Тратвелл вытер блестевший от пота лоб шелковым платком.

— К сожалению, мне больше ничего не известно о событиях той ночи. Меня не было тогда в городе — я уезжал в Лос-Анджелес по делам. Домой вернулся на рассвете и узнал, что жена в морге, а дочь на попечении полисменши.

Голос Тратвелла задрожал, мне вдруг открылось то, что он так тщательно таил от всех. Безутешное горе подтачивало его и лишало сил — от этого он казался куда более мелкой натурой, чем был на самом деле, во всяком случае, в прошлом.

— Извините, мистер Тратвелл. Но я не мог не задать вам эти вопросы.

— Не вполне понимаю, какое отношение они имеют к нашему делу.

— Я и сам не понимаю. Так вот, когда я вас прервал, вы рассказывали, как окружной администратор составлял опись.

— Совершенно верно. Как поверенный в делах семьи Чалмерсов я открыл ему дом и набрал шифр сейфа — Эстелла незадолго до смерти познакомила меня с ним. Как и следовало ожидать, сейф был битком набит деньгами.

— Вы не помните точной суммы?

— Нет. Но она исчислялась сотнями тысяч. Окружной администратор чуть не целый день считал деньги, хотя там попадались и крупные купюры, даже десятитысячные банкноты встречались.

— Вам известно происхождение этих денег?

— Какую-то сумму миссис Чалмерс, наверно, оставил муж. Но Эстелла овдовела совсем молодой и ни для кого не секрет, что в ее жизни были и другие мужчины. Один-два из них — преуспевающие дельцы. Вероятно, они помогали ей деньгами или советами, говорили, как выгодней поместить капитал.

— И как уклониться от налогов?

Тратвелл смущенно заерзал на сиденье.

— Мне кажется, не имеет смысла поднимать вопрос о налогах. К чему ворошить далекие, не имеющие никакого отношения к сегодняшнему дню дела?

— Мне кажется, они не такие уж далекие и имеют непосредственное отношение к сегодняшнему дню.

— Если вы так настаиваете, — сказал Тратвелл раздраженно, — должен вам сообщить, что вопрос о налогах давным-давно снят. Мне удалось убедить правительство обложить налогом всю сумму наследства. Выяснить, из какого источника Эстелла получила эти деньги, не представлялось возможным.

— А меня прежде всего интересует их источник. Насколько мне известно, одним из поклонников миссис Чалмерс был пасаденский банкир Роулинсон.

— Да, их связь длилась долго. Но она прервалась за много лет до смерти миссис Чалмерс.

— И вовсе не так уж за много, — сказал я. — В одном из тех писем — оно датировано осенью сорок третьего года — Ларри просит мать передать привет Роулинсону. Значит, она продолжала видеться с Роулинсоном.

— Неужто? А как Ларри относился к Роулинсону?

— По письму не поймешь.

Можно было ответить Тратвеллу подробнее, но я решил утаить от него мою беседу с Чалмерсом. Хотя бы на время. Я знал, что у Тратвелла она не вызовет энтузиазма.

— К чему вы клоните, Арчер? Уж не хотите ли вы сказать, что она получила эти деньги от Роулинсона?

И тут, словно нажали кнопку, замыкающую цепь, в гостиной миссис Свейн зазвонил телефон. Прозвонил десять раз и замолк.

— Идею подали вы, — сказал я.

— Но я говорил вообще о поклонниках Эстеллы и никак не выделял Самюэля Роулинсона. Вам и самому прекрасно известно, что Роулинсона хищение окончательно разорило.

— Оно разорило его банк.

От удивления у Тратвелла рот пополз на сторону.

— Не станете же вы утверждать, что Роулинсон сам похитил деньги?

— Такое предположение высказывалось.

— И всерьез?

— Трудно сказать. Мне его высказал Рэнди Шеперд, а исходило оно от Элдона Свейна, что никак не говорит в его пользу.

— Еще бы! Нам-то с вами известно, что Элдон удрал с деньгами.

— Нам известно только, что он удрал. Но истина не бывает простой, она так же сложна, как люди, которые стремятся ее выяснить. Представьте, к примеру, что Свейн присваивает какую-то сумму из банковских денег, а Роулинсон, поймав его с поличным, присваивает остальной капитал и прячет деньги в чалмерсовском сейфе. Но волею судеб миссис Чалмерс умирает прежде, чем он успевает забрать оттуда деньги.

