Я не увидел ни света маяков, ни укрытия. Неужели погасили?

Тогда почему я стою и свечусь, как дурак?

– Не… гаси… маяк!..

Это было последнее, что я услышал, а потом на меня обрушился шквал взрытой горячей земли и клочья травы. Больно ударило по ушам – разрывающим гулом, закончившимся тяжелым хлопком, словно где-то рядом ударил в ладоши сказочный великан.

На несколько секунд я оглох и ослеп, а потом повернулся и побежал в противоположную от тропы сторону, набирая скорость и заранее вычерчивая для себя траекторию неожиданных углов и поворотов.

Пилоту «Прыгуна» нельзя давать ни малейшей подсказки о намерениях моего движения.

Оборачиваться было некогда, но я слышал и физически ощущал – «Прыгун» прет за мной, я чувствовал запах реактивов, которыми его, видимо, накормили совсем недавно. Запах, который издавало и наше Солнце, – кислый и химический.

Время от времени он останавливался, чтобы переключиться на прицельную стрельбу, и этих долей секунды мне хватало для смены направления – хотя мышцы трещали от напряжения, но я на полном ходу успевал сделать полный поворот или вычертить неожиданный угол.

Я опережал его, и каждый раз меня просто накрывало волной грязи и с корнем вырванных растений, но долго так продолжаться не могло. Я увел «Прыгуна» от команды, но что дальше? Деваться некуда, они потеряют Раннинга на первой линии… а это проигрыш, проигрыш, черт возьми!

Мне остается надеяться на Квоттербека… он обязательно что-нибудь придумает… и желательно, придумает до того момента, как пилот сообразит, что на низких прицельных скоростях ему меня не поймать, после чего увеличит скорость, оставит в покое идею со стрельбой и будет просто топтать меня сытой многотонной машиной.

Я метался в темноте, прочерченной прожекторами «Прыгуна», надеясь только на свои ноги и на Квоттербека, а когда отгремел последний взрыв, понял – пилот додумался сменить тактику, я погиб… рано или поздно я устану, споткнусь или схвачу судорогу, и тогда конец мне…

И в эту секунду с треском и помехами ожил мой наушник, подключенный к зеленым светом горящему маячку – я так и не выключил его, не успел.

– Спокойно, Раннинг, – пробился сквозь шум голос Квоттербека. – Спокойно… к башне. Ты успеешь. Беги к башне.

К башне? Покрыть расстояние, которое мы преодолевали полдня? Я мог, я мог бы это сделать, но без обезумевшей от охотничьего азарта техники на хвосте.

– Он не будет больше стрелять, – шепнул мне Квоттербек. – Главное – скорость.

Мне пришлось остановиться на несколько секунд – «Прыгун», посчитав эту остановку победой, радостно ринулся вперед, отмахивая длинными шагами по нескольку метров за раз. А я, собрав и распределив силы заново, рванул с места почти из-под его лап, держа в голове пройденный маршрут и стараясь не отклоняться от него ни на градус.

Вот тут-то мне пригодилось то, что поле было ровным, словно стол.

Порой, правда, мне казалось, что я его не узнаю – в темноте то и дело всплывали очертания каких-то зданий и заборов, но я не обращал внимания на игры теней и просто бежал вперед, набирая и набирая скорость, а после, достигнув максимума, держал темп, ни о чем уже не думая, надеясь только на то, что Квоттербек знает, что делает, – разговаривать с ним я не мог. Позади лязгало, и железо ударялось о землю, горячий ветер тащил вонь реактивов, слух различал среди грохота и тонкое жужжание суставов… Пилота в кабине, наверное, здорово трясло – «Прыгун» тоже гнал на пределе своих сил, но он был тяжеловат для подобных гонок, зато, в отличие от меня, не уставал.

– Раннинг, у тебя мало времени, – снова ожил наушник. – Соберись.

Но собраться я уже не мог. Мог только разобраться – расслабиться, покориться и упасть ничком, ожидая смерти. Но как только подобные мысли принялись заманчиво рисоваться в моей голове, показалась башня, окутанная ночными туманами, – стояла, словно целехонькая, и даже крыша, казалось, была на месте.

Я влетел в башню на полном ходу и белкой метнулся на самый верх, отчаянно надеясь найти своих, но нашел только запустение, присущее давно заброшенным зданиям. Было пыльно, серо и пахло гнилью.

