— Но здесь интересно! Каждые полгода я езжу домой. Но уже после трех дней пребывания в Италии я начинаю скучать. У нас нет того драйва, который есть здесь. У нас все тихо и спокойно. Все по правилам. Здесь не кури, там не шуми, магазины только по расписанию, после десяти вечера все кабаки закрыты, в выходной никуда не попадешь. А здесь жизнь кипит двадцать четыре часа в сутки.
— Не боишься свариться в этом кипятке?
— Не боюсь. А потом здесь такие мужчины! Представляешь, они все еще считают необходимым ухаживать за женщинами, дарить им цветы, подавать пальто или шубу, приглашать в рестораны и кафе и при этом не ждать, когда дама расплатится за себя сама. Ласковые, нежные, щедрые, в первую очередь хотят удовлетворить именно тебя, а уж потом думают о себе любимых, как у нас.
— Ты их, по-моему, излишне идеализируешь, — Алессия произнесла это вслух, а сама почему-то поверила всему, что сказала Катя. Да, похоже это было больше на сказку, особенно если учесть, что в родной Италии таких мужчин с каждым днем становилось все меньше и меньше. И чем более редким становился этот тип самца, тем более желанным он был для женщин.
Раздался звонок, и Катя бросилась открывать дверь. В комнату не снимая обуви вошли мужчина и женщина в синих, довольно грубых комбинезонах. По красным крестам и медицинской сумке Алессия догадалась, что наконец-то прибыла амбуланца.[15] Не вымыв рук, мужчина осмотрел Альбертыча и что-то сказал Кате, после чего та попросила Алессию помочь ей собрать соседа, поскольку его надо госпитализировать. Порывшись у него в сумке, она нашла там какие-то документы и протянула их врачам. Те заполнили бланки, с кем-то созвонились, что-то вкололи пострадавшему, привели его немного в чувство, дождались, пока он смог встать на ноги. После этого о чем-то спросили его и, дождавшись одобрительного кивка головы, двинулись все наружу. В машине врач-мужчина сел за руль, а женщина-сестра залезла в фургон, оборудованный для перевозки больных. Альбертыча аккуратно уложили на кушетку. Алессия и Катя сели по бокам от него.
— А почему врач сам сидит за рулем? — спросила Алессия у Кати.
— Постой! Сейчас узнаем, — после чего она минуты три беседовала с сестричкой.
— У них тут в этом году реформа скорой помощи произошла. Борются за экономию средств. Сократили всех водителей. Теперь врачи сами водят машины.
— Но это же дурдом какой-то! — возмутилась Алессия. — Я сама врач. И понимаю, какие у них могут быть нагрузки. Они же на дежурстве! Не спят, бывают тяжелые случаи, сложные и даже стрессовые ситуации, они просто не имеют права садиться за руль, — Катя бойко переводила все это невозмутимой женщине-сестре.
— Она говорит, что до этого никому нет дела, — перевела Катя ее ответ.
— Но они, наверное, получают много? — пыталась во всем этом найти хоть какую-то логику Алессия. Женщина, поняв суть вопроса, засмеялась. Незло так.
— Они получают копейки. А работают здесь, потому как другой работы нет. Раз. А во-вторых, все-таки на этой работе что-то перепадает. Скажу тебе откровенно: я, для того чтобы нас отвезли в правильную, то есть хорошую больницу, где есть хоть какое-то современное оборудование и относительно современные палаты с наличием санузлов, дала им порядка 20 евро. Немного, конечно. Но в результате нас везут в 36-ю больницу, а не в 7-ю, для примера.
— И в чем фишка? — Алессия не переставала удивляться.
— А фишка в том, что 36-я больница специализируется на таких травмах. И она лучше. А 7-я, говорят, для бедных.
— А что, больницы здесь разные, что ли?
— Очень разные. И от того, куда попадешь, зависит твое здоровье.
— Мадонна! Как же они здесь выживают?
— Так и выживают. Молча в основном, — индифферентно ответила Катя.
— Но у них же были реформы, перестройка, Горбачев, рыночная экономика? — Алессия все никак не могла успокоиться.
