Третий семестр только начался.

Ему придется выдержать и третий семестр, а потом будет еще пять семестров, и вот тогда-то Дейв сможет оставить профессионально-техническое училище в Бернарде и уехать домой. До следующего утра. Это «следующее утро» наступает всегда, но он научился встречать серый восход с презрением.

Он преподавал вот уже целых три года. Он был кротким человеком, не слишком высокого роста, с пристрастием к мятому твиду и шейным галстукам, на которых время от времени появлялись пятна. Фамилия его была Кэмп, и он знал, что дети называли его за глаза «замарашкой», но это его уже нисколько не волновало. Казалось, его больше вообще ничего не волнует, и он частенько размышлял, много ли тридцатилетних мужчин чувствуют то же самое, что и он. Конечно, он должен испытывать совсем иные чувства к профессии преподавателя, а также ожидать отдачи от выбранной профессии, но он давным-давно прекратил ждать чего-либо иного, чем то, что имел. Преподавать — это просто его работа, и ничего больше.

Он старался, чтобы работа его не была слишком утомительной, поскольку усердно избегал неприятных ситуаций с того самого первого дня, как вступил в систему профессионально-технического образования. Это был наилучший выход, и к тому же единственный. Он не был атлетом, который спокойно мог бы наподдать мальчишке, и у него не было ни малейшего желания получить сдачи. Он задавил в себе все побуждения. Он стоял перед классом, убеждая себя в том, что учит детей, и даже сам верил в это.

— Давайте немного успокоимся, — сказал он тихо, прекрасно зная, что ему придется повторить свое предложение по крайней мере трижды, пока мальчишки заткнутся. Но его это совершенно не волновало. Всегда было так, и жизнь приходится принимать такой, какой она есть, особенно в торговом профтехучилище.

— Давайте немного успокоимся, — повторил он, стараясь перекричать громкие мальчишечьи голоса, потом сказал еще раз, а потом повторил еще, и парни наконец обратили на него свое рассеянное внимание.

— Сегодня мы будем учиться писать деловые письма, — сказал Дейв.

Он посмотрел на своих студентов, прекрасно зная, что это предложение будет встречено сопротивлением, но давно смирился с этим.

— Почему это? — спросил Карлтон.

— Потому что я так сказал, — устало огрызнулся Дейв.

— Потому что он так сказал, — передразнил его Карлтон. Он был здоровым парнем с мясистым носом и ярко-рыжими волосами, и Дейв испытывал острую неловкость, когда в первый раз оказался с ним рядом. Грубое, крепкое сложение Карлтона сильно дисгармонировало с изящной фигурой Дейва.

— Ладно, Карлтон, — сказал он, — не начинай.

— Кто, я? — спросил Карлтон, и широкая ухмылка расползлась по его физиономии. — Ну, преп, я на вас удивляюсь! Я же ничего не начинаю!

Дейв кивнул и почувствовал внутри усталую печаль. Он не боялся ни Карлтона, ни ребят, похожих на Карлтона. Нет, совершенно не боялся. Просто… просто масштабы всего, масштабы работы и проблем… Он был лишь маленьким, мягким человеком, окруженным большим училищем с большими проблемами. И возможно, большой человек сумел бы вонзить раскаленный скальпель в нарыв, называющийся училищем, выпустить гной, извести склоки и моральное разложение. Дейв не был настолько большим. Дейв предпочел бы сидеть на галерее и наблюдать за хирургом. Дейв желал оставаться в безопасности. Это было гораздо проще, черт побери!

— Как ты начнешь деловое письмо, Оринго? — спросил он. Оринго смотрел на него пустыми глазами.

— Деловое письмо?

— Да, — подтвердил Дейв. — Как ты его начнешь?

— Ну, дайте подумать. — Оринго почесал переносицу. — Деловое письмо, говорите? Ну, с даты, разве нет, преп? С даты надо начинать, верно?

— Нет, — мягко сказал Дейв. — Начинать нужно… Он услышал звуки потасовки в коридоре и тут же решил, что там происходит кулачный бой. Он старательно избегал кулачных разборок с первого дня своей карьеры преподавателя в Бернарде, Он знал, что не является образцом физической силы, и ему не импонировала мысль о том, что в процессе утихомиривания двух дерущихся учеников ему запросто могут раскроить череп. Он надеялся, что на этот раз это была вовсе не драка, потому что он определенно не смог бы проигнорировать драку прямо за дверью своего кабинета. Когда дверь открылась и в нее просунулась голова Арти Рурка, он с облегчением вздохнул. Рурк улыбнулся и сказал:

— Доброе утро, мистер Кэмп.