В узкое окно-бойницу я увидел, что «Прыгун» стоит напротив башни, и оба его ствола медленно ползут вверх, а в жерлах собирается синее пульсирующее тепло.

– Молодец, – так же спокойно сказал Квоттербек сквозь помехи, и я выдернул наушник к черту, скорчился на полу, чтобы не видеть больше этого синего света и непрозрачного равнодушного колпака, наивно закрыл лицо руками и закричал.

Помню, что мне стало жарко с правого бока и посыпались сверху кирпичи и черепица.

– Раннинг, – язвительно сказал Тайтэнд, – оставь это гиблое дело: прыгать в переходы в одиночку.

Он сломал о колено сухой сук и подкинул его в костер.

Я подскочил с колен Квоттербека, на которых, оказывается, лежал вниз лицом, и весь свернулся от боли – судорогой схватило обе ноги.

Руки у меня тряслись, я даже не мог как следует растереть окаменевшие икры, да еще ботинки мешали, поэтому пришлось завалиться обратно и терпеть.

Бок мне согревало близкое оранжевое пламя, над которым висел котелок, уже булькающий и ароматный. Лайнмен сидел над ним на корточках и выглядел виноватым – ему было стыдно за меня, поэтому он делал вид, что занят супом, и помешивал его ложкой.

– Третья линия, – сказал надо мной Квоттербек, и я весь съежился. – Когда-то поле размещалось иначе, и эта башня торчала на третьей линии. Население болело за Луну и с удовольствием гоняло команду Солнца «Прыгунами». – Он наклонился надо мной, и я увидел его лицо с провалами черных глаз. – Ну как, побегал?

В его голосе осуждения не слышалось.

– Не то слово – побегал…

– Расстояния в переходах сокращены, – сказал Квоттербек, – поэтому ты смог вернуться к исходной точке и там уже прорваться на другую сторону.

– Я думал, что умер.

– Не умер, – спокойно ответил Квоттербек. – Ты молодец, Раннинг. Там сложно бегается.

Я был ему очень благодарен. Я благодарен ему до сих пор… и счастлив, что знал его – даже сейчас.

Из этого приключения я сделал несколько выводов – хороших и не очень. Во-первых, я узнал, что не полагается в одиночку жрать что ни попадя, даже если очень вкусно. Квоттербек добавил – не только жрать, но и пить, и вдыхать. В общем, в организм ничего не знакомого не запихивать, все делается либо вместе, либо не делается вообще. Во-вторых, я в одиночку спасся на третьей линии. Пусть линии прошлого, пусть я только и смог, что убежать, но смог же! Это наполняло меня гордостью, и на Тайта и Лайнмена я начал поглядывать свысока. На их долю никаких испытаний не выпало, если не считать того, что Лайн решил задачку, а Тайт поймал кролика.

Этого кролика он освежевал, выпотрошил и сварил, а кусочек серой шкурки привязал к своему шлему. Баловство.

– Костер, – сказал я, преисполнившись осторожной мудрости. – Он нас не выдаст?

– Прямо под переходом – нет, – ответил Квоттербек. – Мертвая зона. Так что ложитесь спать. Утром пойдем вниз.

И только тогда я заметил, что мы сидим на узком плато, нависшем над сумрачной, плохо различимой долиной. Виднелась зубчатая щетка леса, черный блеск далекой реки, а больше ничего особенного, ни тебе города, ни полигона… а ведь вторая линия уже должна быть населена.

Растерзав свой рюкзак, я добыл из него крепко скрученные валики спальников и после ужина раздал их. Синтетический материал пропах пылью и чем-то кислым. Я принюхался – реактивы.

Не наши, не Солнца, а того самого «Прыгуна».

Тайтэнд тоже заметил.

– Ты бы ему еще под холку спальники запихал, – сварливо сказал он. – Черт, не выветривается…

И только тогда я осознал, как близка и реальна была моя смерть, и меня снова начала бить дрожь, как ни жался я к костру. Лайнмен улегся без единого слова, положив рядом тяжелую «Иглу» и так и не сняв бронежилет. Мне кажется, он и шлем бы не снял, если бы в нем можно было пролежать несколько часов кряду.