Тратвелл посмотрел на меня с ужасом.

— Ну и циничный же вы тип, Арчер, — но тут же добавил: — Когда произошло хищение?

Я заглянул в черную книжку.

— Первого июля сорок пятого года.

— Всего за две недели до смерти Эстеллы Чалмерс. Что полностью перечеркивает вашу версию.

— Разве? Роулинсон ведь не знал, что миссис Чалмерс скоро умрет. Возможно, они хотели уехать отсюда и поселиться вместе.

— Старик и слепая женщина? Просто смехотворно!

— И все же это не делает мою версию неправдоподобной. Люди часто совершают смехотворные поступки. К тому же в сорок пятом Роулинсон был далеко не стар. Он был примерно тех же лет, что и вы сейчас.

Тратвелл покраснел. Очевидно, он не любил, когда ему напоминали о возрасте.

— Только никому не говорите о вашем сумасбродном предположении. Иначе Роулинсон привлечет вас к суду за клевету, — и он снова посмотрел на меня с любопытством. — А вы невысокого мнения о банкирах, верно?

— Они ничем не отличаются от остальных смертных. Однако нельзя не заметить, что среди расхитителей процент банкиров очень высок.

— Просто у них возможностей больше.

— Вот именно.

В доме снова зазвонил телефон. Я насчитал четырнадцать звонков, прежде чем он смолк. Чувства мои были особенно обострены. Мне показалось, что дом подает мне сигнал.

В час дня Тратвелл вышел из машины и стал мерить шагами выщербленный тротуар. Нахальный юнец, передразнивая Тратвелла, шел за ним следом, пока тот не шуганул мальчишку. Я взял с переднего сиденья конверт с письмами и запер их в металлический ящик в багажнике.

Когда я поднял глаза, древний черный «фольксваген» миссис Свейн уже сворачивал на бетонные квадратики подъездной дорожки. Ребятишки повежливее прокричали миссис Свейн: «Привет!» — и помахали ей рукой.

Миссис Свейн вылезла из машины и пошла к нам по жухлой январской траве. Туфли на высоких каблуках и узкое черное платье сковывали ее движения. Я представил миссис Свейн Тратвеллу, они церемонно пожали друг другу руки.

— Извините, что заставила вас ждать, — сказала она, — перед самым моим уходом в дом зятя явился полицейский и битый час меня допрашивал.

— О чем? — спросил я.

— О разном. Хотел, чтобы я ему рассказала все, что знаю о Рэнди Шеперде с тех пор, как он работал садовником у нас в Сан-Марино. Он, видно, считает, что следующей жертвой Рэнди буду я. Но я нисколько не боюсь Рэнди. Я не верю, что Джин убил он.

— А кого вы подозреваете? — спросил я.

— Прежде всего моего мужа, если, конечно, он жив.

— Есть все основания полагать, что он мертв, миссис Свейн.

— А если он мертв, так куда делись деньги? — она тянула ко мне руки, как голодная нищенка.

— Неизвестно.

— Мы должны найти эти деньги, — трясла меня за руку миссис Свейн. — Найдите их, и я отдам вам половину.

В голове моей вдруг раздался пронзительный вой. Бедная старуха действует мне на нервы, решил я, и тут понял, что вой идет откуда-то извне. Это выла сирена. Вой ее хлестал по городу. Сирена звучала все громче, хотя звук ее шел по-прежнему издалека.

Тут со стороны бульвара донесся визг шин на вираже. В нашу улочку свернул черный «меркурий» с откидным верхом. На повороте его занесло, дети вывернулись из-под колес, рассыпались в стороны, как конфетти.

За рулем сидел мужчина с ярко-рыжей, похожей на парик шевелюрой. И хотя он был без бороды, я узнал в нем Рэнди Шеперда. Он на всех парах промчался до конца квартала, повернул на север и скрылся из виду. Тут же на другом конце квартала появился полицейский автомобиль и, не сворачивая, вылетел на бульвар.

Я поехал вслед за Шепердом, но вскоре понял безнадежность своей затеи. Шеперд чувствовал себя тут как рыба в воде, а моей взятой в кредит машине было далеко до его краденого «меркурия». На миг «меркурий» промелькнул вдалеке на мосту; в окне его синтетическим костром пылал огненно-рыжий парик Шеперда.