„Я — индиец, индус, — начал Имрат Хан, — родился в Ахнуре, штат Кашмир, в 1905 году. Семья наша бедная, мой отец работал билетным контролером на железной дороге. Когда мне было тринадцать лет, в нашу школу пришел индийский чародей и дал представление. Звали его, как сейчас помню, профессор Мур — все фокусники в Индии называют себя профессорами, — и он показывал замечательные фокусы. Я был поражен. Думаю: вот настоящее волшебство. Чувствую — как бы вам это сказать — чувствую мощное желание самому научиться этому волшебству, так что через два дня я бегу из дому, решив отыскать своего нового кумира, профессора Мура, и последовать за ним. Беру все свои сбережения, четырнадцать рупий, и всю свою одежду — ту, что на мне. А ношу я белое дхоти (так в Индии называют набедренную повязку) и сандалии. Это 1918 год, и мне, повторяю, тринадцать лет.

Выясняется, что профессор Мур уехал в Лахор, это за двести миль, и вот я, совсем один, беру билет в третий класс, сажусь на поезд и еду за ним. В Лахоре я нахожу профессора. Он показывает свои фокусы в каком-то балагане. Рассказываю ему о своем восхищении и прошусь к нему в помощники. Он меня принимает. Сколько мне платят? Восемь анна в день.

Профессор учит меня делать фокус со сцепленными кольцами, и моя работа — стоять на улице перед цирком, показывая этот фокус, и зазывать народ на представление.

Целых шесть недель мне это очень нравилось. Куда лучше, чем ходить в школу. Но потом вдруг — как гром среди ясного неба. Я понимаю, что профессор Мур никакой не чародей, все его фокусы — обыкновенная ловкость рук и больше ничего. Профессор тотчас перестает быть моим героем. Я теряю всякий интерес к работе. Но в то же самое время все мое сознание наполняется огромным желанием познать основы настоящей магии и понять, что за странная сила таится“ учении йоги.

Значит, я должен найти йога, который позволит мне стать его учеником. Мне предстоит нелегкая задача. Настоящие йоги на деревьях не растут. Их очень мало во всей Индии. И еще, они — религиозные фанатики. Следовательно, если я хочу отыскать учителя, мне придется тоже изображать из себя очень религиозного человека.

Нет, на самом деле я не религиозен. Поэтому вы, наверное, сочтете меня мошенником. Я хотел стать йогом только ради себя. Чтобы с помощью этих знаний добиться славы и богатства.

Но это противоречит истинной философии йогов. Настоящий йог искренне верит, что если станет злоупотреблять своими силами, то умрет ранней и внезапной смертью. Йог никогда не должен выступать на людях. Он должен заниматься своим искусством только в полном уединении и только как религиозным ритуалом, иначе его ждет неминуемая смерть. Я никогда в это не верил и не верю до сих пор.

И вот начались поиски йога-наставника. Я оставил профессора Мура и поехал в город Амритсар, в Пенджабе, где присоединился к труппе бродячих артистов. Мне же надо на что-то жить, пока я ищу учителя, а в свое время я успешно выступал в школьной самодеятельности. Так вот, три года я бродил с этим цирком по всему Пенджабу и выступал с лучшими номерами нашей программы. Мне тогда было уже шестнадцать с половиной. Все это время я копил деньги, и у меня собралась огромная сумма — две тысячи рупий.

И вдруг до меня доходят слухи о человеке по имени Банержи. Как утверждает молва, этот Банержи — один из величайших йогов Индии и обладает невероятными способностями. Говорят, он получил редкий дар левитации: когда он молится, его тело поднимается и зависает в полуметре над землей.

Ага, думаю. Вот он-то мне и нужен. Его я и должен отыскать. Взяв свои сбережения, я оставляю цирковую труппу и устремляюсь в Ришикеш, на берега Ганга, где, по слухам, живет Банержи.

Шесть месяцев я ищу Банержи. Где он? Где? Где Банержи? Да, говорят мне в Ришикеше, Банержи определенно был в городе, но давно, а потом его никто не видел. А где он сейчас? А сейчас Банержи ушел в другое место. Что за другое место? Ах, говорят, да кто это может знать. И в самом деле, как люди узнают о перемещениях такого человека, как Банержи? Ведь он живет в полной изоляции от мира. Или нет? И я говорю: да. Да, да, да. Конечно. Это очевидно. Даже для меня.

