– М-м-м! Такой необыкновенный вкус! Мамочка, ты всегда готовила лучше всех, – похвалила я.

– Спасибо, родная, – смутилась она, – ты кушай, кушай.

– Мамочка, – всхлипнула я, – а что будет, если я проснусь и пойму, что я опять там, в этой тёмной душной комнате?

– Какая глупость! Ты здесь. Ты рядом со мной. – Она улыбнулась своей самой доброй на свете улыбкой.

А я вдруг увидела, как на столе в пачке с мягким подтаявшим сливочным маслом плавает таракан. Он был ещё живой и отчаянно отталкивался всеми лапками.

Я остекленело и с отвращением глядела, как это маленькое мерзкое рыжее существо борется за свою жалкую жизнь. Ему хотелось жить, чертовски хотелось, а ведь он погибал в огромной куче еды. Мечта каждого таракана. Мне стало его жалко, даже несмотря на то, что я с детства терпеть ненавижу этих тварей. Ведь я понимала, что значит крепко хвататься за жизнь. Каждый алкаш, заявляющий, что хотел бы утонуть в море пива, сотню раз не прав.

У меня всё ужасно зачесалось, как будто кто-то меня щекочет. Я проснулась. От осознания того, что по мне действительно кто-то ползает, я подскочила как ошпаренная и принялась стряхивать с себя всё. Ощутив чудовищную боль в закованном запястье, я взвыла. Боль в ногах тоже сразу дала о себе знать. Но остановиться я уже никак не могла, по телу то и дело пробегали холодок отвращения и противные липкие мурашки. Я отчаянно отряхивала всё своё тело, скривив губы и издавая звуки «а» и «ы», да ещё и пытаясь встать при этом.

Это была самая настоящая истерика. Для человека, который с детства боится даже смотреть на насекомых, вдруг оказаться в ловушке, где всё вокруг кишит этими гадами, просто смерти подобно. Да ещё в темноте, где нельзя увидеть своего врага, а можно только представлять, насколько он отвратителен.

Я стояла на своём матраце прямо в балетках – какая к черту разница, когда ты в них спишь и даже не можешь элементарно помыться, – переминалась с ноги на ногу, держа руки около рта, и учащённо дышала. Часто-часто всхлипывая, я старалась не прислоняться к стене, вдруг там вездесущие ползающие твари? Теперь мне не уснуть ещё долго: вдруг она из них заползёт мне в ухо или в нос? Хорошо, что на мне джинсы. У них нет шанса заползти мне в трусы.

Я стояла, прислушиваясь и принюхиваясь ко всему и даже к себе. Мои волосы спадали на плечи липкими грязными сосульками, тело пахло плесенью и потом. Во мне ещё можно было узнать прежнюю Еву, которая спряталась под синяками и грязью. Но я уже понимала, что никогда больше мне не быть прежней, не быть легкомысленной и беззаботной.

Сколько же прошло времени с тех пор, как я здесь? Сколько я спала? Какое время суток сейчас? В голове возникали образы несчастных девушек из сводки новостей, виденные мною по телевизору, и их рассказы о том, как их по несколько лет держали взаперти или на привязи жестокие маньяки, как их истязали и насиловали, как они рожали им детей. У меня закружилась от страха голова и задрожали колени. Нет, я сделаю всё, чтобы выбраться отсюда. Если даже мне придётся переступить через себя и своё самолюбие.

В желудке, который прилип к спине, громко заурчало. Хотя я никогда не была толстой, но худенькой я тоже не была, и меня ужасно огорчало, что ни разу в жизни мне не удавалось похудеть и удержать вес, какие бы диеты, ограничения и ухищрения я не придумывала. Вся моя жизнь была заполнена борьбой с лишним весом. Правда, все вокруг говорили, что я нормальная.

Но мне казалось, что нормальная – не идеал. Идеал – это быть стройной. Стройная девушка может надеть любые джинсы и шорты и не будет иметь лишний жирок на талии, который некрасиво нависает над поясом по бокам.

Неважно, какие продукты я исключала, или, допустим, меньше ела, – всё всегда заканчивалось слабостью и головокружением. На этом диеты на какое-то время прекращались. И вот я стою здесь с пустым животом, чувствую, что теперь точно похудею, и понимаю, что мне это даром не надо. Такой-то ценой! Какой дурой я была! Получается, что сама себе накаркала. Прямо как те люди, которые легко бросают на ветер слова о том, как им надоело работать и хочется сходить на больничный, а потом лежат годами на больничной койке с тяжёлыми, порой смертельными, недугами и проклинают свою болтливость.

