Башня Гвенди пользовалась в округе дурной славой, причем настолько дурной, что, хотя вокруг башни росла прекрасная сочная трава, никому из местных пастухов даже в голову не приходило пригнать сюда овец. Да и тех, кто не слышал связанных с нею мрачных легенд (впрочем, в империи было не слишком много таких, кто ни разу не слышал хотя бы одной легенды о четырех Сумрачных сестрах), зловещий силуэт башни заставлял нервно прибавить шаг или подхлестнуть лошадь. Пугались не только одинокие путники. Завидев над кронами деревьев мрачные зубцы с обрушившейся кровлей (отчего башня стала отдаленно похожа на согбенную старуху-королеву, увенчанную искореженной короной), караванщики привставали на стременах и, нервно окинув взглядом высоченные деревья, поросшие мхом и ядовитым плющом, приказывали возницам подхлестнуть лошадей.

Когда герцог добрался до подножия холма, густо заросшего колючим кустарником, солнце уже зашло. Небо еще было светлым, но здесь, под густым пологом ветвей, царил густой сумрак. Герцог спрыгнул с коня, легким движением руки приказал троим сопровождавшим его стражникам оставаться на месте, а сам, поднырнув под низко опущенные ветки, двинулся вверх по склону. Преодолев примерно половину пути, он остановился перед огромным камнем, густо затянутым плющом и колючими лианами. Теперь предстояло преодолеть самую сложную часть пути. Герцог наклонился и стал шарить руками в траве. Где-то здесь должен быть небольшой камень, который обозначал точное место… Проклятье, он не наведывался в башню уже три года, и за это время камень укрыл плотный слой полусгнивших листьев, травы и всякого мусора. Наконец искомый камень был найден, и герцог, отдуваясь, выпрямился. Уже совсем стемнело, так что надо было поторопиться. Даже самый молодой и бестолковый ученик любой магической школы знал, что наибольшей силы заклинания достигают в полночь и в полдень, в зависимости от того, к каким властителям и стихиям обращается маг. Герцог встал на камень, плотно сдвинул ступни и, разведя руки в стороны, начал читать заклинание. Несколько минут ничего не происходило. С герцога лил пот. Первый закон магии – чем больше масса предмета, тем больше сил надо для того, чтобы что-то с ним сделать. На то, чтобы превратить монету в муху или метнуть кинжал во врага, находящегося в паре лиг (если, конечно, враг не защищен от подобных заклинаний), требуется намного меньше маны, чем если ты хочешь вызвать небольшой теплый дождик над средних размеров полем. Защитная же магия требует не в пример меньше мастерства и умения, а потому довольно широко доступна. Так что и на войне, и в споре между дворянами умелая рука и холодная сталь зачастую значат больше, чем самые могущественные заклинания.

Наконец возвышавшийся перед ним камень вздрогнул и пошевелился. Плющ и колючие лианы поползли во все стороны, будто гревшиеся на солнце змеи, застигнутые холодным ливнем, а сам камень заворочался, словно медведь, выбирающийся из берлоги после зимней спячки, и начал медленно подниматься. Герцог чуть прибавил темп – камень пополз веселее. Наконец щель между камнем и поверхностью стала достаточной, чтобы в нее мог пройти человек, правда изрядно согнувшись. Герцог резко опустил руки к бедрам, и камень послушно замер. Герцог еще несколько мгновений вглядывался в висевшую перед ним глыбу, затем расслабился и вытер рукавом взмокшее лицо. О боги, когда-то он думал, что раз от раза это будет удаваться ему легче и легче, но сегодня у него такое чувство, что ему еще никогда не было так трудно поднять этот проклятый камень.

Отдышавшись, герцог подошел к замершей в воздухе глыбе и, согнувшись, протиснулся в щель. В отличие от поляны, узкий коридор, скрывавшийся за камнем, за прошедшие три года, казалось, совершенно не изменился – все те же поросшие мхом стены, свисающие со свода корни деревьев и кустарников, сумрак и гулкие всплески падающих с потолка капель. Пройдя двадцать шагов, герцог уткнулся в низкую одностворчатую дверь. Когда-то она висела на мощных железных петлях, приваренных к не менее мощной железной коробке. Однако и коробка, и петли, и оковка самой двери давно уже сгнили и рассыпались в прах, и лишь само полотно, сделанное из вечного дерева меллирон, упорно сопротивлялось времени. С точки зрения эльфов, любая вещь, изготовленная из тела этого священного для них дерева, была чудовищным кощунством, но, если верить легендам, Сумрачные сестры не очень-то обращали внимание на эльфов, да и не только на них, но и вообще на кого бы то ни было. Если есть хорошая древесина, – почему бы не использовать ее на всякие полезные вещи. А после Черной тьмы в сожженных лесах было немало готовой к использованию великолепной древесины, правда изрядно обугленной… Сестры вообще были довольно прагматичны. Герцог ухватил дверь и, напрягши мышцы, просто приподнял ее и переставил к стене. Сразу за дверью начались ступени узкой винтовой лестницы, вырубленной в скальной толще.

