– Командир Хэлли?

Голос показался мне знакомым.

Я быстро повернулась и в полутьме увидела человека, окликнувшего меня. Это была Рэйчел Доуриф.

– Что вы здесь делаете?

Я поспешно проглотила последний кусочек клецки и шагнула ей навстречу. Рэйчел была в сером универсальном комбинезоне, и, насколько я могла заметить в полутьме, ее лицо выражало решимость.

– Я вышла погулять, – сказала она как о чем-то само собой разумеющемся. – А вы что здесь делаете?

– Ужинаю.

Я не знала, остаться ли мне с ней или пойти своей дорогой. Холм, конечно, довольно грязное, перенаселенное место, но Доуриф здесь вряд ли может грозить опасность. Хотя, с другой стороны, она плохо разбиралась в современной обстановке и имела мало навыков в обращении с техникой нашего столетия. Я, конечно, не думала, что она захочет выйти из шлюза, и все же…

– Доктор Доуриф, может быть, вам лучше вернуться в клинику и выйти на прогулку утром?

– Зовите меня, пожалуйста, Рэйчел.

Она огляделась вокруг и села на перевернутый контейнер, стоявший возле одного из тихих, закрытых киосков. После неловкой паузы я присела рядом. Вокруг стояла тишина, лишь откуда-то издали доносился гул голосов и время от времени раздавался негромкий шум из еще открытых в этот час киосков Я откинулась назад, прислонившись спиной к рифленой поверхности киоска, и почувствовала, что невероятное напряжение сегодняшнего дня начинает понемногу спадать, оно словно вода стекало с меня, просачиваясь сквозь подошвы разбитых ботинок и впитываясь в грязную палубу.

Голос Рэйчел вывел меня из полудремы и снова вернул к действительности.

– В студенческие годы я очень любила ночные прогулки. Мы, бывало, проводили целые дни в лабораториях, сидя перед компьютерами. К вечеру меня охватывала безумная жажда движения. Я выходила на улицу и часами бродила по городу. Часто таким образом я оказывалась на другом его конце, в порту. Там всегда было многолюдно. Вы что-нибудь знаете о кампании «наведения порядка» начала двадцать первого столетия?

– Немного.

Рэйчел грустно улыбнулась.

– Она началась, когда я была еще подростком. Правительство намеревалось дать жилье каждому, но все это закончилось созданием большого количества гетто.

– Действительно, до появления инвиди удалось достичь очень мало положительных изменений, – сказала я. – Я имею в виду, в социальном плане. Именно поэтому многие говорят, что, если бы не инвиди, мы в конечном счете уничтожили бы сами себя.

– А каково ваше мнение на этот счет?

– Не знаю. Ведь существовали такие люди, как Марлена Альварес или Ганнибал Гриффис. Возможно, им удалось бы спасти мир.

Рэйчел с сомнением хмыкнула, и мы погрузились в молчание.

Через некоторое время она повернулась ко мне и взглянула в упор. В ее глазах отражались ночные огни. Казалось, Рэйчел охватило сильное волнение.

– Вы знаете, какое чувство испытывает человек, приехавший из маленького города в огромный мегаполис? Примерно такое же, как тот, кто отправился с Земли в космос. В его душе происходит настоящий переворот.

– Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Я сама когда-то убежала из маленького провинциального городка, чтобы вступить в Технический корпус. В то время мне было всего лишь пятнадцать лет.

Произнося эти слова, я снова подумала о том, что у меня очень много общего с бабушкой Эльвирой: нас роднит не только конституция тела, мы обе убежали из дома, бабушка от своей матери, а я – от нее самой. Но в отличие от меня Эльвира вернулась в маленький городок.

Рэйчел фыркнула.

– Значит, люди все еще убегают из дома? Похоже, дети за это время мало изменились. – Она на мгновение задумалась. – Но мне казалось, что вы происходите из знаменитой семьи. Гриффис говорил…

– Речь шла не о моей семье. Это Альварес была знаменитой личностью.

На стене напротив красовался рисунок, на котором неизвестный автор изобразил кчера, управляющего, как марионетками, несколькими гуманоидами. Даже граффити становились постепенно все более и более примитивными. Ожесточение против представителей «Четырех Миров» нарастало. Я взглянула на Рэйчел и подумала, насколько проще была жизнь в ее дни.

