…Я вижу в зеркальце фонарики. Они приближаются. Свист и улюлюканье. Господи, тот или другой, любой из вас, из богов… Кто‑нибудь! Слышите? Сделайте так, чтобы мальчишка был с ними!

Слышу детский крик. Зовет папу.

Это он, тихий мальчик.

Делаю укол.

Бортовой журнал окончен.

Я выхожу.

Чагин

Они не знали, куда идти дальше. Чагин сел на грязные ступени подъезда и попросил всех помолчать. Он закрыл глаза и попытался отключить все мысли, в особенности тревожные и те, которые кажутся полезными. От них нужно освобождаться в первую очередь. «И не введи нас во искушение». У Бура хорошая память. Помнит «Отче наш». Поправляет. Бур. Забыть Бура. Забыть об опасности, забыть всё.

Чагин по опыту знал, что только в состоянии такой медитации способен более или менее хорошо понимать своего сына. Но медитация не очень удавалась на этот раз. Через две минуты Чагин встал, предложил вернуться в район магазина «Кликобель» и проверить изнутри все близлежащие церкви.

– Мы уже проверяли, – сказал руководитель группы.

– Значит, проверим еще раз.

– Не нужно, Никита, – сказала Наташа ласковым голосом, как больному. – Только время потеряем. Лучше опросим вон тех. – Она показала на большую семью с детьми, выбиравшуюся из подворотни на ночную прогулку.

– Как хотите, – сказал Чагин и быстро пошел в сторону «Кликобеля».

– Вот видишь, тут закрыто, – сказала Наташа у дверей большой церкви, запертых на большие навесные замки. – И опечатано. Здесь никого не было.

– А есть у этой церкви какой‑нибудь черный ход? – спросил Чагин и пошел вокруг.

Никто ему не ответил и никто не пошел за ним, даже Наташа.

– Сюда! – крикнул он через несколько мгновений, увидев заднюю дверь и сорванный замок на ней.

Суровый здоровяк с обожженным лицом сидел на корточках и трогал пальцами какие‑то жирные полоски на каменном полу, блестевшие в свете фонарика.

– Здесь кто‑то был, – сказал он. – И совсем недавно.

Чагин тем временем, задыхаясь от волнения, прошел мимо аналоя с загадочной табличкой «И не надо бояться» (где‑то на периферии сознания мелькнула мысль, что это, возможно, и есть смс‑ки ангелианцев, но Чагину некогда было задумываться о посторонних предметах), и за широкой колонной увидел на полу какой‑то темный комок. Никита посветил фонариком и бросился вперед. Это был не комок. Это была зеленая футболка. Лешина. Сомнений быть не могло. Чагин поднял и расправил ее. На груди розовело пятно гравийной пыли. Леша на теннисном корте, собирая мячики, имел обыкновение прижимать их к груди. Розовую пыль не успевали отстирывать.

Леша был здесь, в этой уродской церкви!

– Но почему футболка? – внезапно севшим голосом спросил Чагин, сам не зная у кого.

Обожженный взял футболку из рук Чагина, помял ее, понюхал и вернул назад Никите.

– Мы найдем их, – сказал он. – Они были на велосипедах. Въехали по дороге в помойку, испачкали колеса. Пойдем по следам.

Наташа, услышав это, почему‑то выключила свой фонарик, попятилась и выскользнула за дверь. Чагину, однако, было не до Наташи. Они с Обожженным бросились на улицу и пошли по следам.

– Следы ведут туда, – через несколько мгновений крикнул Чагин. – Я побегу вперед!

Обожженный дал знак двум своим бойцам, и они рысью двинулись вслед за Чагиным вверх по темной улице.

В этот момент раздался пугающий треск и шум, и из динамиков, расположенных на столбах и над подъездами, загремел голос: «Мальчик семи‑восьми лет… Тихой Москвы… Полковнику Буру… Немедленно… Под страхом… Вознаграждение…»

– А вот это они зря! – крикнул один из бойцов, бежавший рядом с Никитой. – Добавим газу!

И они побежали еще быстрее.

