— Хотел бы я, чтобы ты увидела фотографию Боба Моргадо, его лицо, — сказал Оберман, — когда он слушал песню. — Старик расплылся в широчайшей улыбке при воспоминании. — Если весь альбом так воспримут, мы отхватим все верхние строчки во всех списках. — Хихикая, он набросился на омлет с сыром. — А знаешь, как я догадался, что ему понравилось? — спросил он. — Они захотели контракт с «Атомик». Отдельно от общего контракта с «Мьюзика». Я думаю, они же должны понимать, что мы планируем выйти раньше их, и все равно хотят «Атомик масс».

— И что вы сказали? — спросила Ровена.

— Я сказал, мы подумаем. Это зависит от того, насколько хорошо они поработают с «Хит-стрит», — ухмыльнулся Оберман, очень довольный собой — Ну а ты как тут устроилась, детка?

— О, прекрасно, — сказала Ровена. Она не собиралась мучить босса проблемами. Офис. Ненормированный рабочий день. Коммерческие дела.

Сначала закрепись, об этом поговоришь позже.

— Хорошо. Не видел тебя с тех пор, как ты исчезла с приема у Элизабет Мартин, даже не попрощавшись, — сказал Оберман. — Нет, не придумывай объяснений, не мучайся. Не захотела лететь во Флориду — твое дело. А что за женщина, с которой ты сцепилась за ужином? Такая ошеломительно рыжая? Мне не стоит побеспокоиться?

— Нет, она ничто, сотрудница журнала. Мы учились вместе в Оксфорде, и у нас не сложились отношения, — бесстрастно ответила Ровена. Она не хотела творить о Топаз с Джошуа Оберманом. Джош — се ментор, Джош — святое.

Оберман предупреждающе поднял вилку.

— Детка, — сказал он. — На том приеме не было никого, кто «ничто».

На шестнадцатом этаже башни концерна «Америкэн мэгэзинз» на 7-й авеню стояла приятная прохлада, несмотря на жаркое солнце, проникавшее сквозь стеклянные стены директорского офиса. На нижних этажах, как и полагается в такую жару, плавились мозги. Но здесь нет. Правление могло позволить себе новейшие японские кондиционеры, бесшумные и эффективные, так что руководство второй по величине журнальной империи Америки целиком концентрировалось на работе. Зимние холода и летняя жара Нью-Йорка здесь не имели значения.

Для посетителя, привыкшего к атмосфере нижних этажей — крики редакторов, отдающих приказы, вопли репортеров по телефону, шум компьютеров и треск принтеров, жужжание фотокопировальных машин, — шестнадцатый этаж мог показаться другой планетой. Хаос, телефонные звонки и остальные мирские звуки слишком далеки от спокойного, почти по-церковному тихого директорского этажа.

Натан Розен, молодой директор компании — всего сорок один год, — еще недавно не замечал шума редакционных кабинетов. Он слишком усердно работал, чтобы добиться цели, и вот теперь готов к важной работе — приобретать, продавать, управлять. Он очень занят. Это следовало понимать.

Топаз Росси, похоже, не понимала.

— Я не могу сейчас разговаривать, — протестовал он. — Не сегодня. — Он слегка пожал плечами, и в этом жесте сквозило явное раздражение. — Вы с Джо выступаете завтра, Топаз, так что ради Бога.

— Я знаю, ты будешь против, — сказала Топаз, направляясь к нему.

Она понимала — не следовало сюда приходить, но ничего не могла с собой поделать. Желание подергать любовнику нервы оказалось таким сильным, что она не могла устоять. Ей нравилось доводить его, девчонка безжалостно играла с ним — могла заставить делать то, чего он клялся никогда не делать, заставляла переступать через все табу, помнить, почему он нарушает эти табу.

На все готова, чтобы спровоцировать.

На все готова, чтобы разозлить.

На все готова, чтобы возбудить его страсти и довести до собственного накала.

Натан перегнулся через стол, взял ладонями ее лицо, разглядывая нежную загорелую кожу, блестящие голубые глаза и дикие рыжие волосы. Она оделась в ярко-желтый костюм с очень красивыми, покрытыми эмалью пуговицами в форме крупных маргариток. Сегодня она надушилась очень свежими духами, сеном пахнут. «Шанель № 19», — подумал он. Она просто чудо.

Розен прижался к ее губам, как бы приглушая буйство ярких красок спокойным темно-синим цветом костюма.

«Думай по-еврейски, одевайся по-английски». Единственный совет, которым напутствовал его отец. И очень хороший совет, подумал Розен.

