С тёмного неба, на котором уже проступили первые звёзды, ударила вдруг в притихшую землю слепящая бело-голубая молния.
И молния эта не исчезла сразу, а застыла, замерла на долю секунды, на бесконечно долгое мгновение, наполненное каким-то неземным, потусторонним, непередаваемым ужасом.
И потом она погасла. Исчезла.
И раздался тяжёлый, гулкий удар грома.
Асфальт на площадке раскололся, осколки веером разлетелись в стороны, осыпав крыши и стены всех окрестных киосков, палаток, ларьков и маленького магазина с пыльными витринами и гордой надписью «Super Market» над входом.
Из образовавшейся в асфальте трещины ввысь взметнулась тугая струя Великого, Невиданного, Необычайного Фонтана, в струях которого в самых невообразимых пропорциях и сочетаниях смешались все мыслимые и немыслимые водки, вина, самогоны, настойки, наливки, бормотухи; все виды пива, портвейна и спиртовых смесей, а также клей, эфир, новокаин, моча, фекалии, вода грязных подвальных луж, ржавые струйки казённых душей, слюна плевков, холодные дожди, немножко слёз и даже, кажется, литров десять растерянной годами крови.
И под зловонными струями этого чудовищного фонтана по площадке с визгом заметалось какое-то жуткое существо, волосатое, четырёхрукое, всё покрытое ягодицами, непрестанно дрожавшими и сжимавшимися.
— Ну, бляха муха, — резюмировал ошарашенный Михалыч. — И это что, я, что ли, сделал?
— Кто это? — с брезгливостью спросил Анемподист, показав пальцем на мокрого монстра, прыгавшего вокруг фонтана.
— Да вроде…Васька-пидор, любовь моя, — ответствовал Михалыч, скромно потупив глаза. — Я его чёй-то таким представил…
— Чего гремит? Гроза, что ли? — в дверном проёме снова возник проснувшийся Костя.
И, увидев материализовавшуюся любовь Михалыча, дико заорал, быстро-быстро крестясь обеими руками то на православный, то на католический манер.
Анемподист закрыл ладонями лицо и зашипел, давясь самыми древними, самыми длинными и самыми изощрёнными ругательствами.
Потом опустил ладони и решительно заявил:
— Ну всё, спектакль окончен!
И тут же исчез фонтан, исчез монстр Вася.
Мгновенно затянулась трещина в асфальте, и разлетевшиеся осколки вновь вернулись на свои места.
И только зловонные лужи Анемподист убрать так и не смог. Их материализация была проведена исключительно удачно.
Получив очередной приказ спать, Костя рухнул прямо у порога, с поднятой в крестном знамении рукой.
— Да, хреновый из тебя мятежник, — с нескрываемым презрением заявил Анемподист. — Не переустройство мироздания с тобой надо устраивать, а кошмар трёхкопеечный. Хоть бы ты слона зелёного вообразил или собачку розовую. Вот посмеялись бы тогда…
Михалыч хлопал глазами и непрерывно ощупывал на себе мокрую одежду, словно объяснение всех происходящих чудес завалялось где-то в кармане или запало за подкладку.
— Ладно, — подвёл итог Анемподист, — пойдём отдыхать.
И по телепатической связи добавил:
«Объект отдыхает. Всем системам отбой».
3.
На ночлег устроились в ближайшем парке.
За их спинами моргали сонные, однообразно-жёлтые светофоры, выгнулась усталой дугой длинная эстакада, по которой время от времени пролетали с гулом, грохотом или просто шелестом поздние машины.
Наполненные вечерней влагой кусты у края дороги чуть заметно раскачивались под лёгким ночным ветерком, словно пытались сбросить со своих листьев и веток осевшую на них за день пыль.
По одной из тропинок они зашли вглубь парка (уже в самом конце пути ноги у Михалыча стали подкашиваться и Анемподист потащил его на себе, и поздние прохожие, гулявшие в тот час по парку, испуганно шарахались от плывущего в воздухе скособоченного тела). Потом добрались до одной из скамеек, стоявших по периметру небольшой, уютной поляны с большим, раскидистым дубом посередине, и рухнули на эту скамейку почти одновременно.
Михалыч, сражённый и подавленный событиями прошедшего вечера, объяснить или хотя бы частично осознать которые его одурманенный мозг был совершенно не в состоянии, почти сразу же заснул.
