Владимир Дмитриевич Михайлов, покойный, говорил нам на семинаре в Дубултах, что в названии произведения — сила, что отталкиваясь от одного названия, ты уже заранее знаешь, будешь ты читать эту книгу или не будешь. Как революция начинается с гильотины, так литературное произведение начинается с названия. Удачно выбранное название уже 50 % успеха. А тут нате вам, читайте на здоровье: «Мессия очищает диск»... «Победитель отскабливает подошву»... «Ахиллес чешет пяту»...

Бывали, конечно, в русской литературе названия и посильнее, чем «Мессия» Ладыженского и Громова. «Убей!»... «Долбанем!»... «С буксиром “Правды” на штурме прорывов заводов им. Петровского и Ленина и завода “Красный путиловец”»... «Японские зверства в квартире купца Труболетова»... «Хлебнуха»... «Падун немолчный»... «Из яйца на волю»... Все это реальные названия книг, взятые мной из реальных библиографических указателей. Книга, она, как герой сочинения Афанасия Анаевского «Юродивый мальчик в железном зеленом клобуке», — любое название стерпит. Да еще если указано в аннотации — «философский боевик».

Вопрос о влиянии на язык прозы поэтического опыта писателя и о разнице подходов при работе с прозаической и поэтической речью, заданный Ларионовым под финал «Беседы», тема довольно интересная, но в основном она интересна специалистам и участникам серьезных литературных студий. Фантастам и увлекающимся фантастикой подобные проблемы по барабану. Но я буду не я, если не доставлю себе удовольствие сплясать румбу на той площадке, где из тех, кто меня сейчас, возможно, читает, некому плясать.

Прашкевич рассуждает об интонации. Правильно, между прочим, рассуждает.

Можно побывать в Париже и умереть, ни строчки о Париже не написав, потому что не нашел интонацию. И в том же Париже, или, допустим, в Грасе, сесть писать о России, о былой патриархальной деревне, в которую тебя не вернет никакая литературная премия, даже Нобелевская... Для писателя поэтическая работа никогда не проходит даром. Тот же Бунин писал свою прозу так, как писал стихи, и не пиши он стихов, неизвестно как сложилась бы его проза. Андрей Белый вообще не разделял писательство на стихи и прозу. Есть роман в стихах «Евгений Онегин», есть поэма в прозе «Москва — Петушки». Одно перетекает в другое, живет, другому не противореча.

В поэзию можно превратить что угодно. И в чем угодно можно обнаружить поэзию. Вот, читаю рекламу чая: «Зеленый ханибуш, лимонная трава, кусочки киви, листья бушу, аромат тамаринда». «Ройбуш... миндаль... белые лепестки шоколада...». Ну не поэзия ли? Выстройте последнюю строчку столбиком и получите готовое хокку. Или хайку? Подскажите, как правильно.

Обнаружить-то ее в чем угодно вы обнаружите, только будет ли обнаруженное поэзией, вот в чем вопрос. Поэзия, литература, любое искусство — это прежде всего организация. Хаос может выглядеть поэтично, но он не поэзия. Искусство значит нечто искусственное, сделанное руками. Природа без человека не создает произведений искусства. Тютчевское

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик —

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...

— поэтический образ, созданный человеком, не более.

Природа создает Ниагарский водопад, всполохи северного сияния, в багрец и в золото одетые леса, снег, искрящийся под ногами. Но даже сады Семирамиды при всем деятельном участии природы невозможны без вмешательства человека. Природе не хватает человеческих рук, глаз, головы, фантазии. Ей не хватает творческого огня. Ветер, вода, стихия могут выточить из камня фигуру какого-нибудь человекоподобного великана, но должен придти художник, чтобы убрать все лишнее и невнятное изваяние превратить в ангела.

Поэзия у Прашкевича ночевала не только на привычном насесте из начертанных по линейке строчек, разбросанных по журналам и альманахам или собранных под обложкой поэтических сборников. Щедрой рукой, как сеятель, он разбрасывает зерна своей поэзии где угодно — в прозе, публицистике, исторических штудиях, мемуарах, — глядишь, и взойдут посевы, посаженные от сердца, и принесут добрые плоды тем читателям, которым это необходимо...