Давящая боль внизу живота напомнила мне о том, что надо опорожнить мочевой пузырь. Ведро стояло на том месте, где его оставил мой мучитель. Я подтянула его к себе и поставила ближе к батарее. Мне такого даже в страшном сне не снилось, хотя люди пользуются таким туалетом годами, не имея удобств у себя дома.

Я всегда предпочитала, выйдя из машины, сходить по нужде в придорожный лесок, чем в вонючий антисанитарный общественный туалет на заправке. Это выглядело для меня как месть за то, что я вечно корчила из себя ту, которой на самом деле не являюсь. Этакий удар по самолюбию.

Было бы хуже, если бы рядом находились такие же несчастные люди, и нам пришлось бы ходить в это ведро в присутствии друг друга. Хотя в тюрьме же ходят как-то. Фу!

Никогда не знаешь, когда ты окажешься в таком положении, один на один перед лицом смертельной опасности, на коленях вымаливая пощаду. Никогда не знаешь, как завтра повернётся жизнь, будешь ты завтра жив или мёртв. Жизнь удивительно непредсказуема. И почему я так ею не дорожила? Почему не наслаждалась каждым прожитым днём? Сколько бы я сейчас отдала за то, чтобы увидеть солнечный лучик, и чем бы пожертвовала, чтобы вернуться в нормальную жизнь, родить ребёнка, увидеть его первую улыбку. Я бы никогда больше не откладывала жизнь на потом, как делают современные девушки: вот выйду замуж, тогда буду счастлива, вот сделаю карьеру, тогда рожу ребёнка. Нет, никогда, только бы вырваться на свободу да увидеть счастливые лица своих родных.

Горячая струя громко зазвенела по железному ведру. Мне было стыдно и противно за то, что делаю это так громко. Стоя на карачках, придерживая левой рукой спущенные джинсы, а правой держась за батарею, я проклинала этого жестокого человека, который причинял мне такие мучения, который так изощрённо унизил меня. Закончив, я изловчилась и натянула на себя трусы и тут вдруг услышала прерывистое хриплое дыхание в тёмном углу. Вскочив, я принялась судорожно натягивать джинсы.

Это был он.

Он встал, подошёл, взял ведро и направился к выходу. Меня трясло, я по-прежнему не могла видеть его лица. Из двери, которая осталась открытой, лился тусклый свет. В прошлый раз он был намного ярче. Неужели он всё это время наблюдал за мной? Сидел, притаившись, в своём углу и не издавал не звука. Ему, наверное, нравится наблюдать за мной, это как ставить опыты на крысах. Больной придурок! Он всё видел, смотрел, как я писаю в это ведро. На меня накатила новая волна стыда.

Послышались его шаги. Мои нервы вытянулись в тонкую, готовую в любой момент лопнуть струну. Он вошёл и направился ко мне. В одной руке у него было то самое ведро, которое он поставил передо мной, в другой – полбуханки хлеба. Бросив её мне в ноги, этот гад усмехнулся и вышел, притворив за собой дверь. Послышался звук поворачивающегося в замочной скважине ключа.

Я выдохнула, схватила хлеб и, отщипывая по кусочку и кладя в рот, медленно жевала, закрыв глаза. Чудесный вкус, просто незабываемый! Ещё бы пару глотков воды, а то я скоро умру от обезвоживания. Удовольствие от еды скоро сменилось болью в животе. Я легла и принялась гладить живот рукой по часовой стрелке, а когда почувствовала облегчение, встала, чтобы размять кости.

Каждое движение отдавалось дикой болью в каждой клеточке тела, а особенно – в голове. Шишка на затылке на ощупь, казалось, немного уменьшилась, но была ещё довольно внушительного размера. Я пыталась сглотнуть слюну, которой во рту не было. Внезапно свалившаяся на меня чудовищная усталость валила с ног, ещё и голова закружилась.

Я опустилась на колени и принялась прокручивать всю свою жизнь. Нужно было вспомнить всё, чтобы знать, за что просить прощения у Бога. Вспомнить всех, кого обидела, кому причинила боль, чтобы покаяться. Что же здесь ещё остаётся делать? Только молиться. Здесь же чертова прорва свободного времени, пока тебя не задушат или не утопят, как беспомощного котёнка. Для начала я решила прочитать молитву, которой меня учила мама: «Отче наш, иже еси на небесех…»