Он засунул язык ей в рот, обрадовавшись мгновенному ответу и наслаждаясь им.

Молодые непростительно самодовольны.

— А теперь давай отсюда, — сказал он твердо, отстраняясь. — Вам тоже надо работать, мисс Росси. — Разве ты не говорила утром, что готовишь материал о новой девице из «Мьюзика рекордс»? Той, что недавно поселилась в Нью-Йорке? Мне показалось, тебе прямо не терпится напечатать лихое разоблачение в «Женщинах США». А она, между прочим, кажется, уже заработала здесь репутацию, эта девица. Напомни-ка мне ее имя?

— Ровена Гордон, — сказала Топаз, тоже отстраняясь. Лицо ее потяжелело. — Но ничего особенного она собой не представляет, я просто интересуюсь этой группой.

Натан взглянул на Топаз. Интересно, сейчас она уже не могла дождаться, чтобы вернуться вниз.

Он вздохнул. Эта девушка оставалась для него тайной.

— О'кей, хорошо, — сказал он вежливо. — «Атомик масс»? Так называется группа? Джо говорил, вы копаете вокруг них, так что и мне следует знать. О них ходят совершенно дикие слухи. Вполне возможно, это следующие…

— Я знаю, — перебила Топаз.

Он улыбнулся ей. Ненормальная, но он ее обожает.

— До вечера, — сказал Натан, когда она собралась уходить. — Я люблю тебя. И кстати, Ровена Гордон — это не пустяк, Топаз. Если она добьется успеха группы, то займет весьма сильную позицию.

Шестое июля, четверг, утро сырое и теплое, небо в облаках, серость повисла над городом, от переполненных людьми тротуаров, забитых машинами улиц вверх поднимался пар.

Два кандидата на пост редактора «Экономик мансли» в «Америкэн мэгэзинз» ехали в лифте на пятьдесят девятый этаж, в зал для заседаний членов правления, это на один этаж ниже гуверовской стеклянной колыбели власти. Оба были тщательно и официально одеты, но Джо Голдштейн казался гораздо увереннее и спокойнее.

Он нес папку с диаграммами и статистическими данными для выступления: ясный, умный, деловой анализ экономики, способный всем и вся продемонстрировать, насколько Джо Голдштейн подходит на пост руководителя журнала. Если журналы, которыми он занимался по сей день, не говорят сами за себя.

Джо взглянул на Топаз, у которой ничего в руках не было. Она нервно похлопывала ладонью по бедру.

Джо настроился еще суровей. Эти маленькие девчонки откусывают больше, чем могут проглотить.

Если Топаз Росси настаивает продолжать игру, ну что ж, она получит весьма серьезный урок.

Он снова украдкой посмотрел на нее.

Он стоял очень близко, между прочим, от ее хорошенького зада.

Все смотрели на Джо Голдштейна, выступавшего с самым замечательным, самым изысканным докладом в своей жизни. Собравшиеся были очарованы, улыбались, кивали. Натан Розен взглянул на бумаги, разложенные перед соседом, тот сделал пометку — позвонить маклеру.

В общем-то, думал Натан, Голдштейн в каком-то смысле поступает очень великодушно и как бы делает Топаз комплимент — лезет из кожи, стараясь убедить, что может возглавить журнал, стремится воздействовать на решение, которое и так уже, по сути, принято. Шаблонный путь.

Розен посмотрел на Топаз в кресле у дальней стены, слушавшей Джо с вежливым вниманием. Она выглядела строго. Синий «Диор», непослушные рыжие локоны затянуты в аккуратный пучок; казалось, она волнуется. Розен почувствовал укол. Ему хотелось успокоить девочку, сказать: это не имеет значения, ей всего двадцать три, впереди будет еще много чего. Он заметил, как поднимаются и опускаются ее полные груди, слегка распирая пиджак. Он хотел ее.

Натан решительно повернулся к Джо, чувствуя себя слегка смущенным. Надо сосредоточиться, дьявол, вся эта чертовщина — по его вине. В эти дни он не мог судить беспристрастно и хладнокровно, склоняясь то в одну сторону, то в совершенно противоположную. Ну взять так называемое соревнование за «Экономик мансли». Разве не пример? Натан Розен считал, что Топаз Росси не должна участвовать в схватке, а Гуверс, желая выглядеть либералом, допускал в качестве кандидата женщину. И в этом тоже вина его, Натана. Он поддержал Топаз, когда та настояла, захотела попытаться. Он сидел в этом же офисе босса и говорил: пусть соревнование между Джо и Топаз решит, кто получит журнал.