Он назвал его официально мистером Кэмпом, как положено преподавателям обращаться друг к другу в присутствии студентов.

Дейв открыл было рот, чтобы ответить, но голова Рурка уже исчезла, и Дейв услышал, как тот сказал кому-то в коридоре:

— Порядок, ребята, заходите!

Лоб Дейва пересекла морщинка. Ему не нравилось, когда прерывали его урок. С него достаточно и учеников, без каких-либо зрителей. Кроме того, он не особенно жаловал Рурка. Рурк преподавал химию. Было что-то общее между трубками и колбами и мощной фигурой Рурка, ростом по крайней мере шесть футов два дюйма, который постоянно хвастался, что «ни один из этих маленьких негодяев» никогда не сможет обвести его вокруг пальца. Дейв внимательно смотрел, как Рурк снова вошел в класс, широко ухмыляясь.

— Давайте, давайте, — сказал Рурк кому-то в коридоре, потом дверной проем заполнился телами и лицами, и морщинка на лбу Дейва стала глубже. Ребята в дверном проеме тоже глуповато ухмылялись. Они не перестали ухмыляться, когда заполонили классную комнату, столпившись у доски на задней стене, продвигаясь к шкафам для раздевания в дальнем углу класса.

— В чем дело? — недоуменно спросил Дейв.

— Это моя химическая группа, — ответил Рурк. Он повернулся к ребятам и сказал:

— Усаживайтесь с ребятами из группы мистера Кэмпа. Живее! Давайте наконец разберемся со всем этим.

— И с чем мы будем разбираться? — поинтересовался Дейв. Он заморгал и поднял глаза на Рурка, а тот подмигнул ему. Мальчишки теперь расселись, подсев к ребятам из группы Дейва. Помещение вдруг сразу переполнилось, казалось, еще немного, и окна сами собой распахнутся. Дейву это совершенно не понравилось. Он подумал о тщательно разработанном плане лекции, и его раздражение начало проявляться в слабом дрожании рук.

— В чем дело, Арти? — спокойно спросил он у Рурка.

— Это показное судилище, Дейв, — ответил Рурк, все еще довольно ухмыляясь. — Будем вешать одного нашего маленького негодника.

Он не сделал себе труда напомнить Рурку, что эти самые «маленькие негодники» все были шестнадцати — или семнадцатилетними подростками и совсем не такими уж и маленькими.

— Вешать? О чем вы говорите…

— Слушайте все! Слушайте все! Слушайте все! — завопил Рурк, словно раненый бык. — Суд в полном сборе. И досточтимый Артур Джей Рурк будет председательствовать.

Очевидно, ребята из химической группы Рурка были в курсе дела. Они сидели с понимающими улыбками на лицах, в то время как мальчишки из группы Дейва явно были в замешательстве. Они недоумевающе посмотрели сперва на Рурка, потом на ребят, усевшихся рядом с ними, а затем обратили свои взгляды на Дейва — за разъяснениями.

Рурк откашлялся и торжественно произнес:

— Дело: народ против, — он сделал драматическую паузу и обвел ребят взглядом, — народ против вора!

— Послушай, Арти, — прошептал настойчиво Дейв, — какого черта ты хочешь? Если сюда заявится Хэмптон…

— Хэмптон сюда не заявится, — уверенно сказал Рурк. — Он развлекает какого-то придурка из попечительского совета. Наш директор в этом деле большой мастак.

— И все-таки…

Ребята загудели на местах. Им прекрасно было известно о воровстве и вымогательстве в коридорах их любимого профтехучилища в Бернарде. И они отлично знали, что и воровство и грабежи, а иногда и поножовщина и даже перестрелки из самодельного оружия при ясном свете луны — все это было неотъемлемой частью их существования. Они прекрасно знали, что Хэмптон-Счастливчик — из тех директоров, которые отворачиваются, когда мимо его кабинета проносят истекающего кровью мальчишку. Им это было прекрасно известно, поэтому они быстренько выучились ходить на цыпочках, отправляться в туалет парами и избегать темных лестничных площадок во время школьных перемен. Воровство и вымогательство считались само собой разумеющимся, если только этого не случалось с ними. Если уж на то пошло, есть нечто завораживающее и возбуждающее, когда видишь, как истекает кровью кто-то другой. Кровь имеет замечательный цвет, особенно если она течет не из твоего разбитого носа.