– Давайте поработаем над вашими проблемами, Анна, – сказал Михаил. – Только сразу предупреждаю, что надо настраиваться на долгую, кропотливую работу. С наскоку никакие проблемы не решаются, в нашем деле вообще ничего с наскоку не решается.

Обсуждать проблемы Анны сейчас не хотелось. Раз уж у здешних стен есть уши, то лучше перенести обсуждение в офис. Так будет лучше.

– Я готова. Долго так долго, кропотливо так кропотливо. Цена вопроса меня не волнует, был бы результат.

– Дело не столько в цене, сколько в вашей готовности, – поправил Михаил, – вашем желании…

– Я все понимаю, не маленькая.

Любимые и единственные дети (особенно – поздние), сполна и еще немножко сверх того вкусившие родительской заботы, и во взрослом возрасте при любом удобном случае подчеркивают, что они не маленькие. Нелюбимые дети, сызмальства подавляемые взрослыми, поступают точно так же, давая понять, что ими уже нельзя манипулировать. Причины разные, следствие одно и то же. Детские комплексы преследуют нас всю жизнь.

– В какое время дня вам удобно приходить ко мне?

– В любое, – пожала плечами Анна. – Я же сама себе хозяйка.

– Тогда давайте начнем со вторника, – предложил Михаил, сверившись с ежедневником на телефоне. – Жду вас в половине первого.

– Дня? – спросила Анна и тут же по-простонародному прыснула в ладонь, поняв глупость вопроса.

При возможности Михаил предпочитал начинать работу с новыми пациентами в первой половине дня, на свежую голову.

– А другой сеанс мы назначим… В пятницу или в субботу у меня «окно» в самом начале дня. В какой день вам удобнее?

– В любой, но лучше в пятницу.

– Хорошо, – Михаил сделал отметки в ежедневнике и порадовался тому, что возбуждение, так некстати охватившее его, пошло на спад; а то ведь встать нельзя с дивана.

– А почему сеансы проводят с перерывами? – спросила Анна. – Зачем терять столько времени?

– Затем, что торопиться не стоит. Если проводить сеансы один за другим, без каких-то пауз между ними, то весьма скоро наступит истощение. Поверьте мне, это так.

Вообще-то на утро этой пятницы у Михаила был запланирован поход в фитнес-клуб. Надо же наконец взять себя в руки, тем более что впереди лето, а под летней одеждой дефекты фигуры скрыть трудно. Да и распускаться не стоит. Тридцатипятилетие – пороговый возраст. На носу, то есть у порога, кризис среднего возраста, лишний вес, гипертония и прочие неприятности.

«В субботу позанимаюсь! – решил Михаил. – Никакой разницы».

По дороге домой Михаил думал об Анне. Вспоминал ее голос, ее улыбку, ее глаза, которые ассоциировались со словом «бездонные», запах ее духов… Ему было приятно и даже немного радостно сознавать, что Анна стала (точнее – вот-вот станет) его клиенткой. Он сможет познакомиться с ней поближе, узнает ее получше и, если все сложится… Если вдруг… Она свободна, он тоже свободен и от того… Впрочем, незачем так торопить события.

Профессиональное периодически брало верх над личностным, и тогда Михаил начинал думать о том, какие проблемы могли быть у Анны. В первую очередь он связывал их со смертью ее мужа. Потрясенная этой трагедией, Анна могла каким-то образом винить себя в ней. Осознанно или неосознанно, вольно или невольно, но винить. Когда у человека больное сердце, всегда можно связать его смерть с каким-нибудь стрессом, свежим или не очень. А стрессов там хватало, даже, наверное, с избытком. Муж умирает, причиной смерти названа острая сердечно-сосудистая недостаточность, Анна вспоминает какой-либо недавний конфликт пошумнее и связывает его со смертью мужа. «Виновата ли я?» – спрашивает она себя и отвечает: «Отчасти». Или скорее всего: «Виновата, конечно же, виновата». Все, приехали. Чувство вины пускает корни в душе и вынуждает Анну страдать. Возможно ли подобное? Разумеется, возможно. Анна бессознательно пытается избавиться от чувства вины, оправдаться перед своим «Сверх-Я», перед своим приобретенным бессознательным, но у нее ничего не получается…

– Это же элементарно! – сердился доцент Барсегов, когда студенты путали приобретенное бессознательное с наследственным. – Смотрите!

