Бывают такие ситуации, когда моряк, что называется, чувствует море всем своим существом. К примеру, он никогда не пропустит берегов Ньюфаундленда, не пройдет мимо Малаккского пролива и уж, конечно, не оставит без внимания Сагриш — и не только потому, что здесь такие теплые ночи и прямые, как стрелы, сосны, запах которых навевает мысли о дальних странствиях в экзотические земли: стоит здесь лишь переложить руль к юго-востоку или юго-западу, как вы довольно скоро углубитесь в воды Атлантического океана или Средиземного моря, а потом двинетесь дальше, к неизвестным экзотическим островам и землям. Вид Сагриша всегда тревожил душу моряка. Только представьте себе старинный замок, который стоит на крутом берегу в каких-нибудь 200 футах от кромки берега Атлантики, весь, как стрела, устремленный в океан. Рядом мыс Сан-Винсенти, из-за которого выходят корабли, направляющиеся в дальний путь. Могучие волны разбиваются о не менее могучие дебаркадеры, на которых сидят чайки, оглашая окрестности пронзительными криками. Войдя в замок, первое, что видишь, — скромную часовню в честь покровительницы португальских моряков Святой Катарины. У ее изображения и днем и ночью горит лампада.

Для португальцев замок Сагриш и окружавшие его владения всегда был краем, «где кончается земля и начинается море»[270]. А еще, что очень важно, это был южный край с тропической растительностью. Здесь росли пробковое дерево, финиковые пальмы, миндаль, олеандры, гибискусы, лилия и герань, не говоря уже об апельсиновых и лимонных деревьях. Поэтому каждый здешний житель знал о теплых краях и землях не понаслышке. Здесь разводили цветную капусту и виноград, из которого делали знаменитое во всей Португалии вино. На берегу ютились деревушки местных рыбаков, которые с восходом выходили на своих утлых лодчонках в море, а вечером возвращались с уловом. Здесь же на веревочках вялились на солнце сардинки, треска и анчоусы. Потом все это грузилось в корзины и ящики и перевозилось на стоящие в гавани корабли. Короче говоря, вся жизнь этих земель так или иначе была связана с морем и дальними морскими странствиями.

Здесь, на юго-западе от Алгаври, в распоряжении принца Генриха было все, что нужно для строительства и оснащения нового океанского флота. Неподалеку находились мануфактуры для шитья шерстяной одежды для моряков. На берегу стеной стоял строевой лес. Имелось в избытке также дерево ценных пород: особо прочная розовая сосна, которая шла на доски для изготовления корабельной обшивки, был дуб для килей и кормовых рулей; сюда же свозили паклю и джут для конопачения, бамбук и ивовую лозу для плетения корзин и подвесных коек для моряков. Не было забыто и о самом разнообразном провианте: соленая рыба, рис, пшеница, оливки, финики, апельсины, лимоны и миндаль хранились здесь на складах в огромном количестве. Нет моряка, который бы не любил немного выпить, а уж вина здесь, как уже говорилось, было сколько угодно: как и во времена Генриха Мореплавателя, турист или местный обыватель может и сейчас насладиться алым, густым «Алентейджу», который выделывают здесь из красной лозы под названием «перкита».

Когда принц Генрих обосновался в Сагрише, он первым делом отправился в гавань взглянуть на суда. Каталонские коги — небольшие торговые корабли — представляли собой прочные и вполне мореходные суда, хотя их парусное вооружение оставляло желать лучшего. Они имели один громадный квадратный парус, позволявший им ходить только при попутном ветре. Между тем Генрих, будучи губернатором Сеуты, частенько наведывался в тамошний порт и смотрел на корабли арабов, турок, индусов и других народов. Его внимание особенно привлекали легкие на ходу арабские дхоу, чье парусное вооружение позволяло экипажу ловко маневрировать; а главное — они имели навесной кормовой руль. Но на дхоу имелся не только навесной руль. Она несла и треугольные боковые паруса, дававшие морякам возможность, что называется, ловить ветер, а стало быть, ходить даже при боковом ветре. Генрих, создавая новое мореходное судно — каравеллу, многие важные детали позаимствовал у арабов, в частности косой, или латинский, парус и подвесной руль.

Если разобраться, новое судно было своего рода гибридом между каталонским когом и арабским дхоу. Позднейшие каравеллы имели уже не только косые, но и прямые паруса. Прямой парус позволял кораблю идти при попутном ветре, в то время как косой, или «латинский», предоставлял судну все возможности для осуществления лавирующего маневра. К примеру, португальский капитан, отходя от родных берегов при попутном ветре, распускал огромный прямоугольный парус на грот-мачте, но как только ветер менял направление, ставились косые паруса, позволявшие судну двигаться вперед, Но не по прямой линии, а зигзагом, или галсами. Хотя по сравнению с китайскими «плавучими сокровищницами» португальские каравеллы были просто крошками, тем не менее они были куда быстрее и маневреннее монстров из китайского Золотого форта, каждый из которых весил в 100 раз больше португальского судна.

Выбрав для португальского флота тип корабля, Генрих приступил к решению следующей важной проблемы. Более всего его занимал вопрос: как станут португальские капитаны, оказавшись в открытом море, определять свое положение в Мировом океане? Разумеется, португальцы уже не раз ходили в открытое море и благополучно возвращались домой, пользуясь известными им широтами, ориентирами и компасом. Но одно дело — Средиземное море, которое португальцы знали как свои пять пальцев, и совсем другое — Мировой океан. Арабы пользовались компасом на протяжении столетий, позаимствовав его, как и другие навигационные приборы, у китайцев. Но тут необходимо отметить, что с 1421 по 1423 г. и компас, и навигационные приборы, а также умение определять с большой точностью географическую широту и долготу претерпели у китайцев радикальные усовершенствования. Естественно, что арабы и европейцы не знали об этом и продолжали пользоваться привычными средствами для определения своего местонахождения. Тут весьма кстати упомянуть, что в вычислении географической долготы европейцам пришлось догонять китайцев еще очень и очень долго.

Принц Генрих Мореплаватель был хорошим математиком, и в 1460 г., почти сразу же после его смерти, трудившиеся с ним астрономы, среди которых были и арабы, воспользовавшись в том числе и его научным наследием, разрешили наконец проблему правильного определения географической широты. Как известно, арабы — прирожденные математики, о чем знает всякий, кто занимается этой наукой. В эпоху Генриха Мореплавателя они были на голову выше всех европейских навигаторов и математиков, работавших при дворе португальского принца, и даже позволяли себе выходить в открытое море, не имея в поле зрения ни земли, ни какого-нибудь жалкого островка в качестве ориентира. И по сию пору многие звезды на небосклоне носят арабские названия, например, Бетельгейзе, Альдебаран и Мика (Betelgeuse, Aldeboran, Mikah). Кроме того, в лоциях Британского адмиралтейства отмечено, что арабами использовались такие названия светил, как Рас Нангви и Рас Аль Хаймиа (Ras Nungwi, Ras Аl Khaimiah), имевшие непосредственное отношение к навигации. Приличный арабский навигатор всегда знал, что географическая широта определяется длиной солнечного луча по отношению к линии горизонта. Интересно, что лучший инструмент для измерения длины солнечного луча придумал в 1460 г. некто Жил Эаннеш, один из капитанов Генриха Мореплавателя.