– Ну вот, – сказал он, отклоняясь назад, дабы полнее насладиться зрелищем. – Симпатичная получилась херовинка, не находишь?

– Я в экстазе, Джордж. Спасибо.

– Может, сыграем в нарды?

– Давай.

Я пошел внутрь и взял доску, ром и банку с оливками, которыми сегодня запасся в магазине. Джордж был безжалостным противником, а игра – шумным и бессмысленным занятием, но мы по многу часов кряду сидели на вечернем холодке, попивая ром, стуча лакированными фишками и сплевывая оливковые косточки за перила, где они беззвучно пропадали в темноте.

К моему удивлению, Стивен перезвонил и сказал, что готов приехать. Мы договорились о дате – через две недели.

До поселка Эйден, где находился аэропорт, было час двадцать минут езды, но, когда мы с Джорджем туда добрались, Стивен еще не при летел.

Я зашел в сарай из гофрированного железа, который служил терминалом. Маленькая женщина в коричневой куртке-бомбер и с шаром седых волос на голове сидела около радиоприемника, читая местную газету. Я уже с десяток раз летал сюда и отсюда, но она ничем не показала, что узнала меня, – похоже, так было принято в здешних краях. Эта намеренная нелюбезность, пожалуй, имела кое-какой практический смысл. Возьмись пожимать руки каждому встречному-поперечному, и очень скоро у тебя появится такая тьма друзей, что едва высунешь нос из дому, как об этом услышит весь округ. И все же меня слегка угнетала необходимость жить среди приличных на вид людей с манерами портовых грузчиков.

– Мой брат должен был прилететь из Бангора в одиннадцать, – сказал я ей.

– Самолета еще нет, – ответила она.

– Я вижу. А где он?

– В Бангоре.

– И когда прилетит?

– Если б я знала, чего бы я, по-вашему, тут торчала?

Затем она вернулась к газете, положив конец разговору. На первой странице “Арустукских вестей” была фотография мертвого чау-чау под заголовком “Загадочное животное найдено мертвым в Пайнмонте”.

– Очень загадочное, – сказал я. – Тайна дохлой собаки.

– Здесь написано “неизвестного происхождения”.

– Это собака, чау-чау, – сказал я.

– Неизвестного, – повторила женщина.

Надо было как-то убить время, и мы поехали на эйденскую лесопилку, где я наполнил кузов досками для обшивки веранды.

Потом вернулись в аэропорт. Самолета еще не было. Джордж не выдвигал никаких претензий, но ему, конечно, не нравилось, что он застрял здесь со мной. Я знал, что сегодня он собирался на охоту. Джордж был твердо намерен раздобыть оленя прежде, чем погода превратит любой выход на лесной промысел в сплошное мучение. В этих местах считалось, что набить морозильник мясом зверей и птиц, убитых собственными руками, – осенний ритуал, от которого не имеет права уклониться ни один уважающий себя мужчина, и на протяжении всего охотничьего сезона мы с Джорджем отправлялись в лес по два раза в неделю. Я практически в упор отстрелил голову ледащему гусю, но пока это была наша единственная добыча. На мое предложение купить в мясной лавке половину говяжьей туши или что-нибудь вроде того Джордж отреагировал так, словно я предложил ему что-то совершенно аморальное. Свежатина гораздо вкуснее покупной дряни, обиженно заявил он. Вдобавок, если твой морозильник опустошат похитители мяса, а такая перспектива вполне реальна для тех, кто живет на отшибе, ты не потеряешь кучу денег.

Чтобы поднять Джорджу настроение, я пригласил его на ланч за мой счет в эйденской таверне. Мы съели по гамбургеру и выпили по три порции виски с лимонным соком. Вслух Джордж не жаловался, хотя то и дело поднимал брови, глядя на часы, и испускал болезненные вздохи. Я тоже начинал злиться на Стивена за то, что он не предупредил меня о задержке рейса по телефону. Он был из тех, кто способен без малейших угрызений совести загубить вам целое утро, если это поможет ему сэкономить стоимость одного междугородного звонка.

Я был погружен в эти мрачные мысли, когда бармен спросил, не надо ли мне еще чего-нибудь.

– Да, текилу со сливками, – ответил я.

– Вы хотели сказать, калуа со сливками, – возразил он и был прав, но благодаря Стивену и той женщине в аэропорту я уже натерпелся унижений.