Динамики гремели. Сектор зашевелился.

Рыкова

Елена Сергеевне хотелось бы понять, как думает журналист, что он может сделать, на что решиться. Она не сомневалась, что Никита не сможет им помешать заполучить Ребенка. Живым, как говорится, или мертвым. Но из любви к искусству, желала знать, что он сейчас чувствует.

Как относится к жене?

Ребенка ей заменяла Наташа. Она подобрала ее подростком, взяла в дом, научила ходить, разговаривать и думать. Научила одеваться, вести себя с мужчинами. Научила зарабатывать деньги, ненавидеть и врать. Врать как можно больше.

Как только начали трансляцию, и Сектор за оградой Воронцова зашевелился, словно громадное, мохнатое и не очень чистоплотное животное, Наташа позвонила.

– Почти нашли! – кричала она, торопясь и перекрикивая грохот уличных динамиков. – Чагин бежит по следам. Если Ребенок жив, через несколько минут он будет у них. Район улицы Памяти амфетаминщиков… Пусть полковник немедленно выдвигается с отрядом. Если толпа вылезет на улицу, журналист может затеряться, и мы упустим Ребенка.

– Не бойся, – сказала Елена Сергеевна. – Догони их и будь рядом. Виталий не позволит журналисту сбежать. Его жена у нас, и Бур настроен очень решительно. Ты знаешь, что они с Мураховским умеют делать с людьми. Нужно объяснить это Чагину, и он навряд ли взбрыкнет, если будет знать, что из его жены тут же начнут нарезать длинные тонкие полоски.

Чагин

Улица Памяти амфетаминщиков, по которой бежал Чагин, поднималась вверх и круто, почти под прямым углом, поворачивала влево. Когда Никита выбежал из‑за поворота, он увидел жуткую, небывалую картину.

Под оглушающие звуки трансляторов («Мальчик семи‑восьми лет… Полковник Бур… Под страхом…») метрах в пятидесяти от Никиты ворочалась темная каша людей. Люди набрасывались, падали, отлетали, взмывали вверх, громоздились друг на друга, беспорядочно прочерчивая темноту лучами фонариков. Некоторые фонарики уже абсолютно неподвижно лежали на земле, продолжая светить куда попало. И в этих нагромождениях беспорядочных вспышек света и темноты видна была какая‑то страшная машина, ломавшая человеческие фигуры. Она была ниже обычного человеческого роста, но значительно шире и напоминала огромного раскоряченного паука.

Когда Чагин подбежал ближе, он увидел, что эта страшная машина была человеком, только каким‑то неправильным, поломанным (в голове у Никиты почему‑то вспыхнули Квазимодо и кентавры с фриза Парфенона), а за нею, за этой страшной машиной вжимался в стену дома его сын Леша – в курточке на голое тело и без штанов.

Чагин бросился к сыну. Двое бойцов из группы обожженного рванулись за ним. В этот момент клубок из тел рассыпался, и одновременно смолкли динамики. Сразу стали слышны крики и стоны из груды на асфальте и звериное рычание, исходившее от раскоряченной фигуры. Несколько человек убегали вверх по улице. Другие лежали под ногами. В стороне валялось несколько велосипедов. На некоторых из них горели электрические фонарики.

«Папа!» – крикнул Леша из‑за спины страшного человека, и Чагин бросился к сыну. Вместе с ним к Леше бросились и бойцы из группы Рыковой, но не только. Откуда‑то справа, из темноты появились две быстрые крепкие фигуры и метнулись к страшному человеку. Чагин в какое‑то молниеносное мгновение понял, что человек этот защищает его сына и что он, скорее всего, тяжело ранен. Он не успел удивиться и даже не успел ничего подумать – удар сзади свалил Никиту с ног. И, падая, Чагин видел, как рухнула под ноги израненному человеку одна из нападавших крепких фигур, и как другая вскинула арбалет и раздался тупой всхлипывающий звук металлического прута, пробивающего тело. Раскоряченный человек, спасавший Лешу, откинулся назад, и Чагин услышал глухой удар затылка о камни улицы.