Я обернулся и заметил, что Папаши–Ругера не было на том месте, где я его оставил. Когда их шофер стрелял, он как раз опускался на пол, и пуля из «кольта» угодила в его голову, а удар отнес его тело метра на два назад. Сейчас он лежал у основания лестницы, а его голова, или то, что от нее осталось – лежала на первой нижней ступеньке. Я недоумевал и спрашивал себя: неужели при жизни он так же плохо водил машину, как шофер стрелял?

– Что… что… Что произошло? – спросила меня Мемфис Шарль.

У нее стучали зубы. Она вся съежилась и прижалась к стене, уперев подбородок в колени и зажав уши руками. В вестибюле пахло порохом.

– Тсс… – произнес я, осматривая входную дверь.

Посередине нижней деревянной части я обнаружил след от моей пули, то есть «маузера» тридцать второго калибра, которая, в принципе, без проблем может пройти сквозь дверь. Я почувствовал во рту горький привкус, дополз до двери, зацепил створку одним пальцем и потянул ее на себя, готовый к новому обмену любезностями.

Обмена не последовало. Шофер лежал, распластавшись на спине, перед дверью. В его груди была черная дыра величиной с тарелку, и она продолжала увеличиваться. Свет, идущий из коридора, отражался в открытых глазах шофера. Выходит, я его тоже убил, не зная, за что. Мне стало плохо, и я поднес левую руку ко рту и вцепился зубами в фаланги пальцев. Меня сильно тошнило, но все обошлось.

Я с трудом поднялся, опустив руку с «маузером» вдоль туловища, и вернулся в мастерскую. Прежде всего мне хотелось заняться арабом, но Мемфис Шарль уже разжала тиски и освободила его руку. Оба бородача по–прежнему были подвешены к канализационным трубам, как совы на двери сарая, и ревели как ослы.

– Отвяжи нас! Отвяжи нас, сволочь.

– Отвязать их? – спросила меня Мемфис Шарль.

Я колебался. Я посмотрел на араба, который был еще привязан к козлам. Он положил перед собой раненую руку и дул на нее. У него было сломано три пальца. Ему было очень больно.

– Почему они так поступили с вами? – спросил я.

– Они хотели узнать, кто мы такие и что нас связывает с вами и с Мемфис. И с Гризельдой Запата.

– И что вы им сказали?

Араб презрительным жестом кивнул подбородком в сторону бородачей.

– Эти все выложили, к ним даже не успели прикоснуться.

Я вздохнул.

– Мне бы хотелось объяснить вам, что все это не имеет никакого отношения к Палестине…

– Мы это уже поняли, – перебил араб. – По тому, как они задавали вопросы. И по самим вопросам.

– Хорошо, – сказал я. – Ваш «пежо» здесь?

– В гараже. Под домом.

– Ваша рука сломана, и вам необходимо показать ее врачу. Сейчас я развяжу вас. Вы сядете в машину и уедете, я не спрашиваю куда. И чтобы я больше о вас не слышал. Понятно?

– Да.

Я, ворча, развязал их всех, и они мрачно смотрели на меня и на мой «маузер», потом сели в «пежо» и укатили.

Я вернулся в дом. Мемфис Шарль оттащила в мастерскую пока еще живого американца и привязала его к канализационной трубе. Клин клином вышибается, как сказал поэт. Я затянул узлы и обыскал парня. Я ничего не нашел в его карманах, кроме кредитных карточек на имя Луи Карузо, а также американского паспорта. Проживает в какой–то деревне в Нью–Джерси.

Пока я его обыскивал, он молча смотрел на меня. Я вышел из мастерской и пошел осмотреть оба трупа. В кармане шофера я нашел пару перчаток и сразу натянул их, чтобы не оставлять слишком много отпечатков пальцев. Конечно, при тщательном расследовании это не поможет, но кто может в наши дни рассчитывать на такое расследование?

Шофера звали Патрик Форд, а человека с «ругером» – Эдвард Карбоне. Все из одной деревни штата Нью–Джерси. В карманах у них было немного французских денег, которые я взял. Я забрал также вещи Мемфис Шарль (документы и косметичку) и мои (часы, ручку, ключи). Больше я ничего не нашел в их карманах – ничего, кроме паспортов и кредитных билетов. У Карбоне я взял «ругер» с двумя обоймами. Я снял перчатки и надел их на Карбоне. Это было очень неприятно. У меня на лбу выступил пот.