– Почему вы это сделали? – внезапно спросила я. – Что вы при этом ощущали?

– Это было… – Ее лицо озарилось радостью при воспоминании о недавнем для нее прошлом. – Это было замечательно. Во всяком случае, в самом начале. Когда «Калипсо» покинула орбитальную станцию и направилась за пределы Солнечной системы, я подумала: «Как здорово, что мы первыми совершаем этот исторический полет!» Не важно, что ждало нас впереди. Наша экспедиция навсегда останется в памяти человечества. Мы были полны энтузиазма. Но теперь… – Она огляделась вокруг и покачала головой. – Теперь… я не знаю… Вероятно, в глубине души я не надеялась, что мы проснемся, и теперь никак не могу прийти в себя.

– А что вы ощущали, выходя из состояния криостаза?

Я представила, какая паника охватила астронавтов в первую секунду, когда сознание начало возвращаться к ним, а затем они скорее всего испытали чувство облегчения и радости. Я бы тоже обрадовалась, если бы мне довелось очнуться лет через сто после смерти.

Рэйчел глубоко задумалась, подыскивая слова, чтобы как можно точнее описать свои ощущения.

– Я услышала голос. Не знаю чей. Возможно, даже ваш. Сначала я не могла разобрать слов, но его звук был словно якорь, который остановил меня и не дал снова погрузиться в бессознательное состояние. Затем все явления начали медленно приобретать четкость: чувства, мысли, самосознание. Подобно тому, как с рассветом ландшафт приобретает четкие очертания. Вы не можете назвать точно момент, когда совершился переход от полного мрака ночи к ясности утра, но с течением времени понимаете, что это уже произошло…

Она взглянула на меня, как бы спрашивая, понимаю ли я.

– В годы учебы, – продолжала Рэйчел, – я обычно каждый месяц проводила пару дней дома. Бывало, приходилось садиться рано утром на первый автобус, чтобы добраться из нашей деревни до города, расположенного на побережье. По дороге я наблюдала, как черное ночное небо начинает светлеть, окрашиваясь в разные тона. Я была первой девушкой в нашей деревне, ставшей дипломированным специалистом. Мой дедушка гордится этим… То есть, я хочу сказать, гордился. Наверное, он…– она запнулась, – уже умер. Командир, когда мы сможем получить наши вещи с корабля?

– Через пару дней, когда пройдет первичная дезактивация. А в чем дело?

– Я захватила с собой в экспедицию несколько фотографий. Надеюсь, вы знаете, что это такое?

Я кивнула.

Она чертила какие-то узоры мыском сандалии на полу.

– Это снимки моих близких. Мне бы очень хотелось увидеть их. Я имею в виду – фотографии.

– Часть вещей мы уже перенесли с корабля на станцию. – Я махнула рукой в том направлении, где находился складской отсек. – Среди них есть и личные.

– Разрешите мне взглянуть на них?

В голосе Рэйчел звучала надежда, и мне стало не по себе: я не хотела обмануть ее ожиданий и стать причиной ее разочарования.

– Скоро вы сможете сделать это.

Рэйчел тряхнула головой.

– Вы здесь все как на подбор – бескорыстны и самоотверженны, – заявила она, и я с недоумением посмотрела на нее. Рэйчел взглянула мне прямо в глаза, залилась краской и потупила взор. – Вы, Мердок, доктор. Вы надрываетесь в работе, а для чего все это?

– Да, мы все здесь немного… зациклены на своей работе, – признала я, – из-за особых обстоятельств, сложившихся на станции. – Интересно, а почему это так волнует Рэйчел? – Чтобы реализовать ваш проект, вам тоже, должно быть, пришлось изрядно потрудиться.

– Вы вряд ли поймете меня, – проговорила она. – Мы очень отличаемся друг от друга. Вы совсем другие. Ганнибал закрывает на это глаза, он не хочет видеть ту пропасть, что разделяет нас. Вот Эриэль, пожалуй, догадался бы, о чем я говорю, но думаю, ему нравится ваше положение.

– Нравится наше положение?