Он вошел в комнату. Служанка посмотрела на Дейка и ее лицо перекосилось. Она в испуге прижала руку к горлу. Девушка отступила на шаг и ее глаза стали вылезать из орбит: казалось, что для нее настал последний, самый ужасный миг ее жизни.

– Что с вами? – спросил Дейк.

Девушка сделала еще шаг назад и упала на ковер. Дейк наклонился над ней, но она лежала неподвижно. В комнату вошла Патриция.

– Дейк! Что случилось с Молли?

– Не знаю. Она просто посмотрела на меня, чего-то испугалась и упала в обморок.

Патриция встала на колени рядом с маленькой хрупкой фигуркой девушки и потрепала ее по щеке.

– Молли! Милая, Молли!

Патриция нахмурилась и взглянула на Дека.

– Я не понимаю, что… – она замолчала и неподвижно уставилась на Дейка, а лицо ее стало белым, как мел. – Господи! – она крепко зажмурила глаза и закрыла лицо руками. Покачнувшись, Патриция чуть не упала рядом со своей служанкой.

– В чем дело! – резко спросил Дейк. – Что с тобой?

Не открывая глаз Патриция тихо ответила:

– Я не хочу этого… видеть. Твое… лицо.

Дейк инстинктивно поднял руку и дотронулся до лица. Он потер правой рукой левую щеку. Все было в порядке. Он провел рукой по подбородку – и застыл. Только сердце отчаянно застучало в груди. Он осторожно потрогал правую щеку и почувствовал, как его пальцы заскользили по гладкой твердой поверхности отполированной кости. Его пальцы сами поползли вверх и Дейк нащупал пустую глазницу.

В три скачка он оказался перед большим настенным зеркалом. Если бы он увидел отполированный череп с пустыми глазницами и дырой вместо носа это было бы совсем не так ужасно, как то лицо, которое смотрело на него со стены. Оно было разделено пополам. Одна сторона была теплой, живой. Другая половина – голый череп, скалящий зубы.

Это невозможно, это было совершенно невозможно!

Дейк отчаянно искал и не находил ни одного логического ответа. Если срезать у человека пол-лица, то он немедленно истечет кровью. В зеркале у себя за спиной он увидел отражение Патриции, которая по-прежнему стояла на коленях, не отрывая рук от лица, рядом с лежащей неподвижно служанкой – маленькой девушкой, которая так гордилась тем, что научилась произносить звук "эль", что изменила свое имя на Молли.

Его сознание окровавленными пальцами, из последних сил, цеплялось за последний уступ: пропасть безумия все сильнее притягивала к себе. Легче было разомкнуть пальцы и начать бесконечное падение в пропасть, откуда нет возврата. Еще легче было закричать, захихикать и окончательно уничтожить двух перепуганных насмерть женщин.

Дейк медленно подошел и встал за спиной Патриции, глядя на ее прекрасные блестящие волосы.

Голос Дейка был сдавленным и хриплым:

– Ты будешь рассказывать кому-нибудь об этом?

– Нет. Нет!

– Как ты думаешь, сколько людей видели… нечто подобное, и никогда не решались рассказывать об этом, Патриция?

– Что ты этим хочешь сказать?

– Нам все это только снится? Происходит ли этот кошмар на самом деле? Может быть, ты Патриция из моего сна?

– Это ты… мне снишься, Дейк. В моем кошмаре.

– Что же нам делать, чтобы проснуться?

– Ты знаешь… что мы не спим. Кто… или что ты?

– Чудовище? Демон? Я Дейк. И я не понимаю, что происходит также, как и ты. Посмотри на меня.

– Нет.

Дейк взял ее блестящие волосы в кулак и резко повернул ее голову к себе.

– Посмотри на меня!

