Тут волки, что на льду оставались, заскулили, хвосты поджали и побежали кто куда. Кто успел — в лесу спрятался, а кто не успел — под лед ушел. Так и кончилась зима, а с ней и волчья осада, и Белый Волк навсегда сгинул.
Новая весна
Смотрят мужики на Реку — идет по ней ледоход. Льдины друг о друга бьются, пар от воды поднимается, а солнышко все выше встает и всю округу припекает уже по-летнему, жарко и весело так.
А колокол все звенит и звенит. Бегут мужики к церкви, плачут от радости, лбы крестят и чудесному избавлению молятся. Тут вышел к ним поп, держит за руку Егорку и всем показывает: «Вот он, Егорка, избавитель наш, единственный Егорка в деревне! Это он раньше был Егорка, а теперь мы его должны Георгием величать, как я его в церкви двенадцать лет назад окрестил! Георгий-то и значит „оратай“, только по-гречески! Правду твой сон говорил, Терентий, только поздно я его разгадал, много людей оттого погибло…»
Ну, тут все мужики начали Бога славить, попа с Терентием благодарить, а Егорку на руках носить! Сколько было веселья, сколько радости! И солнышко весеннее со всеми вместе радовалось и так припекало, что снеговик, которого мальчишки вчера слепили, совсем за день стаял, в ручейки превратился. И птичка зеленая, желна, на верхушку колокольни села и стала петь: «Глюк-глюк! Глюк-глюк!»
Радость радостью, но и горя в те дни было много. Волки восемь человек погрызли, а еще больше покалечили. Похоронили мертвых на погосте и поминали потом всех поименно в церкви каждый день еще десять лет, пока поп был жив. Больше всех поминали Якова Карловича. Терентий, когда поминки были, рассказал все, что немец про себя поведал. Бабы, как рассказ этот услышали, заплакали, так им Якова Карловича жалко стало. А мужики погрустнели и задумались — каждый его судьбу на себя стал примерять. Терентий им говорит: «Не жалейте о нем, люди добрые! Он с таким горем в сердце двести лет жил, с которым вы и дня не проживете! Долго он скитался, смерти искал, да видать, не настал еще его срок. А как пришел он в нашу землю, смерть сама его нашла».
А поп к тому добавил: «За то, как он нашу деревню защищал и смерть через это принял, ему многое простится. Как тому разбойнику, что со Спасителем на кресте был распят и в последний час уверовал».
Простились Якову Карловичу его грехи или нет — того я не знаю, он нам с того света весточки не прислал. Осталось от него ружье да десять рублей, ему Егоркой обещанных, а боле ничего. Хотя, может, и еще что-то осталось: к зиме у одной бабы двое ребят родились — вылитые Яковы, только что без усов и трубки.
И был потом целый год урожайный и счастливый, и лето теплое, и осень ласковая. Егорку звонарем к церкви приставили, а поп стал его грамоте учить и заботиться о нем. Отцу его, Степану, к весне вроде полегчало, стал он снова мужик как прежде — крепкий да осанистый. А вот дед Терентий куда-то из деревни ушел и пропал навсегда. И землянка за Гнилым озером тоже опустела, только кустик рябины на том месте вырос, где жила старая мордвинка Ашава.
