьями. Круговые игры и карты нам омерзительны, разговоры тем паче. Единственный приемлемый способ проводить выходные не у себя дома — притвориться больным и весь день прятаться под одеялом или незаметно забраться в глубь сада. Мы не слишком щедры на чаевые. И всегда одеты не по случаю. Правда, куда лучше никогда не уезжать из дома, разве что когда вы влюблены. Тогда, говорил Найэл, игра стоит свеч, хотя бы ради удовольствия прокрасться по коридору эдак часа в три утра.

В первый год замужества Мария вместе с Чарльзом довольно часто по нескольку дней гостила в загородных домах: она еще играла роль миссис Чарльз Уиндэм. Но удовольствия подобные визиты ей не доставляли. Разве что несколько первых спусков по лестнице в развевающемся вечернем платье. Мужчины всегда слишком надолго задерживались в столовой, и ей приходилось вести нескончаемые разговоры с женщинами, которые, не закрывая рта, засыпали ее вопросами о театре. Днем мужчины исчезали со своими ружьями, собаками и лошадьми, и, поскольку Мария не умела ни стрелять, ни ездить верхом, ни вообще что-нибудь делать, она вновь оставалась с женщинами. Для нее это был сущий ад.

У Селии были другие сложности.

Считая ее более доброжелательной и отзывчивой, чем Найэл или Мария, каждый стремился поведать ей историю своей жизни. «Вы представить себе не можете, что он со мной сделал», и она оказывалась вовлеченной в чужие беды; искали ее совета, требовали ее помощи — все это походило на сеть, которая стягивалась вокруг нее и выбраться из которой не было никакой возможности.

В то время в Колдхаммере каждый изо всех сил старался вести себя подобающим образом. Нас пригласили посетить Колдхаммер излишне поспешно и, возможно, не слишком искренне во время приема по случаю свадьбы Марии. Ухаживание, свадьба — все произошло так стремительно, что бедные Уиндэмы пребывали в полнейшем замешательстве и даже не успели разобраться, кто есть кто в семействе Делейни. Единственное, что запало в их идущие кругом головы, сводилось к тому, что их возлюбленный сын женится на очаровательной, бесплотной девушке, которая играет в возобновленном спектакле «Мэри Роз», и что она дочь того самого Делейни, чей красивый голос всегда вызывал слезы на глазах леди Уиндэм.

— В конце концов, этот человек — джентльмен, — сказал, наверное, лорд Уиндэм.

— И она так мила, — наверное, подхватила леди Уиндэм.

Леди Уиндэм была высока и величественна, как курица-аристократка, а ее приятные манеры отличались какой-то странной холодностью, словно ее с колыбели насильно заставляли быть учтивой. Мария объявила, что она особа покладистая и ничуть не страшная; но пред этим леди Уиндэм подарила ей бриллиантовый браслет и два меховых боа, и глаза у нее сияли как у Мэри Роз. Селия сочла леди Уиндэм грозной и значительной. На свадебном приеме она приперла Селию к стенке и заговорила о Тридцать девятой статье; и та в первый момент безумия решила, что эта статья имеет какое-то отношение к предметам, найденным в могиле Тутанхамона. И лишь позднее, спросив Марию, Селия открыла для себя, что коньком леди Уиндэм была реформа Молитвенника. Найэл настаивал на том, что леди Уиндэм извращенка и в потайном шкафу, о существовании которого известно ей одной, держит хлыст и шпоры.

Лорд Уиндэм был суетливым маленьким человечком, очень педантичным во всем, что имело отношение ко времени. Он постоянно вынимал часы на длинной толстой цепочке, смотрел на стрелку и затем, что-то бормоча себе под нос, сверял с ее показаниями остальные часы в доме. Он никогда не садился. Он пребывал в постоянном движении. Его день представлял собой сплошное длинное расписание, в котором была заполнена каждая секунда. Леди Уиндэм звала его «Доббином»,[53] что абсолютно не соответствовало ни его внешности, ни характеру. Возможно, именно это обстоятельство и навело Найэла на мысль о хлысте и шпорах.

— Как только Чарльз и Мария вернутся из Шотландии, вы должны приехать в Колдхаммер, — сказала Папе леди Уиндэм в водовороте свадьбы.

А Мария, чье маленькое личико скрывал огромный букет лилий, добавила:

— Да, Папа, прошу тебя.

Взволнованная происходящим, она не понимала, что говорит, не отдавала себе отчета в том, что увидеть Папу в Колдхаммере все равно, что бродить по розовому саду епископа и неожиданно наткнуться на голого Иова.

Крепкий и энергичный, Папа легко сходился с королями и королевами (особенно теми, что пребывали в изгнании), итальянскими аристократами, французскими графинями и самыми богемными представителями того слоя общества, который получил название «лондонская интеллигенция»; но среди английских «джентри» — а Уиндэмы были типичными «джентри» — Папа был не на месте.

— О, конечно, мы приедем в Колдхаммер, — сказал Папа, возвышаясь над гостями, которые рядом с ним казались пигмеями. — Но я настаиваю, чтобы мне отвели спальню, где есть кровать с пологом. Вы можете предоставить мне такую? Я должен спать на кровати с пологом.

Он проплакал все венчание. Когда выходили из ризницы, Селии пришлось поддерживать его. Можно было подумать, что он присутствует на похоронах Марии. Но на приеме шампанское его оживило. Он горел любовью ко всем и каждому. Он целовался с совершенно незнакомыми людьми. Замечание о кровати с пологом было, разумеется, шуткой, на него не стоило обращать внимание. Но леди Уиндэм отнеслась к нему со всей серьезностью.

— Кровать с пологом есть в покоях королевы Анны, — сказала она. — Но комнаты выходят на север, и под ними подъездная дорога. Вид на юг гораздо приятнее, особенно когда цветет Prunus Floribunda.[54]

Папа приложил палец к носу. Затем наклонился к уху леди Уиндэм.

— Придержите вашу Prunus Floribunda для других, — сказал он громким шепотом. — Когда я приеду с визитом в Колдхаммер, с меня хватит, если будет цвести моя хозяйка.

Слова Папы оставили леди Уиндэм совершенно равнодушной, и на ее невозмутимом челе ровно ничего не отразилось.

— Боюсь, что вы не садовод, — сказала она.

— Не садовод? — запротестовал Папа. — Цветы моя страсть. Все, что есть в Природе растущего, приводит меня в восторг. Когда мы были молоды, моя жена и я часто босиком бродили по лугам и пили росу с лепестков лютиков. В Колдхаммере я к этому вернусь. Селия будет бродить со мной. Мы будем бродить все вместе. Скольких из нас вы принимаете? Моего пасынка Найэла? Мою старую любовь Фриду?

вернуться

53

Доббин — персонаж романа У. М. Теккерея «Ярмарка тщеславия». Человек, отличавшийся удивительной мягкостью, добротой, застенчивостью и благородством.

вернуться

54

Карликовая вишня (лат.).

48
{"b":"186417","o":1}