Я трачу все свои сбережения, пытаясь найти Банержи. Но тщетно. Тогда я остаюсь в Ришикеше и зарабатываю на жизнь, показывая обыкновенные фокусы. Этим фокусам я научился у профессора Мура, а природа наградила меня ловкими руками.

Однажды сижу я в небольшой гостинице в Ришикеше и снова слышу разговор про йога Банержи. Один странник говорит, что слышал, будто Банержи сейчас живет совсем один в джунглях, в непролазной чаще неподалеку отсюда. Но где? Странник не знает точно.

— Наверное, — говорит он, — где-то там, в той стороне, к северу от города, — и показывает пальцем.

Ну что ж, мне и этого достаточно. Я иду на рынок, чтобы нанять тонгу — лошадь с двуколкой, — и только мы с возницей сошлись в цене, как к нам подходит человек, который слышал наш разговор, и говорит, что ему с нами по пути. Если я соглашусь подвезти его, он готов взять на себя часть расходов. Я, конечно, с радостью соглашаюсь, и мы отправляемся в путь. Мы с попутчиком сидим в двуколке, а возница правит лошадью. Узкая дорожка ведет прямо в джунгли.

И тут мне фантастически повезло! В разговоре выясняется, что мой попутчик — ученик того самого великого Банержи и сейчас он едет к своему наставнику. Недолго думая, я говорю ему, что тоже хотел бы стать учеником этого йога.

Он поворачивается и молча смотрит на меня минуты, наверное, три. Потом тихо отвечает:

— Нет, это невозможно.

Ладно, говорю я себе, увидим. И спрашиваю, правда ли Банержи левитирует, когда молится.

— Да, — отвечает, — правда. Но никто этого не видит. Никому не дозволяется приближаться к Банержи, когда он молится.

Едем дальше и все время говорим о Банержи. Я осторожно расспрашиваю его и выясняю некоторые подробности из жизни Банержи, в том числе и время его молитв. Вскоре мой спутник говорит, что приехал, и прощается со мной.

Я высаживаю его и делаю вид, что еду дальше, но за поворотом велю вознице остановиться и ждать меня. Быстро спрыгиваю на землю и тайком возвращаюсь назад, высматривая того человека, ученика Банержи. На дороге его нет. Он уже скрылся в джунглях. Но куда он пошел? В какую сторону от дороги? Я тихо стою и прислушиваюсь.

Внезапно до меня доносится тихий шорох из подлеска. Вот он, говорю я себе. Если не он, тогда тигр. Но это он. Я вижу его впереди. Он идет, продираясь сквозь густые заросли. Там нет даже маленькой тропки, и ему приходится пробираться между высокими бамбуками, среди буйной растительности, Я крадусь за ним. Держусь от него подальше — боюсь, как бы он меня не услышал. Я-то его, конечно, слышу. Ни один человек не способен бесшумно передвигаться по джунглям, и когда я теряю его из вида — а это происходит постоянно, — то иду на звук его шагов.

Примерно полчаса мы играем в „догонялки“. Внезапно звук его шагов пропадает. Я останавливаюсь и прислушиваюсь. Джунгли молчат. Я в ужасе — вдруг я его потерял? Прохожу немного вперед и неожиданно вижу сквозь густой подлесок небольшую поляну, а посреди поляны — две хижины. Маленькие хижины из листвы и веток деревьев. Сердце мое выпрыгивает из груди, меня охватывает страшное волнение, потому что я знаю наверняка, что здесь живет Банержи, тот самый йог.

Ученик исчез. Наверное, зашел в одну из хижин. Вокруг тишина. Я провожу тщательный осмотр близлежащих кустов и деревьев. Неподалеку от хижины вижу ямку с водой и рядом с ней молитвенный коврик — значит, говорю я себе, здесь Банержи медитирует и молится. Метрах в тридцати от ямки растет огромный развесистый баобаб с такими толстыми ветками, что на них можно поставить кровать и лежать там, оставаясь незамеченным. Отличное дерево, говорю я себе. Спрячусь на нем и дождусь Банержи. Он будет молиться, и я все увижу.

Но ученик сказал мне, что молитва начинается не раньше пяти или шести часов вечера, так что у меня есть еще несколько часов. Я возвращаюсь на дорогу к вознице тонги. Говорю ему, что он должен меня подождать. Приходится доплатить ему, но меня это не волнует — я страшно взволнован и забыл обо всем, даже о деньгах.