«Средь этих лиственниц и сосен…» Средь этих лиственниц и сосен, под горностаем этих гор мне был бы менее несносен существования позор: однообразнее, быть может, но без сомнения честней, здесь бедный век мой был бы прожит вдали от вечности моей. Санкт-Мориц, 10. 7. 65. «Сорок три или четыре года…»
Сорок три или четыре года ты уже не вспоминалась мне: вдруг, без повода, без перехода, посетила ты меня во сне. Мне, которому претит сегодня каждая подробность жизни той, самовольно вкрадчивая сводня встречу приготовила с тобой. Но хотя, опять возясь с гитарой, ты опять «молодушкой была», не терзать взялась ты мукой старой, а лишь рассказать, что умерла. 9. 4. 67. С серого севера вот пришли эти снимки. Жизнь успела не все погасить недоимки. Знакомое дерево вырастает из дымки. Вот на Лугу шоссе. Дом с колоннами. Оредежь. Отовсюду почти мне к себе до сих пор еще удалось бы пройти. Так, бывало, купальщикам на приморском песке приносится мальчиком кое-что в кулачке. Все, от камушка этого с каймой фиолетовой до стеклышка матово — зеленоватого, он приносит торжественно. Вот это Батово. Вот это Рожествено. Монтре, 1967 г. Его обороты, эпитеты, дикция, стереоскопичность его — все в нем выдает со стихом Бенедиктова свое роковое родство. 22. 8. 70. «Как любил я стихи Гумилева…» Как любил я стихи Гумилева! Перечитывать их не могу, но следы, например, вот такого перебора остались в мозгу: «…И умру я не в летней беседке от обжорства и от жары, а с небесной бабочкой в сетке на вершине дикой горы.» Курелия (Лугано), 22. 7. 72. «В ничтожнейшем гиппопотаме…» В ничтожнейшем гиппопотаме как много есть нежности тайной! Как трудно расстаться с цветами, увядшими в вазе случайной! Монтре, 29. 5. 73. «Ах, угонят их в степь, Арлекинов моих…» Ах, угонят их в степь, Арлекинов моих, в буераки, к чужим атаманам! Геометрию их, Венецию их назовут шутовством и обманом. Только ты, только ты все дивилась вослед черным, синим, оранжевым ромбам… «N писатель недюжинный, сноб и атлет, наделенный огромным апломбом…» Монтре, 1. 10. 74. СТИХИ ИЗ РАССКАЗОВ И РОМАНОВ * * * Когда, слезами обливаясь, ее лобзая вновь и вновь, шептал я, с милой расставаясь, прощай, прощай, моя любовь, прощай, прощай, моя отрада, моя тоска, моя мечта, мы по тропам заглохшим сада уж не пройдемся никогда… (Подражание романсу. Из рассказа «Адмиралтейская игла» в сборнике «Весна в Фиальте и другие рассказы») Берлин, 1933 г. * * * Распростясь с пустой тревогой, палку толстую возьми и шагай большой дорогой вместе с добрыми людьми. По холмам страны родимой вместе с добрыми людьми, без тревоги нелюдимой, без сомнений, черт возьми. Километр за километром, ми-ре-до и до-ре-ми, вместе с солнцем, вместе с ветром, вместе с добрыми людьми. (Из рассказа «Облако, озеро, башня») Берлин, 1937 г. * * * Хорошо-с, — а помните, граждане, как хирел наш край без отца? Так без хмеля сильнейшая жажда не создаст ни пивца, ни певца. Вообразите, ни реп нет, ни баклажанов, ни брюкв… Так и песня, что днесь у нас крепнет, задыхалась в луковках букв. Шли мы тропинкой исторенной, горькие ели грибы, пока ворота истории не дрогнули от колотьбы, пока, белизною кительной сияя верным сынам, с улыбкой своей удивительной Правитель не вышел к нам! (Из рассказа «Истребление тиранов») Париж, 1938 г. |
