– Попав туда, вы подвергнетесь переработке, – заметила я.

– Нет, мы остановим процесс рециркуляции и удостоверимся, что люки, ведущие в чаны переработки, надежно закрыты.

Я задумалась. Все трубы выходили в отдельное большое рециркуляционное помещение центра, расположенное под уровнем-6. Там отходы сортировались, весь неорганический материал отправлялся на более низкие уровни центра или на платформы для обработки, а органические отходы, пройдя первичную обработку, поступали оттуда в кольца. Центр фактически не использовался нами в эти дни, поэтому рециркуляционные трубы должны быть пустыми. В идее Мердока содержалось рациональное зерно, однако…

– А как быть с состоянием невесомости?

– Мы должны будем поддерживать процесс всасывания в трубах, но не в полную силу.

– Здесь только два варианта: или задержать дыхание, или взять с собой баллоны с воздухом…

Он покачал головой.

– Мы будем находиться в трубах очень непродолжительное время, и это не должно стать проблемой.

– И еще одно. – Мне хотелось верить в выполнимость его плана, однако я считала, что надо продумать все до мелочей, предусмотреть любую возможность, чтобы не подвергать напрасно опасности жизнь Мердока и его людей. – Вы сказали, что кчины некоторое время могут жить в вакууме. А что, если эта тварь проживет достаточно долго для того, чтобы успеть забраться, скажем, в одну из спиц?

– Не успеет, если мы проведем операцию на самой вершине центра, в уровне-1. Стыковочные секции хорошо защищены и спроектированы так, чтобы выдержать даже сильное столкновение.

Мердок встал, лицо его было мрачным.

– Но прежде нам надо выследить его.

Элеонор была настроена сегодня совсем не гостеприимно.

– Уходите, – сказала она.

Ее офис в кольце «Гамма» не изменился с тех пор, как я здесь была в последний раз. Стену кабинета украшало тканое полотно, на столе стояли голографические снимки, в горшках росли пышные растения.

Элеонор сидела в непринужденной позе – положив ноги на стол и держа в руке стакан. Рядом с монитором стояла бутылка настоящего виски.

– Уходите, – повторила она. – Я не желаю слушать нотации.

Я открыла было рот, но тут же снова закрыла его. Я пришла сюда только для того, чтобы спросить, готова ли она принять участие в церемонии похорон, но, похоже, зря потратила время.

– Впрочем, может быть, хотите выпить со мной? – Она протянула мне стакан и пожала плечами, когда я отрицательно покачала головой. – В таком случае немедленно уходите.

Элеонор сделала большой глоток виски.

– Нет, не уйду.

Я плюхнулась в кресло, стоявшее у стола. Я видела, что Элеонор нужен кто-то, чтобы выговориться или по крайней мере поругаться.

– Делайте что хотите.

Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга. Две усталые женщины средних лет, оказавшиеся в трудной ситуации.

– Вы действительно не хотите опрокинуть стаканчик? Лео оставил мне целый ящик, и теперь я старательно опустошаю его.

– Нет, спасибо, – сказала я, хотя сегодня вечером мне, как никогда, хотелось выпить. Но я не разрешаю себе пить – слишком просто скатиться на тот путь, по которому теперь шла Элеонор.

– Мне показалось, – продолжила она, водя ногтем указательного пальца по этикетке бутылки, – вы считаете, что я виню вас в смерти Лео.

У меня сжалось сердце.

– Да?..

Она хмуро смотрела на меня.

– Люди не столь просты, как ваши машины. Иногда мы виним конкретного человека. А иногда в том, что случается с нами, мы обвиняем только себя.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что в действительности винить вообще некого. И с этой мыслью очень трудно жить. – Она посмотрела на меня, а затем налила себе еще стаканчик. – Так что не думайте, что я обвиняю вас в чем-то, хорошо? Действительно, какое-то время мне очень тяжело было видеть вас, но я просто стремилась побыть одна, и ничего более. С вашей стороны было бы самонадеянностью считать, что вас в чем-то обвиняют. – Она встала и подошла не совсем твердой походкой к полотнищу, висевшему на стене. Поводив пальцем по тканому узору, Элеонор вновь повернулась лицом ко мне и заговорила более ровным тоном: – Это вопрос контроля, понимаете?

