Если бы в фестивале принимали участие только гарокианцы, он проходил бы тихо, но, к сожалению, большинство остальных обитателей станции считали празднество поводом от души повеселиться, восполнив тем самым недостаток в развлечениях, и процессия превращалась в своего рода карнавал представителей различных видов разумных существ, который выливался затем в шумную попойку, продолжавшуюся почти всю ночь.

Мне нравится идея Возрождения Душ. Насколько мы можем судить, это ежегодная ревизия своих поступков и действий, включающая оценку их последствий и поиск решений, как быть дальше. Такая переоценка ценностей проводится путем своего рода структурного и ритуализированного обсуждения в группах, состоящих из всех членов данного семейства, независимо от их возраста или статуса. Порой обсуждения длятся несколько недель, но в конце концов каждый гарокианец может снова все начать с чистого листа. Мне кажется привлекательным их представление о том, что, во-первых, мы обязаны действовать, и, во-вторых, что иногда не только мы сами несем ответственность за свои действия.

Обычно мне нравится праздничная атмосфера, но этим утром все раздражало и вызывало досаду – голоса, распевавшие песни, которые звучали лишь один раз в год, звуки шипящего на сковороде масла, суматоха уборки и вылетающие из открытых дверных проемов клубы пыли, мусор, хрустящий у меня под ногами. Дверные проемы располагаются слишком близко к центральной магистрали кольца в нарушение закона. К существующим уже зданиям пристраивались новые помещения до тех пор, пока вся постройка, накренившись, не соединялась вверху с той, которая находилась на противоположной стороне магистрали.

Я прижалась спиной к стене, чтобы дать дорогу разношерстной по своему составу группе жителей, переносившей длинный стол из одного помещения в другое. Неужели они не знают, что мы в осаде?

Как бы то ни было, но этим утром станция не выглядела так зловеще, как вчера вечером, когда я возвращалась домой после обнаружения тела убитого Кевета. Теперь мне стало стыдно за дурные мысли об обитателях Иокасты, весь инцидент был, вероятно, каким-то недоразумением, произошедшим в среде самих кчеров. Он не имел никакого отношения к нам, то есть к остальной части населения станции, а значит, не было причин для беспокойства. Мне следует положиться на Мердока и сосредоточить свои силы на разработке проекта исследования кометы.

– Вы не записывались заранее? – спросила парикмахер, миссис Джиакометти, которая в тот момент, когда я пришла, обслуживала клиента.

– Простите. Я думала, вы меня примете…

Она подошла ко мне плавной походкой и внимательно посмотрела на мои волосы вблизи. В пристальном взгляде парикмахерши было что-то птичье.

– Выпейте пока чашку чая и подождите немного.

На столике у двери стоял поднос с чайником, и я налила себе чашечку. О чае миссис Джиакометти ходили легенды.

Ее салон находился в вытянутом в длину помещении с располагавшимися вдоль стен разнонаправленными зеркалами и креслами перед ними. Рядом с каждым креслом располагалось соответствующее оборудование: Джиакометти уже несколько лет не допускала, чтобы ее клиентов обслуживали машины. Она стригла и причесывала людей своими руками.

– Сядьте вон там.

Она, указав мне на крайнее кресло в ряду, снова повернулась к клиенту, мужчине с копной жестких красноватых волос, пряди которых начали быстро падать под ее ножницами на пол.

Сидя в кресле, я неторопливо попивала чай, который слегка отдавал апельсинами. Скрытая в потолке вентиляция издавала мерное жужжание, иногда прерывающееся свистящим звуком. Из-за двери, ведущей в смежное жилое помещение, доносились голоса, но они не раздражали, а убаюкивали, как прилив и отлив, как вдох и выдох…

Теплая рука легла мне на затылок.

– Не стоит спать, пока я буду вас стричь.

Я глубоко вздохнула и увидела в зеркале удивленные глаза миссис Джиакометти, которая взяла у меня с колен пустую чайную чашку и поставила ее на подзеркальный столик передо мной.