Чёрт же, которому ни уставать, ни спать было не положено по законам мироздания, углубился в горестные размышления.
Время от времени по инфернальной связи он подключался в адской базе данных, просматривал протокол сканирования, делал выписки в блокнот, мычал, потряхивая при этом широкими, перепончатыми ушами и грустнел всё больше и больше.
Минула полночь.
Луна осветила поляну и трава стала серебристо-серой. Свет стекал по ветвям и дуб посреди поляны казался залитым каким-то слепящим жидким металлом, покрывшим тонким слоем каждый лист, каждую ветку, все прихотливые изгибы ствола, кору и даже толстые, узловатые корни, выступавшие из земли.
И вдруг Анемподисту почудилось, что свет луна стал как будто усиливаться, нарастать. И стал он при этом не просто ярким, а ослепительным, резким, прожигающим всё, что попадалось ему на пути.
У Анемподиста стало вдруг тревожно и тоскливо на душе (хотя какая у чёрта может быть душа? просто стало вдруг тоскливо и тревожно).
И понял он, что не видение это и не кажется ему ничего, а так обстоит всё на самом деле. И свет этот ослепительный не предвещает ему ничего хорошего.
Свечение, достигнув апогея, стало ярким до нестерпимости. Трава, листья, ветки чуть заметно задрожали и Анемподист почувствовал вибрацию, прошедшую сквозь всё его тело.
Потом вибрация стихла и с чёрного ночного неба сорвались две звезды. Звёзды летели по замысловатой, изогнутой и закрученной траектории и, слетая всё ниже и ниже, быстро увеличивались в размерах.
И, уже долетев до самой поляны, превратились они в два ярко-белых шара, которые с чуть слышным гудением описали круг и остановились прямо напротив скамейки.
Анемподист, догадавшись, что за визитёры пожаловали к нему в столь поздний час, встал и, соблюдая все необходимые церемонии, учтиво поклонился.
Потревоженный во сне Михалыч закрыл ладонью глаза и, пробормотав: «на хер, суки мусорные, всё равно карманы пустые», перевернулся на другой бок и опять заснул.
Шары вытянулись по вертикали и превратились в две светящихся белых фигуры в длинных, искрящихся плащах.
— Приветствую достопочтенного архангела Михаила и почтенного архангела Рафаила, — произнёс Анемподист с интонацией опытного и вышколенного надлежащим образом чиновника. — Позволю себе спросить: по какой причине посетили столь высокие гости мир сей и прибыли ко мне, скромному служителю Тьмы?
— Заглохни, падла, — сказал один из светящихся и, подлетев, встал сбоку от скамейки.
Второй светящийся (лицо которого походило на лицо человека пожилого, чуть уставшего, с чуть заметными на фоне свечения складками и с грустными, немного миндалевидными глазами) также подлетел к скамейке и присел на неё рядом с Михалычем.
— Твой клиент? — спросил он Анемподиста и кивнул на Михалыча.
— Мой, — ответил Анемподист.
— Ты, дорогой, Рафаила извини, — сказал Михаил и, поманив пальцем Анемподиста, доверительным тоном сказал:
— Он с покойниками дело имеет, с живыми работать не может. Грубоват он, для живых то, нетактичен… Да ты садись, не стесняйся. У нас визит неофициальный, так что давай запросто, без церемоний.
Не решаясь приблизится к столь знатной персоне и резонно полагая, что добром этот визит для него не закончится, Анемподист скромненько присел на самый край скамейки и начал усиленно изучать когти на длинных своих лапах.
После короткого молчания Михаил вдруг захохотал, подпрыгивая и похлопывая себя по коленкам.
— Ну, ты, чёрный, и выдал! — отсмеявшись, сказал Михаил. — Ну ты сегодня спектакль и устроил! Ну ты наших то, белопёрых, напугал! Честно тебе скажу — напряглись они сильно. Как видишь, даже до меня дошло, доложили оперативно.
И, неожиданно перейдя на шёпот, спросил Анемподиста:
— Не удивлён моим визитом?
— Удивлён до крайности, — честно признался Анемподист. — Даже высокородные бесы тысячелетия живут и вашу милость не видят, а тут простой чёрт, простой, незаметный можно сказать, работник Тьмы… И такая встреча!
