Он ушел бы от нее значительно раньше, но серьезную проблему представлял собой ребенок. Он понимал, что не может доверить заботу об Энни ее матери, но забрать ее с собой в археологическую экспедицию он тоже не мог. Он вдруг понял, что если вопрос о пристрастии к наркотикам будет поднят на процессе о разводе, ему тут же поручат опеку над девочкой. Однако при этом Тинкина карьера будет разрушена до основания, а кто может знать, как все это в дальнейшем отразится на судьбе Энни? Поэтому он пообещал Тинке, что он ни в коем случае не коснется ее наркомании на процессе, если только она разрешит ему нанять ребенку постоянную и ответственную няню. Тинка тут же с полной готовностью согласилась на это условие. Вообще-то она считала себя буквально образцово-показательной матерью, которая изредка подвержена наркотическим срывам. Однако, если Денниса успокоит наличие нанятой няни и если он сдержит свое слово и не упомянет о неприятном для нее деле в ходе бракоразводного процесса, она с радостью согласится на все прочие условия. Так было достигнуто взаимное согласие.
Деннис же, несмотря на его якобы неизменную любовь к жене, несмотря на свою якобы постоянную заботу о благополучии дочери, все-таки согласился предоставить первую ее судьбе, а вторую обрек на постоянное пребывание с матерью-наркоманкой. Что же касается Тинки, то она была рада тому, что муж ее будет работать в тысячах миль от нее. Он успел надоесть ей своими пуританскими взглядами до такой степени, что она просто никак не могла теперь понять, как она вообще согласилась выйти замуж за такого скучного человека. Потом она решила, что это каким-то образом было связано с ее романтической мечтой бросить в один прекрасный день наркотики и начать новую жизнь.
"Именно этим ты сейчас и занята", – сказал я ей тогда. Она с готовностью подтвердила это, гордо сверкнув глазами.
12 февраля. Тинка наконец избавилась от зависимости в морфине, а дневную дозу кодеина мы сохранили; два раза в день по одному грану и два раза – по 1/2 грана.
13 февраля. Сегодня мне по междугородному позвонил Деннис Закс. Он просто хотел знать, как проходит лечение его жены и попросил у меня разрешения впредь справляться о состоянии ее здоровья один раз в неделю – эти звонки он будет делать либо по четвергам, либо по пятницам, так как в остальные дни недели они работают всей экспедицией в пустыне. Прогноз мой был весьма положительным, и я выразил надежду, что процесс отвыкания, по-видимому, будет завершен к двенадцатому числу.
14 февраля. Снизил дозу кодеина до 1/2 грана дважды в день. Дважды в день назначен прием тиамина.
15 февраля. Прошлой ночью Тинка, воспользовавшись тем, что сестра вздремнула, выскользнула из квартиры. Домой она так и не возвратилась и я не имею представления о том, где бы она могла находиться.
20 февраля. Местонахождение Тинки по-прежнему неизвестно.
1 марта. Постоянно звонил ей на квартиру. К телефону подходит гувернантка, присматривающая за Энни, но от Тинки по-прежнему нет никаких вестей.
8 марта. Сегодня, в полном отчаянии, я дозвонился в агентство "Катлер" и спросил у них, не знают ли там, где может находиться Тинка Закс. Меня попросили назвать себя, и я ответил, что являюсь врачом, который лечит Тинку от аллергической сыпи (придуманная самою Тинкой ложь). Мне сказали, что она на Виргинских островах, где делают серию снимков, и вернется она оттуда не ранее двадцатого марта. Я поблагодарил их и повесил трубку.
22 марта. Сегодня в моем кабинете появилась Тинка. Поездка, по ее словам, выпала совершенно неожиданно, она согласилась на нее и в спешке забыла сказать мне об этом.
Я ответил ей, что считаю, что она говорит мне не правду. Ну ладно, сказала она тогда. Она действительно просто уцепилась за эту неожиданно предоставившуюся ей возможность сбежать от меня и от лечения. Она сама точно не могла сказать, почему она это сделала, но говорила, что ее внезапно охватила паника. Она знала, что через несколько дней, максимум, через неделю, ей перестанут вводить даже тиамин, а что ей делать после этого? А как она протянет хоть один день, если ей так ничего и не дадут?