Перед тем как перечитать написанное и поставить точку, осталось малое.

«Членство в Союзе Писателей СССР и России» — так это малое обозначил в своем вопросе коллега Ларионов.

При слове «членство» у меня перед глазами встает известная картина художника-нонконформиста Мити Старкова «Член Босха против членов ЛОСХа»: две чаши весов, на одну положен половой орган голландского художника XV-XVI века Иеронима Босха, на другой горкой возвышаются половые органы художников членов ЛОСХа, Ленинградского отделения союза художников России. Член Босха явно перетягивает чашу весов с членами союза художников.

Этой картиной, собственно говоря, можно было бы и ограничиться, освещая вопрос моего коллеги по поводу членства.

Не членский билет Союза писателей красит человека. Писателя красят книги, которые он написал. Это раньше, во времена оны, писатели рвались на штурм Союза, как революционные рабочие штурмовали Зимний в фильме Михаила Ромма «Ленин в Октябре». За членство в Союзе били морды и расписывались кровью своих товарищей в канцелярии известного ведомства. Членство сулило льготы и привилегии, что в советскую эпоху значило не меньше чем крупный выигрыш в денежно-вещевой лотерее.

Это сейчас членство тешит гордыню иных запоздалых членов, не наполняя писательские желудки пищей во благовремении. Раньше оно позволяло унитазу в доме писателя несколько раз на дню давать полный напор при сливе, теперь же достаточно вялой струйки для того, чтобы смыть отходы жизнедеятельности творческого работника. Жалко слышать, когда в книжной редакции, где я работаю, раздается телефонный звонок и чей-нибудь голос долдонит в ухо: «С вами говорит Троекуров Кирилл Петрович, член Союза писателей Петербурга...» Обычно я обрываю фразу, мягко сообщая: «Сочувствую». После этого моего «сочувствую» человек, как правило, умолкает и в редакцию уже не звонит...

Редкие засохшие крохи с былых пиров, бывает, и по сию пору перепадают истосковавшимся по раю писателям. В начале осени 2010 года можно было съездить в Дом писателя в Комарово. Отдельный номер в писательской гостинице по 600 рублей в сутки, трехразовое питание, дешево по нынешним временам. Носов Сережа съездил, ему понравилось.

Есть еще для творческих работников поликлиника.

Писателя Антона Молчанова (Ант Скаландис) писательский билет выручил, когда к нему на трассе пристал гаишник. Отстал. А вот покойнику Диме Горчеву, сколько он ни совал в ментовские рожи корочки писательского союза, членство не помогло ни разу. Родина-мать так и не признала одного из пропащих своих сыновей в лице писателя Димы Горчева и не дала ему статут гражданина России.

В Союз писателей принимают сейчас не книги, а человека. По принципу: с кем ты пьешь, тот и достоин членства. Еще по количеству написанного (качество не учитывается), но, опять-таки, сначала нужно выпить с кем следует. Мужья тащат за собой жен: Андрей Измайлов — Анастасию Монастырскую, Александр Мазин — Анну Гурову, Александр Танков — Наталью Александрову... Отцы — детей, дети — внуков...

А хорошие писатели в Союз попадают просто. Им, хорошим, ведь что: написал шедевр, и сиди себе на крылечке, жди читательского признания, пускай колечки. Им не нужно, как некоторым, ежедневно выдавать на гора по сотне кубометров породы под названием «Принц Клопомор и Священный Канделябр Власти. Книга двадцать шестая». Если книга хорошая, она сама за тебя все скажет. Даже пить не обязательно с председателями писательских секций. Хорошо пиши, и в Союз тебя примут непременно. Если он тебе нужен, этот Союз. А то решишь отдать свой шедевр в редакцию, наберешь номер и скажешь гордо: «С вами говорит Троекуров Кирилл Петрович, член Союза писателей Петербурга...». И в ответ услышишь хамский голос какого-нибудь Етоева: «Сочувствую», мол...