– Это не в Монголии, умник, – Стрельцова насмешливо фыркнула. – Подожди.

Спустя четверть часа мы брели по узкой улочке, пропуская редких прохожих, и Анька рассказывала мне, как оказалась в Вене:

– Вы уехали зимой, а я уже совсем собиралась увольняться. Зарплаты нет, отпуск не дают, на работе вечно никого не найти – одни пиджаки висят. Уже даже обходной лист в руках держала. И вдруг закрутилосьпонеслось… В марте приехали какието люди, стали искать достойных кандидатов на стажировку в Австрию. Ну, ты же знаешь, как у нас к загранкомандировкам относятся? Первый состав стажеров и набрали из директорского сына, директорского зама по научной части, пары начальников лабораторий, профорга и зама парторга. Еще ктото там от комитета комсомола был. В общем, когда эти семеро стали готовить документы, выяснилось, что предварительно требуется сдать тесты, а проверять их станут москвичи из такого же НИИ автоматики. А наши завлабы – результаты московских тестов. Плюс обязательное условие – немецкий разговорный, а таких вообще на весь институт десятка полтора человек. У кого семья, у кого болезнь, в общем, реальных стажеров пять человек и вышло. Тест мой на «удовлетворительно» приняли. Сказали, что это самый нужный результат – еще не забита голова догмами и имею представление о предмете. Вот так я здесь и оказалась. Неожиданно, в общем. И мне здесь очень нравится. Зарплата, правда, не очень… Пять тысяч шиллингов. Не походишь по театрам. Зато красиво и тепло. И цветы всюду. Пока мама жива была, она о таком всегда мечтала – чтоб вокруг меня везде цветы были. Даже предлагала в универ поступать на факультет биологии. У нее там ктото знакомый был. А я в системщики пошла. И теперь там, где всегда цветы.

И мы замолчали. Мне было просто хорошо идти в теплом вечере по тротуару австрийской столицы рядом с кемто знакомым и почти близким. Анька, наверное, просто еще раз вспоминала события последнего времени.

За нами тихо крался мой «Мерседес» с Паулем – так его на самом деле звали – за рулем.

– Знаешь, когда этот Шульц увел тебя, мальчишки бросились выяснять, что за важная шишка их посетила? – хихикнула вдруг Нюрка. – Я даже сама засомневалась, что это ты был. Важный такой. Плешивый.

– Лысый, – поправил я. – Солидный.

– Во, точно – солидный! И плешивый.

– Выяснили?

– Оказывается, ты важная птица, Захарка. Американский инвестор из числа самых желанных для любого предприятия. Мистер Твистер, бывший министр, мистер Твистер миллионер, владелец заводов, газет, пароходов… Спартак с Мишкой даже поспорили – есть у тебя десять миллиардов или нет?

– Есть, Ань, больше есть. Миллиарды есть, счастья нет.

– Нуну, – хмыкнула Нюрка, не желая принимать намек. – Расскажешь, как докатился до жизни такой, комсомолец Майцев?

Я покачал головой, отказываясь свидетельствовать против себя самого.

– Я американский гражданин и не буду давать показаний без присутствия американского консула!

– Какой же ты американец?

– Обычный. Четырнадцатая поправка к Конституции США, раздел первый.

– Ну Захар, ну будь лапой, не умничай. Расскажи! – Стрельцова пыталась подлизаться и даже взяла меня под руку.

Раньше такого за ней не водилось. Все ее любопытство прежде ограничивалось передовицами в «Правде» и успехами институтского стройотряда. Мне так казалось? Или этому она уже здесь научилась?

– Ты могилу Чингисхана нашел? – она заглядывала мне в глаза, и я чувствовал себя вознесшимся на седьмое небо.

– Я очень рад тебя видеть здесь, Ань. Очень неожиданно и почемуто приятно. Знаешь, пару месяцев назад я вспоминал о тебе, – о причине воспоминаний – Грейс Келли – я решил не говорить: мало ли как она отнесется к своей похожести. Ведь каждая женщина думает, что она исключительна и неповторима. Пусть и дальше пребывает в этом нелепом, но тешащем самолюбие, заблуждении.

– Правда? И что ты вспоминал?

– Лицо, нос, глаза, руки и… – держите мой язык, сейчас наговорю!

Она задумалась, будто чтото припоминая.