Она застонала, но продолжала держать глаза крепко сжатыми. Свободной рукой, Дейк, не обращая внимание на ее отчаянное сопротивление, заставил Патрицию открыть глаза. Не дыша, широко открытыми глазами, она молча смотрела на него. Потом она закричала. Крик Патриции резко ударил по его напряженным нервам. Это был последний крик ужаса существа, полностью охваченного паникой. Она подпрыгнула и отскочила в сторону, продолжая неотрывно смотреть на него и кричать, останавливаясь только затем, чтобы набрать в легкие побольше воздуха. Потом она замолчала. И, в наступившей странной тишине, вдруг начала смеяться, шатаясь и извиваясь от приступов хохота, потом бросилась бежать, продолжая хохотать, к двери, наткнулась на нее, с трудом открыла и выскочила на улицу, в ночь, споткнулась и упала, облитая светом из открытой двери, а ее ноги продолжали спазматически двигаться, а смех звучал так, как будто ее горло постепенно наполнялось кровью…

Дейк все понял. Ее упрямый гордый разум был полон высокомерия и уверенности в собственной непогрешности. Столкнувшись с чудовищным и необъяснимым явлением, ее разум не смог проявить гибкость, оказался неспособным принять невозможное. И, не выдержав перенапряжения, сломался полностью, абсолютно. И теперь, неожиданно для себя, глядя на Патрицию, Дейк понял, как близко он сам подошел к той последней черте, которая отделяет его от безумия. И это дало то необходимое ему увеличение пластичности восприятия, без которого он бы не выстоял.

Дейк знал, что врачам удастся, причем сравнительно быстро, вернуть Патрицию к относительно нормальному состоянию. Но она уже никогда не будет прежней. Теперь она навсегда потеряет уверенность в себе, а за каждым поворотом ей будут чудиться новые чудовищные ужасы.

С Молли, служанкой-японкой, все будет иначе. Она не обладает таким гордым и жестким разумом, для существования которого был необходим мир, построенный на логике. У Молли были желание и возможность принять необъяснимое. Конечно, у нее еще не раз будут кошмарные сны. И временами ее будет охватывать страх. Но она не будет пытаться найти объяснение необъяснимому.

И они пришли – вышколенные и ласковые врачи для самых богатых, лишь легким бормотанием выражающие беспокойство; своими нежными наманикюренными пальцами осторожно нащупывающие пульс; тихими, приглушенными голосами, заказывающие лучшие отдельные палаты с младшим медицинским персоналом высшей квалификации; делающие успокаивающие инъекции и строго выговаривающие помощникам, осторожно несущим неподвижное тело Патриции в роскошный хромированный медицинский лимузин, который помчится по темным и пустынным улицам ночного города.

Один из врачей уехал вместе со спящей Патрицией, а другой, все время нервно поглядывающий на часы, остался с Дейком и Молли, чтобы расспросить о том, что же все-таки здесь произошло. Из-за нескольких чуть нетерпеливых взглядов, которые бросал на Дейка врач, Дейк понял, что его лицо вновь стало нормальным. Он даже осторожно трогал правую щеку, чтобы убедиться в этом.

Молли сидела на высоком стуле, неподвижно сложив руки, плотно сдвинув колени, черные волосы аккуратно собранные в узел на затылке, отливали масляно-голубым и зеленым в ярком электрическом свете. Изредка она бросала короткие настороженные взгляды в сторону Дейка.

– Это очень похоже на истерию, – сказал врач. – Возможно, нам будет легче поставить диагноз, если вы расскажите все подробности, мистер Лорин. – Я появился здесь всего за несколько минут до того, как все произошло, доктор. Я только что прилетел из Нью-Йорка и на такси приехал сюда.

– Когда вы увидели ее, вам не показалось, что она чем-нибудь огорчена?

Дейк нервно рассмеялся. Это был неприятный смех. Стоит только рассказать этому маленькому суетливому человечку правду, так не пройдет и десяти минут, как его оденут в смирительную рубашку, и он окажется в больнице для душевнобольных, несмотря на постоянный недостаток мест в подобных заведениях. Количество психиатрических заболеваний за последние пятнадцать лет резко увеличилось и в корне изменило подход к ним государственных учреждений. Потенциальная способность к насилию стала единственным критерием ненормальности. Все остальные виды психических отклонений не принимали во внимание – люди с подобными заболеваниями, погруженные в свои странные фантазии, могли спокойно разгуливать по улицам.

Возродилось поверье, пришедшее из средних веков, о том, что спасен будет всякий подавший безумцу. Появилось множество культовых религий, где во время их странных сборищ люди давали выход накопившимся стрессам.