– Он вроде пенсионера. Работу ему обещал дядюшка. Хорошую работу. Ему даже беспокоиться не придется. А я... что ж, могу устраивать нашу жизнь так, как мы задумали. Вернуться в Рочестер, купить или построить хорошенький домик в приличном квартале, вступить в Загородный клуб и Дамский клуб; буду приглашать к себе дам поиграть в триктрак... Про меня будут говорить: «Миссис Джон Картер Герролд Вторая – очаровательная маленькая хлопотунья». Только после того, что сегодня случилось, мне кажется, что через полгода такая жизнь мне осточертеет. Было бы чудесно, если бы я сумела... снова полюбить его.

– Но вы считаете, что это невозможно, верно?

Она закурила вторую сигарету. Солнце совсем зашло. На фоне малиново-пурпурного закатного неба огонек зажигалки вспыхнул поразительно ярко.

– Билл, я всегда считала, что умею распознавать людей. Но... должна признаться, еще никогда ни в ком так не ошибалась, как в собственном муже. Вот, например, сейчас я бы не вынесла, если бы он... прикасался ко мне. При мысли о нем у меня все внутри сжимается и мурашки по коже бегут... Что-то я слишком разоткровенничалась.

– Ведь вы сами говорили: мы с вами больше никогда не увидимся.

Она метнула на него быстрый взгляд:

– Да. Не увидимся.

Слова эти, произнесенные тихим, безжизненным голосом, словно открыли в самой сердцевине его души какую-то потайную дверцу. Какой пресной и скучной станет жизнь, в которой не будет ее! Они больше никогда не увидятся... Погоди, Билл, ты слишком спешишь. Влюбиться за один день невозможно. Или разлюбить. Такое бывает только в кино.

Внезапно в его сознании вспыхнул яркий свет. Он знает, как сказать ей о своем чувстве так, чтобы не задеть, не обидеть и не оскорбить ее!

– Послушайте, – выпалил он, – вы просто не знаете, можно ли на самом деле разлюбить мужа вот так, в один присест? – И он щелкнул пальцами.

– Да... по-моему, все дело в этом.

– Что ж, давайте пойдем по пути предположений. Как по-вашему, возможно ли такое? Сегодня я встретил вас впервые в жизни; мы перекинулись парой слов, а потом я увидел, как вы возвращаетесь в лодочке, и у меня внутри стало так же тепло и радостно, как в Рождественский сочельник в детстве. Представьте, мне хочется сидеть и беседовать с вами всю жизнь; мне не хочется никуда ехать. Вы сидите рядом, и ваши светлые волосы озаряют темноту, а у меня сжимается сердце... Хотите знать, что я сейчас чувствую? Мне безумно жаль, что вы травите себе душу из-за ничтожного сопляка. Мне жаль, что я для вас чужой.

Она вскочила на ноги и повернулась к нему лицом; руки ее судорожно сжимали сумочку.

– Нет, Билл. То, что вы говорите, невозможно.

Он тоже встал, отступил на шаг и посмотрел ей прямо в глаза.

– Может быть, это самая правдивая вещь, какую вам приходилось слышать в жизни, – возразил он.

– Пожалуйста, прекратим этот разговор. Я не хочу.

– Я и не знал, что скажу вам это. Но когда вы повторили, что мы больше никогда не увидимся, я понял, что должен торопиться. Вам кажется, вы совсем запутались. А как же я?

– Билл, мы не...

Он положил руки ей на плечи и медленно склонился к ее губам. Она потянулась ему навстречу; звезды светили неярко, но, целуя ее, он заметил, как она закрыла глаза. Внезапно поцелуй оборвался: Линда отскочила от него. Повернувшись к нему спиной, расхохоталась. Смех вышел невеселый.

– Должно быть, я установила своеобразный рекорд. Сегодня я уже один раз снимала с себя это платье. Не хочу, чтобы вы подумали, будто я всегда готова снова скинуть его. Оно легко мнется.

Он смотрел ей в спину.

– Детка, ты пытаешься оскорбить меня, но только растравляешь себя.

– У меня еще вопрос. Ты, наверное, считаешь меня обыкновенной дешевкой?

– Не говори так. Тебе не идет.

– Откуда тебе знать, может, я и правда обыкновенная дешевка?

– Оттуда, что я тебя знаю, Линда. Я хорошо тебя знаю, так, будто знаком с тобой целую вечность. А теперь... в состоянии ли ты повторить, что мы с тобой больше никогда не увидимся?