– Нет, я о тебе не вспоминала. Только когда вы приезжали домой по зиме. Неожиданно сегодня увидела, чуть не охнула.

– Да уж, ты молодец. Спасибо тебе, Ань, ты умница, все правильно поняла.

– Представляю глазищи этого австрияка – Шульца, если бы я завизжала, как делает Семенова Катька, да бросилась бы тебе на шею!

Я усмехнулся, потому что в тот момент я чегото подобного и ждал.

– Ты голодна, Ань? Предлагаю перекусить немножко. Есть здесь какоенибудь приличное заведение?

– Нет, что ты! Мы с девчонками уже поужинали, толстеть нельзя. А по ресторанам я не хожу – денежное довольствие не позволяет. Так что рекомендовать чтото – увы, это не ко мне.

– И не приглашает никто?

Она подозрительно на меня посмотрела, но уточнять ничего не стала:

– Приглашают, обязательно. Но если на каждое приглашение я стану отзываться, то быстренько растолстею и стану похожа на табуретку на кривых ножках – все женихи разбегутся!

– От тебя вряд ли ктото согласится убежать по своей воле.

– Ух ты, какой вы галантный кавалер, комсомолец Майцев. Или правильнее будет – Майнце? Как мне к тебе обращаться?

– Зови меня Зак, – вздохнул я. – Привык уже.

– Так ты мне расскажешь, Зак, о своих приключениях?

– Очень бы хотел, но не могу, Ань. Не обессудь, это чужая тайна. Точнее, не только моя.

Не рассказывать же, в самом деле, ей правду? Да и трудно поверить в такое. Практически невозможно. Я самто совсем недавно поверил в то, что все происходящее вокруг – не сон.

– А кто может? Может быть, твой отец? Он, говорят, тоже исчез кудато. И мама твоя в Москву засобиралась. Что происходит, Зак?

Я молчал. Мне нечего было ей ответить. Врать почемуто не хотелось – вдруг потом она посмотрит на меня своими глазищами и скажет: «ты мне врал, Майцев! Как тебе не стыдно?» – и я определенно расплачусь.

– Так кто мне расскажет?

– Не знаю, – я пожал плечами, – наверное, Серый мог бы сказать.

– Где он?! Ты знаешь? – с Анькой произошла моментальная метаморфоза: только что она была флиртующей лапонькой и вдруг стала совершенной фурией – даже в руку мне вцепилась своими когтями очень чувствительно. И снова вперилась в меня своими зрачками – хрен соврешь.

– Вообщето знаю, – пробормотал я, соображая, что мои личные акции стремительно рухнули в бездну. Хоть в шорт становись. – Далеко отсюда.

– Значит так, миллиардер Майнце! Сегодня уже поздно, – она выпустила мою руку и посмотрела на маленькие часики «Заря». – Да, сегодня поздно. Но завтра с самого утра ты везешь меня к Фролову!

– Но…

– Знать ничего не хочу, – жестом светской львицы она распустила стянутые резинкой волосы – знала, стерва, что действует этот жест безотказно. – Или в восемь утра ты делаешь то, что я сказала, или в девять я стою на пороге какойнибудь «Kronen Zeitung» и обстоятельно докладываю ее главному редактору о том, кто такой всемирно известный биржевой деятель Закария Майнце.

– Ань, так делать нельзя.

– Я знаю, Захарка. Он уехал зимой, и я полгода проревела в подушку. Даже не надейся, что я от тебя отвяжусь.

Я сделал вид, что задумался. На самом деле мне требовалось какоето время, чтобы смириться с тем, что здесь мне ничего не светит. Лет пять назад, как настоящий бойцовый олень, я бы бросился доказывать свое исключительное право «танцевать барышню». Теперь нет. Досадно, но так бывает. На земле таких барышень – три миллиарда и если я начну каждой понравившейся красотке доказывать свою непомерную крутость – я просто очень быстро истощусь. Правда, Анька – совсем не «каждая». Жалко, очень жалко, но не смертельно.

– Тогда мне придется тебя убить, Ань.

– Убивай, – она согласно кивнула. – Но сначала я схожу в редакцию газеты.

– А что скажет твой куратор, когда поймет, что тебя нет в стране? У вас же есть какието кураторы?

– Захарка, ну неужели такой галантный кавалер спасует перед такой малостью? Думаю, ты решишь этот вопрос парой слов по телефону? А?