– Контроля? – не поняла я.

– Да. Брать вину на себя, чувствовать ответственность – значит пытаться взять под контроль неконтролируемую ситуацию. Это – своего рода отказ быть жертвой, если хотите…

– Избавьте меня от этих психологических штучек, которыми обычно потчуют пилотов и диспетчеров, сидящих у пультов управления.

Элеонор вдруг на удивление быстро, твердым шагом, подошла к моему креслу, резко крутанула его и, наклонившись вперед и опершись на оба подлокотника, в упор взглянула на меня.

– Я не сижу у пульта управления, к вашему сведению. А вы нуждаетесь в «психологических штучках» не меньше меня. Я не желаю видеть, как мои пациенты или друзья разваливаются прямо на глазах.

– Я вовсе не разваливаюсь, – огрызнулась я.

Элеонора убрала руки с подлокотников моего кресла и выпрямилась.

– Чем дольше вы будете стоять на своем, тем труднее мне будет вылечить вас.

Некоторое время она стояла, глядя на меня сверху вниз, а затем повернулась к столу и, взяв стакан, залпом осушила его.

– Думаю, все дело в той штуковине, которую вам вживили в шею. Это она неблагоприятно влияет на весь организм.

– Мне кажется, вы ошибаетесь, – возразила я, хотя знала, что именно благодаря имплантату я слышу порой странные голоса и вижу странные сны.

– Нет, она наверняка воздействует на вас, но мы пока не знаем, каким образом, – упрямо сказала Элеонор.

Я потерла усталые глаза.

– Элеонор, я зашла только для того, чтобы спросить, пойдете ли вы на похороны погибших членов экипажа «Калипсо».

– Нет, не пойду. – Она снова села за стол.

– Хорошо, в таком случае ступайте домой и прилягте.

Я взяла со стола бутылку и бросила ее в выдвижной ящик стенного шкафа. Раздался звон стекла, упавшего на стекло.

– Хэлли, я не хочу идти домой. – Элеонор плакала, по ее лицу ручьем текли слезы. – Там… слишком многое напоминает мне о Лео…

Я неловко обняла ее, прижавшись на мгновение щекой к ее плечу. Ткань белого халата Элеонор была прохладной и гладкой.

Похороны не были редкостью на Иокасте.

Впервые реквием прозвучал еще тогда, когда станция только строилась. Я помню, как хоронили тех, кто умер во время строительства: холодные звезды вокруг и звуки чужих музыкальных инструментов, похожих на дудки. Затем последовали несчастные случаи, убийства, нападения пиратов и гибель кораблей с беженцами на борту из-за нехватки топлива. Напряженная, авральная работа, которую выполняли в периоды между обострениями ситуации после появления сэрасов, выматывала наши силы. После пожара список жертв пополнился новыми именами. Я помню, как они звучали в моих ушах, когда я стояла на церемонии похорон, чувствуя во рту привкус слизи, запах которой преследовал меня повсюду.

Я присутствовала не на всех похоронах – в особенности когда прощались с представителями других рас, – но все разрешения на проведение подобных церемоний проходили через мои руки. Тела офицеров Земного Флота и Конфлота мы всегда сжигаем в атмосфере планеты, если в завещании нет других распоряжений. За последнее время я отослала в вечность слишком много маленьких контейнеров, сгоревших в краткой вспышке, и, что, возможно, еще хуже, слишком часто говорила прощальные слова, воздавая последние почести тем, от кого не осталось даже тел. Я имею в виду эскадрильи Земного Флота, уничтоженные сэрасами. Или погибших на платформе во время несчастного случая докеров, среди которых был и возлюбленный Элеонор.

А завтра должны состояться еще одни похороны. У меня не было времени, чтобы сделать надлежащие распоряжения и провести сегодня церемонию прощания с тремя ремонтниками из технического отдела, погибшими в центре. Сотрудники службы безопасности уже доставили их тела с места гибели. Слух об их смерти только начал распространяться по станции. У меня внутри все холодело при мысли о кчине и о том, что он еще может натворить. Я старалась подавить свой страх, вытеснить его. Сегодня вечером мой голос должен быть твердым и спокойным.