Барсегов рисовал в центре грифельной доски букву «я». Ножки у буквы были короткими, и могло показаться, что доцент рисует стилизованный автопортрет – пузатика на ножках.

– Это Я!

Над первым «я» появлялось второе – почти такое же, только с завитушкой сверху. Словно отросла заново у Барсегова шевелюра, а он с непривычки забыл причесаться.

– Это совесть ваша! – комментировал доцент. – Ваше воображение. Называется «Сверх-Я», поэтому и находится сверху. А снизу будет «Оно», то, что вам, в сущности, чуждо, то, что вы получили, сами того не желая…

«Надо бы заехать в институт, – отвлекаясь от темы, подумал Михаил. – Пока меня там совсем не забыли». «Пока не забыли» было кокетством, забудешь такого, как же.

Итак, Анна пытается изжить в себе чувство вины, но у нее ничего не получается. Она страдает. Это как раз тот случай, про который не скажешь «попытка не пытка». Пытка, да еще какая.

Возможно, что Анна пойдет по другому пути – попытается избавиться от вины через забвение, точнее, через вытеснение всей этой истории из сферы сознательного в сферу бессознательного. Ей на какое-то время может показаться, что она забыла, но на самом деле она ничего не забудет. Информация будет хранится в бессознательном в заблокированном состоянии, и стоит блоку исчезнуть, как она все вспомнит…

«В какие дебри меня заносит! – ужаснулся Михаил. – Как можно так себя вести? Как можно строить предположения и настраивать себя определенным образом, не имея ни грана объективной информации? Я же не гадалка!»

Хорошенько отругав себя за легкомыслие и поспешность, Михаил поспешил перейти от профессионального к личному и снова принялся думать о том, как славно улыбается Анна и как естественно она ведет себя. Ни капли кокетства, ни капли жеманства, а какое наслаждение от общения. Сразу видно – настоящая женщина.

Согласно канону, отношения между психоаналитиком и пациентом ни в коем случае не должны выходить за деловые рамки. Табу распространяется не только на секс, но и на неформальные встречи, приятельство, дружбу. Психоаналитики не должны сближаться с пациентами и не должны работать с родными и близкими. Исключения, конечно, возможны из любого правила, но из этого правила лучше исключений не делать. Себе дороже.

Опытный психоаналитик, профессионал и перфекционист, Михаил Александрович Оболенский намеревался грубо нарушить одну из основных заповедей психоанализа, да вдобавок старался заранее запастись оправданиями, хотя ему полагалось оставить все дела и броситься перечитывать дедушку-основоположника Фрейда, предостерегавшего своих неразумных и беспечных последователей от подобных оплошностей.

Неразумный мотылек, бодро взмахивая крылышками, летел на призывно мерцающий огонек свечи, не ведая о том, что впереди его не ждет ничего хорошего. Но огонек пока находился далеко, и потому какое-то время еще можно было обольщаться.

Анна явилась на сеанс в красно-белом платье с отложным остроконечным воротником и планкой с пуговицами. Платье, несмотря на свою старомодность, очень шло ей и прекрасно сочеталось с крупными пластмассовыми клипсами и красными лакированными туфельками на невысоком каблуке. «Впрочем, это называется «винтаж», – вспомнил Михаил, малосведущий в вопросах женской моды. – Последний писк, наверное».

Вначале Анна села в кресло, но Михаил предложил ей лечь на кушетку, сказав, что так будет удобнее. Пересев из кресла на кушетку, Анна немного помедлила, а потом быстро скинула туфли и улеглась. Разуваться никто не требовал. Некоторые пациенты ложились в обуви, а некоторые – без, в зависимости от того, кому как комфортнее. Кто-то не может расслабиться в тесной обуви, а кто-то не склонен демонстрировать свои носки. Не потому, что стесняется дырки на пятке, а просто не хочет, считая это слишком интимным. А кому-то непременно требовался плед, даже в июльскую жару, еле-еле остужаемую кондиционером. Пледов на этот случай у Михаила было три – однотонный коричневый, клетчатый красно-зеленый, и легкий, почти невесомый, бежевый, с псевдоантичным узором по краям. Для желающих максимально отгородиться от мира имелись одноразовые маски для сна. «Надо бы еще парочкой строительных касок разжиться», – иногда шутил наедине с собой Михаил, но до касок как-то руки не доходили. А зря, наверное. Крепкий головной убор может успокаивающе действовать на истериков. Защитил голову – значит, все будет в порядке.