Затем я как можно тщательнее протер «маузер», сунул его в руку покойного Карбоне и согнул его пальцы. Я предупредил Мемфис Шарль, чтобы она не пугалась: раздался выстрел, и пуля врезалась в потолок. Пистолет упал на пол, но это было неважно, так как теперь на перчатках оставались следы пороха – для их дурацких тестов.

Я протер все, что можно было протереть, – молоток и разные места, за которые я хватался руками. Я не сомневался в том, что обязательно что–нибудь забуду, и это угнетало меня. Я вернулся в мастерскую. У Карузо был очень неважнецкий вид; Мемфис массировала себе виски.

– Спросите у него, на кого он работает, – сказал я.

– Я понял, – перебил Карузо и добавил что–то по–американски.

– Он говорит, – перевела Мемфис, – что вы можете делать с ним все, что захотите, но он ничего не скажет, так как в противном случае его патрон сделает с ним нечто гораздо худшее.

Я вздохнул и посмотрел на тиски. Я подошел к Карузо и с размаху ударил его по щеке.

– Сволочь, – сказал я. – Проклятая сволочь.

Он осклабился; я взял лезвие из ящика для инструментов и сунул его между пальцев раненого. Он содрогнулся.

– Да нет же, – сказал я. – Держи. Когда мы уедем, ты разрежешь веревки и уйдешь отсюда. Ты меня понял?

Он осоловело посмотрел на меня, но его пальцы сжали лезвие.

– Пойдемте, – сказал я девушке. – Оставим его.

И мы удалились.

Глава 15

Мы сели в «торнадо». Машина стояла на грязной дороге возле заброшенного сада.

Я спросил у Мемфис, что она сделала со своей машиной, и она сказала, что оставила ее в паркинге, прежде чем отправиться к своим дружкам. Она не сказала где, и я не стал настаивать.

Мне хотелось поскорее уехать отсюда. Соседи в конце концов должны вызвать полицию. Трое ненормальных, жаждущих освобождения Палестины, могут вернуться сюда, да мало ли что. «Торнадо» свернул с проселочной дороги на департаментскую автостраду. Я спросил у Мемфис Шарль, где мы находимся. Она знала дорогу и указывала мне направление. Наконец мы добрались до национальной автострады номер четырнадцать и взяли направление на Понтдаз и Париж.

Мемфис Шарль быстро нашла в машине «Мальборо» и зажигалку. Она предложила мне сигарету, но я сказал, что курение приводит к раку, и она не стала настаивать, даже не засмеялась мне в лицо. Силы ее были на исходе.

Я вспомнил о радиотелефоне, находящемся в подлокотнике. Я ждал, что он зазвонит, но он не зазвонил, хотя мы проехали уже довольно большое расстояние.

Я включил радио, чтобы поймать последние известия, но из него неслась одна какофония. Я хотел выключить его, но малышка попросила меня оставить, потому что это был Чик Кория или Гория, и я оставил его, но это не улучшило моего состояния.

– Вы уверены, что нужно идти в полицию? – спросил я, когда Чик закончил синтезировать хаос.

– Что же мне остается?

– Я не знаю. Не надо было вообще удирать.

– Я вас не выдам, – сказала она.

– Прошлой ночью, когда я был пьян, вы сказали мне, что у вас есть мотив…

– Забудьте об этом.

– Нет, вернемся к этому. Значит, у вас был мотив убить Гризельду Запата?

Она прикурила третью сигарету от окурка предыдущей.

– Она отняла у меня интересную роль в «Папаше – Длинное Дуло». Теперь Борнель–Вильмурен должен брать кого–то еще на эту роль.

Я остановил «торнадо» в паркинге, рядом с баром у дороги.

– Что вы делаете? – спросила Мемфис.

– Я хочу есть. Я съем целого быка, если мне его предложат, – сказал я и вышел из машины.

У них не было быка. Я утешился четырьмя сандвичами, двумя «карлсбергами», одним кексом и тремя чашками кофе.

Время от времени в бар входили шоферы грузовиков, выпивали по чашке черного кофе, слушали музыку и уходили. У стойки бара торчал местный пьяница.

– Молодежь! – кричал он. – Я не стану давать ей советы, если ко мне обратятся за ними, но я всажу свой нож…