— Да чушь все это! — зло отреагировала Катя — Горбачев их предал. Продал за 30 серебреников супердержаву, бросил их на растерзание циничной банде гарвардских мальчиков, а сам умотал в Европу. Теперь готовится праздновать свой 80-летний юбилей в Альберт-холле в Лондоне. Говорят, что будет сама королева!!! Нет, ты представляешь себе нашего Пертини, Моро или Андреотти, которые бы праздновали свой юбилей где-нибудь в Медисон-сквер-гардене и еще бы гордились, что к ним приедет сама королева! А ведь мы давно уже, с падения Рима, не империя. Нет, наши тоже дерьмо порядочное. Один Берлускони чего стоит. Но они себе такого цинизма позволить не могут. А здесь пожалуйста.
Горбачев поправил-поправил, а теперь сам и его семья живут на Западе, Ельцин поцарствовал — его дочь и внуки в Англии, у Путина дочери в Германии, да у всех чиновников первого уровня родственники за рубежом. Все воруют. И все это знают. Коррупция везде. Какой-нибудь генерал милиции позволяет себе открыто жить в особняке из 50 комнат, напичканном золотом и драгоценными камнями, редким оружием и антиквариатом. И это считается нормой! Хапают. И знают, что хапают. И боятся своего же народа.
Был у них в Москве мэр такой, Лужков. Почти 20 лет он был абсолютным хозяином города. Убеждал всех, что отстроил чуть ли не лучший город в мире. На каждом углу кричал, как в России и в Москве хорошо, и осуждал тех, кто с ним не соглашался. И что? Этой осенью его сняли. Со скандалом. Его жена оказалась самой богатой женщиной в мире. Состояние 3 млрд долларов. Это богаче Елизаветы Английской. Правда, он утверждает, что она так богата не потому, что занималась строительством в городе, где правил ее муж, а потому, что уж очень талантливый бизнесмен, лучше сказать, бизнесвумен. Но вот что удивительно. Как только он лишился своей должности, она бизнесом заниматься перестала, забрала свои сокровища и уехала в Австрию. Потом они захотели там, за границей, и остаться. Дочери учатся в Англии. Ему же там вроде как отказали. Но это его не остановило. Он начал униженно бегать по европейским посольствам, в том числе тех стран, которые всячески поносил, ту же Латвию, к примеру, и просить вида на жительство!
Они все гадят, а потом, как крысы, бегут с корабля, ими же самими затопленного. Никакого рынка здесь нет. Один сплошной базар. А на базаре все продается и все покупается. Поэтому если больнице повезет с начальником, то там останется кое-что и для больных. Если нет — лекарства покупай сама. Сестрам плати, врачам плати. И так далее. Врачи скорой точно знают, где и какая из них находится, и за дополнительную плату готовы тебя туда отвезти. Вот и все! — Катя устало откинулась на сиденье.
— Ну и чего они все это терпят?
— Да они и не терпят. У кого есть деньги — уезжают. По уровню эмиграции Россия сейчас занимает одно из первых мест в мире. Те, кто остается, ненавидят власть всею душой. Дней десять тому назад здесь рядом с Кремлем молодежь устроила такое! Правда, их гнев пока направлен на людей другой веры и цвета кожи. Но это только начало, поверь. Завтра они пойдут на Кремль. И начнется русский бунт. Кровавый и беспощадный!
— А что это такое, бунт? — спросила Алессия.
— Бунт — это революция без правил, это стихия, это бурный селевый поток, который сметает все на своем пути. И это, поверь мне, страшно. Я неплохо знаю русскую историю. И могу говорить об этом вполне авторитетно.
Алессия после Катиных разъяснений как-то погрустнела, почему-то с сожалением посмотрела на лежащего рядом Альбертыча и положила свою руку ему на грудь, на что он отреагировал подобием улыбки на своем распухшем лице.
Машина скорой помощи въехала в какой-то двор. Врач привел в чувство больного. С их помощью он вышел из машины, и через мгновение они оказались внутри большого помещения. «Приемное отделение, наверно», — подумала Алессия. Правда, к ним никто не выбежал навстречу, никто не засуетился вокруг пострадавшего, никто не поспешил оказать ему помощь. На соседних носилках лежала какая-то старушка, которая тихо постанывала и беспомощно озиралась. Как потом выяснилось, она оказалась жертвой собственного сына, который избил родную мать, сломал ей руку и челюсть лишь за то, что она не захотела, а может, не смогла дать ему денег на выпивку. У Альбертыча тоже оказалась сломанной челюсть, причем в двух местах, сотрясение мозга и небольшая травма на затылке. Это показал сделанный через час после их прибытия рентген. Потом еще с полчаса ушло на оформление каких-то бумаг, и только после этого его увезли на операцию.