На верхнюю площадку он выбрался за несколько минут до полуночи. Посередине площадки возвышался уже знакомый герцогу каменный выступ. За прошедшие три года он тоже покрылся слоем грязи и птичьего помета. Однако времени очищать его у герцога не было. Поэтому он просто вытащил из сумки припасенный как раз для этого кусок полотна и расстелил его. В центре выступа тут же была помещена подставка-подсвечник, оба свечных огарка расположились слева и справа от нее, ровно на линии восток-запад, из шкурки было вырвано два волоска и воткнуто в огарки в виде фитилей. Окинув всю композицию придирчивым взглядом, герцог снял с шеи привезенный сегодня Беневьером камень, в этой темноте казавшийся просто кусочком угля, и осторожно уложил его в углубление подставки, затем взял в руки Кинжал Рока и, тихо прочитав заклинание, легким движением прикоснулся лезвием к ворсинкам. Над фитилями вспыхнули язычки странного зеленоватого пламени. Герцог замер. Несколько мгновений ничего не происходило. Но это было понятно.

Башня Гвенди сама по себе была чудовищным средоточием магии, хотя и подпорченной и исковерканной буйством стихий и смерчем энергий, вырвавшихся из-под контроля Сумрачных сестер и так сильно повредивших и самое башню. Вот почему, хотя герцог использовал эту башню в первую очередь для того, чтобы замаскировать природу своих магических действий (иначе на следующий же день к нему явились бы делегации шаманов Скального зуба и Светлой Владычицы со всей возможной силовой поддержкой, дабы предъявить свои права на Кинжал Рока и Колыбель Глаза), сотворенные на ее площадке заклинания срабатывали с некоторым запозданием. Наконец, когда он уже потерял надежду, камень, лежавший в углублении Колыбели, едва заметно засветился. Герцог напрягся. Спустя минуту свечение стало чуть сильнее, но затем, сколько герцог ни ждал, больше яркости не прибавилось. Герцог вздохнул и, вытащив из сумки кость, ловким движением притушил обе свечи. Они погасли с едва слышным шипением, в котором внимательное ухо могло бы различить злобные нотки, как будто это не свечи потухли, а зашипела какая-то темная тварь. Впрочем, по большому счету так оно и было.

Когда свечи погасли, герцог прикрыл глаза и несколько мгновений сидел неподвижно. Что ж, он этого ожидал. Некто, кто несет в себе чистую кровь Марелборо, Великого Древнего Прародителя, носившего имя Равный богам, и первого императора, все еще ходит по этой земле. А это значит, что у него появился шанс. Шанс на все…

Новый день в лесу начинается заметно позже, чем в поле. Там, на открытом пространстве всякая живность, предпочитающая свет дня ночной темени, уже вовсю заливается веселым гомоном, приветствуя дневное светило, а здесь, под густой полог ветвей едва пробирается блеклый сумрачный свет. Ночные твари, уже не торопясь, направляются в свои норы, сытно отрыгивая и щеголяя раздувшимися от теплого мяса животами, но дневные пока еще не смеют высунуть нос наружу. Здесь ночь еще не кончилась… к тому же не все из тех, кого кличут ночными, действительно охотятся только ночью. И что с того, что они успели насытиться, с них вполне станется придушить неожиданную добычу да и прикопать где-нибудь до более скудных времен. А если к тому времени добыча частью сгниет, то так даже лучше, ночным тварям гнилое мясо вроде деликатеса. Недаром многие зимой любят откочевывать к городам людей – и свежее мясцо побеззащитней, и могилы бедняков на городских кладбищах не в пример мельче (мерзлую землю копать куда как тяжелее). Так что лес всегда оживает позже поля, а чаща – позже опушки. Это Рргыхнак усвоил еще тогда, когда сам был властелином леса и ему не приходилось на ночь закапываться в кучу прелой палой листвы, наметенную в яму под корнями старого, гнилого соснового пня. Сам ствол рухнувшей сосны лежал неподалеку, вернее, то, что от него осталось. Лес – место битвы, битвы за жизнь, и тот, кто ее проиграл, не очень-то долго будет напоминать окружающим о своем былом существовании. Тела зверей, загнанных на охоте, быстро исчезают в желудках охотников, а то, чем они брезгуют, достается острым зубам падальщиков. Трупы же рухнувших деревьев быстро исчезают под островками растительного падальщика – мха и быстро превращаются всего лишь в часть той смеси из палых листьев, веток, перегнившей травы и прошлогоднего мха, что ровным ковром покрывает землю, которую делят между собой и едва приподнявшийся над землей мох, и кусты, и гигантские лесные исполины, и ядовитый плющ, присосавшийся к стволу приютившего его дерева.