‑ Здравствуйте, добрые люди! Не угодно ли пройти в тень и выпить стакан холодного вина с наших виноградников?!

‑ Угодно, брат! Еще как угодно! Сегодня, похоже, нас ожидает жаркий день, не так ли?!

‑ Все в руках Божьих, добрый человек!

Я спрыгнул с коня и передал поводья молоденькому монаху, только что вышедшему из калитки. Как только все оказались на ногах, монах аскетического вида, провел нас в сад, где у самой стены стояла каменная беседка, вся увитая плющом. Она была укрыта от палящего солнца тенью, падающей от монастырской стены и растущих рядом деревьев.

‑ Как там наши лошади? ‑ спросил я, сев на каменную скамью.

‑ Насчет ваших коней, мула и повозки не волнуйтесь. Брат Амвросий, наш конюх, за ними присмотрит.

‑ Надеюсь, что так, ‑ буркнул в ответ Джеффри. ‑ А где же ваше обещанное вино?

‑ Вино у нас свое. Увы, не самое лучшее, но хорошо утоляет жажду. Если хотите перекусить, то у нас есть прекрасный козий сыр, а брат Лука печет самый лучший хлеб в округе. И еще мед! Принести?

Есть не сильно хотелось по такой жаре, но когда еще придется спокойно поесть в дороге, подумал я и сказал:

‑ Несите!

Как только принесли и поставили перед нами два деревянных подноса с вином и едой, я достал и положил в ладонь монаху золотую монету.

‑ Благодарю вас, господин, за столь щедрое подношение для нужд нашего монастыря!

Еще спустя полчаса пришел лекарь и сказал, что жизнь раненого вне опасности.

‑ Теперь ему только требуется хорошее питание, покой и лечение.

После этих слов пришлось уже раскошелиться банкиру.

Я сидел в прохладной тени, потягивал из кружки чуть терпкое монастырское вино, закусывая его солоноватым козьим сыром со свежим душистым хлебом. Аромат цветов монастырского сада, настоянный на жарких солнечных лучах, являл собой просто одуряющий букет, который неожиданно привел меня к мысли об отдыхе. Как было бы хорошо просто отдохнуть день‑другой в подобном месте, полном покоя, тишины и уюта. Затем я неожиданно для себя вспомнил, что в двадцать первом веке существовал отпуск и тут же напомнил себе о том, что за последние полтора года так толком и не отдыхал. Нет, пьянки, загулы, шлюхи ‑ все это было, но не было простого отдыха. Для души. На природе, в хорошей компании….

"Куда я все время тороплюсь?! Ну, в начале ‑ это понятно. Надо было вживаться, имя себе зарабатывать, деньги. А вот сейчас? У тебя же есть деньги. Поживи для себя! Сейчас, вон какая благодать! Растянуться бы в теньке, да с кружечкой! Эх, мать моя! Море под боком. Кто мешает тебе туда поехать и на пляже поваляться? Кто?! Смерть тебя может найти в любой момент, а ты даже моря не видел! Мля! Интересно, графини на море ездят купаться? Даже если нет, мы с Беатрис первыми откроем пляжный сезон! ‑ в этот момент случайно наткнулся на настойчиво‑злой взгляд Перре, который одним махом рассеял мои мечты. ‑ Размечтался, дурень! Вон уже Перре рожи недовольные корчит. Торопиться к любимой. И не знает…. Впрочем, не знает и хорошо. Да и действительно, что‑то я разнежился. Ехать пора".

Я поднялся и сказал:

‑ Все. Хватит нежиться! Поехали!

Спустя несколько часов мы расстались с банкиром у городских ворот небольшого городка. Он сделал попытку заплатить мне, но я отклонил его предложение и уже был готов распрощаться, как он поманил меня пальцем, а после того как подъехал к его возку, сказал:

‑ Молодой человек, вы не взяли у меня деньги. Это может быть выглядит благородно, но, на мой взгляд, не совсем умно. Но как бы то ни было, за мной остается долг, и я оставляю за собой право отдать его в наиболее приемлемой для меня форме. Вы еще вспомните хорошим словом старика Джованни!

На этом я расстался с банкиром. Если вначале я был о нем не сильно высокого мнения, то ведя с ним по дороге разговоры на различные темы, понял, что это умный, проницательный и не лишенный юмора человек.

Приехали в Реджио на закате. Город в отличие от того, что я видел, больше всего походил своей планировкой на города будущего. Центральные улицы были в достаточной степени широкими и прямыми. Большие каменные дворцы, храмы, площади с фонтанами и статуями, акведуки, мосты ‑ все это выглядело весьма привлекательно, радуя глаз. Правда и здесь встречались дворцы, находящиеся в невероятном запустении, покинутые своими хозяевами, в то время как другие блистали красотой, наполненные толпами народа. В подобном несоответствии для меня не было загадки. Я уже знал, что итальянские города того времени представляли собой политическую и междоусобную арену для выяснения отношений различных партий и старинных родов с их кровавой местью. Внутренние раздоры и борьба партий в различных итальянских городах, не прекращавшаяся всю эпоху Возрождения, отличались беспощадной жестокостью и какой‑то неистовой яростью. Казни, убийства, изгнания, погромы, заговоры, непрерывно следовали друг за другом. Победители жестоко расправлялись с побежденными, а через несколько лет сами становились жертвами новых победителей. Когда умирал какой‑нибудь известный человек, сразу же распространялись слухи, что он отравлен, причем нередко эти слухи были вполне оправданы. Яд и кинжал был здесь такой же обычной практикой, как заключение брачного контракта.

Улицы этого богатого города в этот час были полны праздношатающегося народа. Богатый наряд дворянина соседствовал с пышными одеждами богатого купца, а платье ремесленника с рубищем нищего. Появление нашей группы не осталось не замеченным горожанами. Их чувства выражали их взгляды: злые и завлекающие, молящие и надменные. Наше вооружение и взгляды, бросаемые по сторонам, основанные на силе и уверенности в себе, заставляли большинство жителей отводить взгляд и держать рот на замке, и в тоже время не могло заткнуть рот ни уличным торговцам, ни нищим, ни зазывалам, стоящих у дверей лавок, таверн и публичных домов. Правда, благодаря Винценто Паретти нам не пришлось долго искать приличную гостиницу.

Гостиница "Лев" ничем не отличалось от заведения подобного рода. Правда, в отличие от большинства подобных заведений, в ней была баня. У двери гостиницы мы попрощались с сыном коменданта, договорившись, что он заедет за мною с утра, чтобы показать замок ‑ тюрьму Льюченце.

ГЛАВА 13

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Он только что отнес чай аббату и его гостю, а теперь возвращался, держа серебряный поднос в руках. Солнечные лучи, упав из окна, отразившись от его полированной поверхности, неожиданно брызнули в глаза монаха. Тот оторопело замер, потом тихонько засмеялся и, поднеся поднос к окну, стал рассматривать свое отражение. Некоторое время изучал свое лицо, потом воровато оглянулся по сторонам и, убедившись, что его никто не видит, скорчил смешную физиономию, а затем сказал писклявым голосом:

‑ Я Фома, божий человек.