– Никогда. Обещаю тебе.

Он набрал в грудь побольше воздуха.

– Может, нам стоит вернуться к остальным?

Линда повернулась к нему лицом. Она улыбалась.

– Спасибо тебе, Билл.

Они медленно побрели назад. На дальнем берегу вспыхнули прожекторы.

– Мне надо забрать ключи у той девушки, Муни, – вспомнила Линда.

– Не спеши. Ее все равно нет. Она куда-то ушла.

Открыв дверцу пикапа, Билл вытащил одеяло и постелил для нее на подножке. Сам сел рядом на корточках. Интересно, как это все вышло? Ведь он не собирался откровенничать. Но, начав говорить, уже как будто не мог остановиться. Нечестно морочить ей голову. Пусть сначала разберется со своим так называемым муженьком. Помнится, Пепе сказал, что этот мальчишка – ее муж – ударил ее по лицу прямо в лавке. Разумеется, болезнь матери выбила его из колеи, но все равно его поступку нет оправдания. Губы у нее до сих пор вспухшие. Наверное, она пыталась избыть свое унижение, когда несла эту чушь про платье. Пыталась таким образом отпугнуть его.

Он вспомнил, как Линда и ее муж брели по берегу реки, – это было всего несколько часов назад. Прихватили с собой одеяло. Оба на вид были счастливы и довольны. Да, наверное, молодожены ведут себя именно так. Кровь прилила к его лицу, когда он представил себе их на том одеяле. Ее сопляку мужу и невдомек, какое сокровище ему досталось. Билл сжал кулаки. Проклятье! Он почувствовал смертельную ревность к ее мужу – такую сильную, что ему захотелось кого-нибудь избить.

– Мне следовало бы держать язык за зубами, – произнес Билл.

– Не важно. Через неделю ты и не вспомнишь обо мне.

– Я никогда тебя не забуду.

– Полно тебе!

– Линда, я просто хотел, чтобы ты знала.

– Может, я просто распутница в глубине души. Так что – проехали, забудь.

– Тебе нужно время, чтобы все обдумать. Спешить некуда. Знаешь что? В Матаморосе есть неплохая гостиница. Ты можешь остановиться там, пока мы с Пепе быстренько съездим в Хьюстон. Ведь срок твоей туристской карточки еще не истекает?

– Нет, но...

– А потом... если ты не против, мы могли бы отвезти тебя в Манте. Туда езды от Матамороса – день без спешки; ход у пикапа неплохой, не трясет. Мои предки будут тебе рады, а места у нас много.

– Нет, я...

– Погоди, дай договорить. Обещаю, что пальцем к тебе не притронусь. Не сорвусь, как там, на бревне. Если ты надумаешь вернуться к нему, пожалуйста, я не стану тебя удерживать.

– Билл, это очень мило с твоей стороны, но мне необходимо оставаться с Джоном, по крайней мере до тех пор, пока... все не уладится. Бросить его сейчас было бы непорядочно.

– Наверное, ты права. Но ведь потом ты сможешь вернуться?

– Я не хочу ничего загадывать.

Пепе все сидел на пятках; из вежливости он отодвинулся на Приличное расстояние, чтобы не подслушивать, о чем они говорят. Билл увидел, что к ним приближается парень по фамилии Бенсон. По его пружинистой, самоуверенной походке можно было догадаться, что Бенсон пьян. Но Билл совершенно не ожидал, что тот ударит Пепе; от боли мексиканец чуть не задохнулся. Что такое творится с этим типом? Почему он ополчился на целый свет? Билл видел, как остальные мексиканцы медленно окружали Бенсона, и понял, что, если он не вмешается, длинный, томительный день завершится смертоубийством. Сегодня здесь уже пролилась кровь – наверное, жара так действует. Что за дурак этот Бенсон!

Он отпустил шутку о бойцовых петушках; вокруг послышался смех, потому что коротышка Бенсон с взъерошенным ежиком черных волос действительно очень напоминал самоуверенную птичку.

И в колледже, и позже, когда он служил на флоте, Биллу неоднократно приходилось драться. Он знал, что ему можно не волноваться: более высокий противник легко справляется с тем, кто ниже ростом. Но от беспричинной жестокости Бенсона, от написанного у того на лице презрения к людям с другим цветом кожи его замутило. К его удивлению, Линда предпочла остаться.