– Может, вы сделаете, что вас просят? – огрызнулся я, и он пошел за стойку.

Когда я проглотил ужасную смесь, бармен, ухмыляясь, предложил повторить за счет заведения.

Снова вернувшись в аэропорт, мы обнаружили, что самолет уже прилетел и улетел.

Сеял мелкий дождик. Стивен сидел у ворот, на краю канавы, примостившись на своей сумке и подперев подбородок кулаком. С тех пор как я видел его в последний раз, он успел похудеть еще сильнее, а под глазами были фиолетовые круги. Мокрые остатки волос, прилепившиеся к лысине, придавали ему жалкий вид. Его шерстяное пальто и вельветовые штаны в крупный рубчик давно отслужили свое и к тому же отвратительно сидели. Под порывами ветра одежда надувалась, как брезент на плохо упакованном грузе.

– Привет, – окликнул его я.

Он обжег меня взглядом.

– Какого черта, Мэтью? – сказал он. – Я всю ночь не спал, чтобы просидеть два часа в канаве? По-твоему, это нормально?

– Я приехал три часа назад, – объяснил я. – У меня на сегодня были планы, Стивен. А теперь Джордж набрался, у меня тоже глаза слипаются, и весь день псу под хвост.

– Очень хорошо, – сказал Стивен. – Я специально попросил задержать самолет, чтобы тебе напакостить.

– Я только говорю, дубина, что ты легко мог бы позвонить.

– Вот что, урод, – прошипел Стивен, – ты ведь знаешь, я телефонами не торгую. Это же ты у нас… предприниматель хренов. Я не знал, что тебе нужны специальные инструкции, чтобы не оставлять человека под дождем.

Я хотел сказать, что Стивену ничего не стоило подождать в домике из гофрированного железа, в компании седой женщины и приемника, но у меня забрезжило подозрение, что так оно и было. Скорее всего, он увидел оттуда, как я подъезжаю, и устроился в канаве с расчетом меня устыдить. Однако зрелище и вправду было печальное. Он дрожал, а щеки и лоб вспухли от укусов крупных морозостойких комаров, которые водились здесь в изобилии. В настоящий момент один из них насыщался на мочке его уха. Брюшко насекомого сверкало на холодном белом свету, как гранатовое зернышко, но я не стал его смахивать.

– А ты поплачь, Стивен, – посоветовал я. – Побесись как следует, авось полегчает.

Для примера я похныкал, и лицо брата посерело.

– Ладно, скотина, я улетаю. – Его голос был хриплым от ярости. – Поездочка удалась. Рад, что ты все такая же сволочь, Мэтью. Счастливо оставаться, козел.

Он вскинул на плечо сумку и ринулся на летное поле. Крошечная головка, хлюпающие ботинки – ни дать ни взять утенок, закативший истерику.

Старое удовлетворение захлестнуло меня волной. Я потрусил за Стивеном и сорвал сумку с его плеча. Когда брат обернулся, я крепко стиснул его в объятиях и поцеловал в лоб.

– Отвали, – сказал он.

– Это кто такой сердитый? – заворковал я. – Кто у нас такой сердитый малыш?

– Я, а ты подонок, – сказал он.

– Да-да, ясное дело. Ну давай. Лезь в машину.

– Отдай сумку, – сказал он. – Я уезжаю.

– Не идиотничай, – посмеиваясь, сказал я.

Подойдя к машине, я сдвинул переднее кресло, чтобы Стивен мог забраться назад. Когда Стивен увидел, что мы не одни, он перестал хвататься за сумку и угрожать, что уедет. Я познакомил его с Джорджем. Потом брат устроился на заднем сиденье, и мы покатили по дороге.

– Это ведь дедушкино ружье? – спросил Стивен. Сзади, в деревянной раме, лежала трехсотка “Уэзерби Магнум”, которую я взял из дома нашего деда несколько лет назад. Это была прекрасная вещь с ложем из тигрового клена и стволом, отливающим синевой.

– Ага, – сказал я, ожидая обвинения в том, что умыкнул ружье без его ведома, и уже готовясь защищаться.

Стивен, наверное, не стрелял лет пятнадцать, но, честно говоря, прав на эту винтовку у него было больше, чем у меня. В детстве мы часто ходили с дедом на охоту, и Стивен всегда терпеливее выслеживал дичь и лучше стрелял, хотя и не хвастался этим передо мной. Но сейчас он не стал поднимать шум из-за ружья.