Из-за правил нормирования воды вместо настоящего шампуня мне в течение двух минут мыли голову, надев на нее звуковой шлем, но массаж шеи и затылка был обычным. Госпожа Джиакометти работала молча, ее круглое лицо хранило выражение полной сосредоточенности, от чего очертания ее рта приняли квадратную форму. Когда парикмахеру удалось снять мое напряжение, меня вдруг охватила такая тревога, которой я не испытывала все эти дни.

Взяв ножницы, мастерица начала стричь меня. Эксцентричность миссис Джиакометти заключалась в том, что она использовала настоящие ножницы. Приходилось беспокоиться о том, чтобы они были всегда острыми, и применять их для обслуживания клиентов вручную – просто невероятно в нашем автоматизированном мире. Однако еще до полной изоляции Иокасты миссис Джиакометти не испытывала недостатка в клиентах. Она и ее блестящие ножницы являлись символом комфорта для многих людей.

Чик-чик, чик-чик. Мягкие коричневые пряди падают на выложенный плиткой пол. Голоса людей, которые вели препирательство в соседней комнате, стали более резкими и громкими, внезапно там раздался такой грохот, как будто столкнулись две вагонетки. Я от души надеялась, что при этом не пострадали живые существа. Ругань инопланетян. В зоне Холма начался новый день. Постепенно я стала расслабляться. В этот момент в комнату вплыл мистер Джиакометти, которого никогда не покидало чувство собственной значимости.

– Бонджорно, командир Мария! Очень рад снова видеть вас! Вы все это время избегали нас, не так ли?

Мистер Джиакометти, подражая итальянцам, использует мое среднее имя как комплимент.

– Да, вам действительно необходимо постричься, вот уж правда так правда.

Джиакометти просунул голову между моим лицом и зеркалом, делая вид, что рассматривает мою прическу. У него было одутловатое синее лицо.

– Открой побольше шею, дорогая. – Он выпрямился и замахал своими верхними конечностями на жену. – Нельзя скрывать такой красивый затылок.

Миссис Джиакометти не обращала на супруга ровным счетом никакого внимания.

Другой клиент наконец поднялся с кресла и у двери заплатил мистеру Джиакометти, бросив на меня быстрый взгляд и пробормотав что-то относительно того, что надо быть в ладах с администрацией, на что мистер Джиакометти ответил жизнерадостным «прощайте».

Я взглянула в зеркало на миссис Джиакометти, и наши взгляды встретились. Она чуть заметно улыбнулась, а затем вновь сосредоточилась на работе. Однако, продолжая стричь меня, парикмахерша время от времени поглядывала в сторону дверного проема, где стоял ее муж, наблюдавший за тем, что происходит на улице.

– Если вам… неудобно обслуживать меня здесь, – начала я, понизив голос, – скажите об этом, пожалуйста. Я не хочу, чтобы у вас из-за меня были неприятности.

Она вновь на секунду отвлеклась от работы и бросила взгляд в сторону двери.

– Вы хорошая, – пробормотала она. – Многие не понимают, как им повезло. Существует множество мест в галактике, где хуже, чем здесь.

Это было истинной правдой и в то же время могло рассматриваться как самый лестный комплимент, который я когда-либо слышала.

Мистер Джиакометти повернулся лицом к нам.

– По станции ходит странный слух, – заговорщицким тоном сообщил он.

Джиакометти был страшным сплетником. Я промолчала, и он, подойдя к моему подзеркальному столику, переставил на нем предметы. Чуть позже одна из учениц парикмахера вновь разложила их в прежнем порядке.

– У нас совершено ужасное убийство, – продолжал Джиакометти, убедившись, что я не собираюсь обсуждать его сообщение.

Ножницы замерли на мгновение, а затем вновь принялись за дело. Миссис Джиакометти, чье лицо я видела в зеркале, нахмурилась. Я заметила, что муж нетерпеливо ожидает ее реакции и не сводит с нее умоляющих глаз. Через минуту он потерял всякую надежду и от раздражения всплеснул своими шестипалыми плавниками.

– Эта женщина сделана из камня. Убийство, я сказал! Разве ты не хочешь узнать, кто это был?