Ближе всего с творчеством своих предшественников Еврипид соприкасается
в трагедиях героико-патриотического плана, написанных в первом десятилетии
Пелопоннесской войны. К самому ее началу относится трагедия "Гераклиды":
гонимые извечным врагом Геракла, микенским царем Еврисфеем, дети
прославленного героя ищут убежища в Афинах. Легендарный аттический царь
Демофонт, вынужденный выбирать между войной с дорийцами и выполнением
священного долга перед прибегнувшими к его покровительству чужестранцами,
близко напоминает Пеласга в эсхиловских "Просительницах", да и вся ситуация
"Гераклидов" близка к внешней стороне конфликта у Эсхила. Но если у "отца
трагедии" столкновение Пеласга с Египтиадами отражало противодействие
эллинов (и в первую очередь, конечно, афинян) восточному деспотизму и
варварству, то у Еврипида война развертывается в самой Элладе: микенская
армия тождественна спартанцам, а Гераклиды, находящие защиту в Афинах,
олицетворяют союзные города и государства, которые спартанцы всячески
стремились изолировать от афинян.
В благородной роли защитника священных установлений представлен в
трагедии Еврипида "Умоляющие" другой афинский царь - Тесей, считавшийся
основателем афинской демократии. Он не только, вопреки козням врагов,
помогает предать земле тела героев, павших при осаде Фив, но вступает по
ходу действия в политический диспут с фиванским послом, который защищает
преимущества единоличной власти; возражая ему, Тесей развертывает полную
программу афинского государственного устройства, основанного на равноправии
всех граждан и их равной ответственности. Впрочем, прославляя афинскую
демократию как идеальный строй, оплот благочестия и нравственности в Элладе,
Еврипид влагает в уста Тесея и размышление об опасности социального
расслоения, грозящего благополучию государства, и прямое осуждение Адраста,
затеявшего в преступном легкомыслии бесперспективную военную авантюру.
Возникающее в "Умоляющих" сомнение в целесообразности войны как способа
разрешения политических споров перерастает в творчестве Еврипида последующих
лет в недвусмысленное и страстное осуждение войны. Уже в поставленной
незадолго до "Умоляющих" трагедии "Гекуба" Еврипид рисует страдания
престарелой царицы, в полной мере испытавшей на себе все ужасы десятилетней
войны за Трою. Мало того что Гекуба своими глазами видела гибель мужа и
любимых сыновей, что из всеми почитаемой владычицы могущественной Трои она
превратилась в жалкую рабыню ахейцев, - судьба готовит ей новые бедствия: по
приговору греков, перед их отправлением на родину на могиле Ахилла должна
быть принесена ему в жертву младшая дочь Гекубы, юная Поликсена, - и нет
предела горю матери, лишающейся своего последнего утешения. Но и это еще не
все. К сказанию о жертвоприношении Поликсены, уже обработанному до Еврипида
в эпической и лирической поэзии, а на афинской сцене - у Софокла, в трагедии
"Гекуба" присоединяется другой сюжетный мотив, первоначально не имевший
никакого отношения к судьбе троянской царицы.
"Илиада" знала среди сыновей Приама юношу Полидора, убитого на
троянской равнине Ахиллом, - матерью его была некая Лаофоя. Согласно же
местному фракийскому сказанию, которое стало известно афинянам, вероятно, в
конце VI века до н. з., Полидор - теперь уже сын Гекубы - пал жертвой
алчности вероломного фракийского царя Полиместора: к нему в самом начале
войны Приам отослал Полидора с несметными сокровищами, и, когда война
окончилась гибелью Трои, Полиместор, нарушив дружеский долг, убил юношу.
Гекуба, находившаяся среди других пленниц в ахейском лагере на берегу
Геллеспонта, узнала о предательстве Полиместора, заманила его с детьми в
свою палатку и при помощи троянских женщин умертвила детей, а самого
Полиместора ослепила. Неизвестно, был ли обработан этот миф кем-нибудь из
предшественников Еврипида в афинском театре, но несомненно, что, объединив
его с мотивом жертвоприношения Поликсены, Еврипид необычайно усилил
патетическое звучание образа Гекубы, воплотившего весь трагизм положения
матери, обездоленной войной.
Откровенным выступлением против военной политики явились поставленные в
415 году "Троянки". Заключенный в 421 году между Афинами и Спартой
пятидесятилетний мир оказался непрочным, ибо каждая сторона искала повода
ущемить как-нибудь интересы недавнего противника. Сторонники решительных
действий в Афинах вынашивали идею грандиозной экспедиции в Сицилию, где
Спарта издавна пользовалась значительным влиянием, и это предприятие
увлекало своим размахом даже более мирно настроенные слои афинских граждан.
В этих условиях трагедия "Троянки" прозвучала как смелый вызов военной
пропаганде, так как с исключительной силой показала бедствия и страдания, не
только выпадающие на долю побежденных (особенно осиротевших матерей и жен),
но и ожидающие в недалеком будущем победителей: вереница скорбных эпизодов,
которые разворачиваются на фоне догорающих развалин Трои, приобретает
зловещий смысл после мрачных прорицаний Кассандры и вступительного диалога
Афины и Посейдона, сговаривающихся погубить победителей-греков на пути и по
возвращении домой. Троянская война, служившая обычно для общественной мысли
в Афинах символом справедливого возмездия "варварам" за попрание священных
норм гостеприимства, теряет в глазах Еврипида всякий смысл и обоснование.
Под тем же углом зрения предстает в трагедии "Финикиянки" легендарная
оборона Фив от нападения семерых вождей. Доеврипидовская трагедия была,
по-видимому, довольно единодушна в изображении сыновей Эдипа, оспаривавших
между собой право на царский трон в Фивах: несмотря на то, что Этеокл
нарушил договор между братьями, изгнав Полиника, Эсхил в "Семерых против
Фив" показал его идеальным царем и полководцем, защищающим город от
чужеземной рати, в то время как Полинику, ведущему на родную землю вражеское
войско, не может быть никакого оправдания. Эта ситуация составляет
предпосылку трагического конфликта и в Софокловой "Антигоне", где Этеоклу
устраивают почетные похороны, а Полинику отказывают в погребении. В
"Финикиянках" с Этеокла совлечен всякий ореол героизма: как и Полиник, он
беспринципный и тщеславный властолюбец, готовый ради обладания царским
троном совершить любое преступление и оправдать любую подлость. Его
поведением руководит не патриотическая идея, не долг защитника родины, а
неограниченное честолюбие, и в образе Этеокла несомненно полемическое
разоблачение крайнего индивидуализма, откровенно проявлявшегося в Афинах
последних десятилетий V века и породившего софистическую теорию "права
сильного".
Сложнее обстоит дело с трагедией "Ифигения в Авлиде", поставленной в
Афинах уже после смерти Еврипида. С одной стороны, она завершает ту
героико-патриотическую линию, начало которой было положено в аттической
трагедии Эсхилом и которая нашла продолжение в творчестве самого Еврипида:
Макария в "Гераклидах", афинская царевна в не дошедшем до нас "Эрехтее",
Менекей в "Финикиянках" добровольно приносили себя в жертву ради спасения
отчизны, как делает это в последней еврипидовской трагедии юная Ифигения.
Если ее жизнь нужна всей Элладе для того, чтобы успехом увенчался поход
против надменных "варваров" - троянцев, то дочь верховного полководца
Агамемнона не откажется от своего долга:
