Через 30 минут Дин заметил внизу ярко светящееся на черном фоне моря пятно. При приближении это оказалась большая яхта. Вертолет после нехитрого маневра завис над ней и затем медленно опустился на парковочную палубу. Винты, лениво сделав несколько оборотов, окончательно остановились. Напутствуемый одобрительным похлопыванием по плечу, Дин спрыгнул с борта вертолета на покачивающуюся палубу яхты. Пахло морем, безопасностью и радужными надеждами.

На палубе Дина встретил мощного сложения человек в камуфляжной форме. Жестом он пригласил его следовать за ним. Через несколько минут Дин оказался в просторной каюте, отделанной как номер в пятизвездочной гостинице. Все здесь сияло и блестело. Только сейчас Дин почувствовал, как он устал! И впервые за весь вечер вспомнил о Лане.

— Надеюсь, что с ней ничего не случилось. — Дин не спеша снял с себя спортивный костюм и пошел в ванную. Хороший контрастный душ и добрая порция виски — вот что могло быстро восстановить его силы. А то, что вечер еще не закончился и силы ему еще понадобятся, он не сомневался.

Ровно через 15 минут в дверь каюты постучали, и все тот же могучий стражник пригласил Дина следовать за ним. Они прошли недлинным коридором вдоль красиво отсвечивающих в ночном полумраке дверей («Видимо, такие же каюты», — подумал Дин), поднялись на верхнюю палубу, где сквозь большие стеклянные окна просматривалась огромная зала, словно веранда нависшая над кораблем. Но вошли они не в это сияющее великолепие, а в незаметную боковую дверь, за которой оказался большой уютный кабинет, отделанный в стиле рококо. Дин прошел на середину кабинета и остановился, не доходя пару шагов до вычурного массивного письменного стола, заставленного какими-то фигурками, магическими предметами и книгами.

— Нравится? — от неожиданности Дин даже вздрогнул. Высокий пожилой человек с благодушным лицом и очень пронзительным взглядом подошел к Дину и, протянув руку, представился:

— Франческо Риччарди! Доктор архитектуры.

Решение Президента Уральской Республики о проведении судебного процесса над виновниками развала страны поставило перед спецслужбами Екатеринбурга сложную задачу: всеми силами обеспечить присутствие на процессе главных обвиняемых — Чабисова, Шахревича, Бурбуниса, Павена и их подельников. Наибольшую сложность представляла та часть операции, которая касалась Чабисова. Тщательно охраняемый МИ-6 и ЦРУ, этот умный и циничный политик постоянно менял места своего пребывания, активно использовал СМИ для введения в заблуждение всех, кто был заинтересован в определении его точного местонахождения, хитрил, использовал разнообразные легенды прикрытия, вводил в заблуждение потенциальных преследователей, никому не доверял, даже личному окружению. Подобраться к нему было практически невозможно. И тут на помощь Гондалеву пришло само провидение. Незадолго до описываемых событий его вызвал к себе Лазуренко.

— По-моему, у нас появился шанс подобраться к Чабисову, — сказал он после короткого приветствия.

— Мы получили сигнал от одного из районных уполномоченных. У них там давно проживает некий старец, который особой активности никогда не проявлял. С местным батюшкой жил в мире. Народ речами не смущал. Правда, говорят, целительством занимался. Но денег при этом с людей не брал. Его и не трогали. Несколько дней назад один из его почитателей, добровольно помогающий ему по хозяйству, пришел к нашему оперу и сказал, что у старца есть крайне важная информация для Президента Уральской Республики. Вот так все просто. И что мне делать? Вести полусумасшедшего к президенту? Глупость явная. Но и отказать ему почему-то не могу. Интуиция подсказывает, что здесь что-то есть, что-то очень важное. В общем, съезди туда, пообщайся с дедом. Может, что-то выяснишь. Не делай удивленное лицо. Доверить это могу только тебе, хотя это не дело твоего управления. Понимаю, что загружен выше крыши. Но выручай своего соратника, — при этом Лазуренко подмигнул старому товарищу, и тот как-то сразу расслабился, улыбнулся и без церемоний сказал: «Сделаю».

На следующий день Борис Иванович выехал в район. Дорога была долгой, что дало возможность побыть немного наедине со своими мыслями. За окном служебного автомобиля проплывали картинки уральских сказов: древние скалистые выступы перемежались чудесным лесом, пенистыми ручьями и речушками, голубыми озерцами. Красота вокруг была несусветная! И когда Гондалев через два часа оказался перед домиком районного отдела КГБ, он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил.

Прервав рапорт майора Зинченко, местного оперуполномоченного, он попросил тут же отвести его к старцу, который, как оказалось, уже дожидался Гондалева в кабинете опера!

«А откуда он узнал, что я приезжаю именно сегодня?» — недоумевал Борис Иванович, пока поднимался по лестнице.

Через минуту он уже стоял перед колоритным стариком с длинной благообразной бородой. Открытый, все понимающий взгляд деда сразу устранил все барьеры между этими двумя столь разными людьми.

— Садись, сынок, — и Гондалев вдруг обнаружил, что он уже сидит на стуле абсолютно расслабленный, смотрящий на старца.

«Гипноз, мать его!» — вяло пронеслось у него в голове, но без агрессии, без желания противодействовать этому магическому воздействию.

— Слышал я, что к вам погостить приехал некий Труваров Евгений Викторович. Не обременяй себя ответом. Сиди спокойно и слушай. Выбор правильный. И человек он верный. Если все получится, как задумали, возродитесь через него. К свету пойдете. Выздоровеете, — старик так же внезапно замолчал, как и начал. Гондалев сидел неподвижно на стуле, пребывая в полудремотном состоянии абсолютного комфорта.

«Вот оно, счастье», — с иронией сказал он сам себе и понял, что пока еще нормален, поскольку наличие чувства юмора и самоиронии — верный признак психического здоровья.

— Главное же — это его предназначение, — продолжал, не открывая рта, доносить до Бориса Ивановича старец. — Свидетельство тому — кольцо. Ты о том не ведаешь, а я знаю. Наберись терпения…

«Да и так уже набрался дальше некуда», — подумал Гондалев, а старик продолжал:

— Давно это было. Много тысяч лет назад земля другой была. По-иному разделялась. И в ней жили народы разные, среди которых возвысился род белых людей, назвавших свою страну Раш, по имени своего главного Бога, Бога Солнца Ра. Покорили они все окрестные племена и возвысились над ними. И стоял во главе их Белый Император, который обладал неограниченной властью. И так возгордились людишки страны той и их правители, что перестали соблюдать заповеди, все больше заботились о теле своем, а не о душе и Духе. И ушел Дух от них. И души их бессмертные погибли. И не на что было опереться Богу в земном их пребывании. И не нужны они стали ему. А поскольку владели они в то время всей землей, то и погибнуть суждено было всем. Так и погибли. Кто в огне подземном, кто в пучине морской.

Но знали о предначертанном жрецы той древней страны. И нанесли заповедное на кольца власти, которые и передали предназначенным для спасения. Так с тех пор и повелось: у кого кольцо — у того и законная власть. Жизнь возрождалась не сразу. Народ на земле множился. Начались войны. Мало поумнели земляне. Кольца переходили от одних вождей к другим. У Труварова — главное из них, то самое, которое обеспечивало власть Кира и Александра Македонского, Помпея Великого и Юлия Цезаря, Константина Великого и Юстиниана, последнего Палеолога и Ивана Грозного. И это — самое главное!

У меня же — второе и третье кольца. Одно пришло к русичам через гипербореев — гордых свеев, вместе с Рюриком. Другое же досталось в наследство от Чингисхана, получившего его в свое время от тибетских монахов и служителей религии Бон-По. Это, третье кольцо, я на время передал вождю вашему — Красному Сталину, дабы наполнить его Духом победы в страшную годину вражеского нашествия на землю нашу. Оттого и вставал в его присутствии потомственный лорд и герцог. Чуял и понимал, кто перед ним! Но потом, как и договаривались, кольцо это перед самой его смертью было мне возвращено. Ибо не было у него преемника достойного, способного возродить Белое Царство. Так, все больше мелкота какая-то да шелупонь разная, дальше носа своего не видящая. Но это он сам виноват. Всех достойных поубивал. Боялся, — на какое-то мгновение в комнате наступила тишина.