А тут позвонил Арт Катлер и предложил ей поездку на Виргинские острова. Весть эта проблеснула для нее как последний лучик надежды, а воспоминания о песчаных пляжах довершили дело. Но тут, по случайному совпадению, позвонил этот ее друг из Калифорнии и когда она сказала ему, куда она собирается поехать, он объявил, что сейчас же принимается за упаковку вещей и встретит ее на месте.
Я тогда спросил у нее, а что за отношения связывают ее с этим "другом из Калифорнии", который, как мне кажется, несомненно повинен в двух ее последних срывах. "Что вы мне все твердите про срывы?" – взорвалась она и тут же поклялась мне, что не прикасалась к наркотикам все время пока ее здесь не было. А друг ее из Калифорнии и в самом деле был просто другом и ничего больше.
"Но вы ведь говорили о том, что он – наркоман", – сказал я ей.
"Да, совершенно верно, он самый настоящий наркоман", – подтвердила она. Но при этом он, по ее словам, даже ни разу не заговаривал о наркотиках за все те дни, что они там пробыли. А, кстати, она добавила, что если хотите знать правду, то она теперь абсолютно уверена в том, что ей удалось окончательно распроститься со своим пороком. Собственно, только для того, чтобы сообщить об этом, она и зашла сегодня сюда ко мне – просто сказать о том, что нет никакой необходимости продолжать дальнейшее лечение. "Я, – говорит, – ничего не принимала: ни героина, ни морфина – ничего за все время, что пробыла на Виргинских островах, а это означает, что я окончательно излечилась.
"Вы говорите не правду", – сказал я ей. "Пусть так", – говорит она. И принялась разглагольствовать, что этот ее друг из Калифорнии спас ее от тюрьмы тогда, много лет назад. Он, ни минуты не колеблясь, объявил задержавшим их полицейским, что он – толкач, а признаться в том, что ты торгуешь наркотиками, было и благородно и опасно, а он еще сказал при этом, что силой заставил Тинку сделать себе укол. Вот поэтому она тогда и отделалась всего лишь условным приговором, а сам он пошел за решетку. Естественно, что с тех пор она перед ним в неоплатном долгу. И вообще, она не видит ничего худого в том, чтобы провести вместе с ним какое-то время, пропадая неделями на съемках, а не носиться день и ночь как угорелая с модельерами, фотографами, не говоря уж об издательнице лесбийского журнала, которая, как на зло, всю дорогу не давала ей покоя.
Я тогда спросил у нее, неужели этот ее калифорнийский друг неожиданно разбогател.
– С чего это вы так решили? – спросила она меня.
– Но ведь если верить тому, что вы о нем рассказывали, то он не имел ни денег, ни квартиры, когда приехал сюда.
– Так оно и было, – подтвердила она. Тогда я спросил у нее, откуда же у него появились средства не только на постоянное приобретение наркотиков, но еще и на каникулы на Виргинских островах.
Тогда она призналась в том, что оплачивала эту его поездку. Человек этот спас ее от тюрьмы, так неужели она не вправе оплатить ему проезд и номер в отеле?
Но я этим не ограничился. Задавая новые вопросы, добился того, что она рассказала мне наконец всю историю. Она начала высылать ему деньги уже несколько лет назад, но не потому, что он просил ее об этом, а просто потому, что она сама считала себя обязанной хоть что-то для него сделать. То, что он солгал при аресте, позволило ей переменить место жительства и начать новую жизнь. И самое малое, что она, по ее словам, могла сделать для него за проявленное благородство, так это изредка высылать ему немного денег. Да, да, это именно она пригласила его составить ей компанию на островах и не было никаких ночных звонков его, которые якобы так неожиданно совпали с намечавшейся поездкой. Более того, она оплатила дорогу и гостиничный номер не только для него, но и для его приятельницы, о которой он еще раньше отзывался как об очень милой молодой женщине.