- Оставить вас одного?!

- Да...

- Разве дочь может покинуть своего отца?

- Это бывает сплошь и рядом.

- Да, пожалуй. Но... я же вам... не дочь.

- Я понимаю...

Г

- Понимаете? Ничего вы не понимаете. Ничего! - ока вдруг всхлипнула и побежала к дому.

- Нуэла, постой! Постой, Нуэлочка! - он догнал ее лишь у самого крыльца, обхватил ее вздрагивающие плечи. - Что с тобой, родная? Я чем-то обидел тебя?

- Да разве вы можете кого-нибудь обидеть? - промолвила Нуэла, глотая слезы. - Просто я... Просто я забылась немного. Это бывает после полета. Простите, пожалуйста. И спокойной ночи, - она поцеловала его в щеку и побежала к себе наверх в мансарду.

Он медленно прошел в гостиную, не зажигая света, опустился на диван. Голова у него шла кругом от того, что он только что услышал от Нуэлы, в ушах неотступно звенел ее полный отчаяния возглас: «Вы ничего не понимаете! Ничего!».

Что она хотела этим сказать?

«В самом деле, чего же я не понимаю? - снова и снова пытался он уразуметь смысл ее слов. - Неужели она имела в виду, что я не понимаю, не вижу ее желания стать больше чем просто моим другом?! Боже, это было бы таким счастьем, о каком я не смею и мечтать. Но разве это возможно при нашей разнице в годах? И разве я осмелюсь когда-нибудь предложить ей что-то в этом роде?»

Радов до сих пор не мог забыть, как несколько лет назад увлекся одной молодой особой и в ответ на свое признание услышал резкое, как удар хлыста:

- А что мне ваша любовь даст?

Нет, он даже мысли не допускал, что нечто подобное может сказать Нуэла, и все же... И все же что-то неопределенное и недосказанное до сих пор оставалось в их отношениях. Впрочем, что касается самого Радова, то все было яснее ясного: он любил ее, любил как женщину, как жену, как самое желанное существо на свете, любил так, как не любил никого и никогда в жизни. А что таится в ее душе?

«Конечно, - продолжал Радов свой внутренний монолог, - она уважает меня, возможно, даже любит по-своему, как можно любить отца, брата, как можно любить из чувства признательности любого другого человека. Но могут ли у нее возникнуть такие же чувства ко мне, как у меня к ней? И не осознание ли ею невозможности более близких отношений между нами явилось причиной ее сегодняшнего срыва? Бедная девочка! Как сказать, как объяснить ей, что

я и не жду от нее ничего большего, чем то, что хочу постоянно видеть ее, заботиться о ней, беречь ее покой и безопасность?

Не жду ничего другого? А если быть до конца честным? Если она вдруг скажет, что встретила и полюбила другого человека, что решила выйти за него замуж? Что тогда? Разве я смогу пережить такое? Нет, я действительно чего-то не понимаю. Абсолютно ничего не понимаю. Но хватит об этом! Нуэла права - от судьбы не убежишь. Что будет, то и будет...»

Он заставил себя раздеться и лечь в постель. Однако сон не шел к нему. Нервы оставались напряженными до крайности. И вдруг до слуха Радова донеслись чьи-то тихие, осторожные шаги. Он насторожился. Шаги в саду? В такое позднее время? Радов выглянул в окно. Там была непроглядная темень. И все-таки он смог заметить, что в полосе света, падающего из окна Нуэлы, мелькнула чья-то тень. И снова все смолкло. Но теперь ему было не до сна. Он оделся потеплее и вышел в сад.

Здесь не было ни души. Свет в окне Нуэлы погас, значит, она легла спать. Звезд больше не было видно. Начал накрапывать дождь. И все-таки он дошел до конца сада, осмотрел калитку. Она была заперта, как всегда. Впрочем, перескочить через нее не представляло ни малейшего труда. Как и перебраться через изгородь участка.

Смутная тревога овладела Радовым. Кому и зачем понадобилось бродить ночью по саду? Воровать здесь было пока нечего, никаких конфликтов с соседями у него не было. Неужели это те, кто подбираются к Нуэле и готовят какое-то недоброе дело?

Но кругом стояла такая глухая тишина, весь сад дышал таким сонным, умиротворяющим покоем, что Радов даже усомнился в том, что только что слышал какие-то подозрительные звуки.

Все дело, по-видимому, в непомерно расстроенном воображении, решил он, поднимаясь на крыльцо. Эдак черт знает до чего можно дойти. Да и Нуэла, скорее всего, разнервничалась только потому, что полетала в небе. Кто знает, как действуют на нее эти полеты.

И все-таки на следующий день рано утром, ничего не сказав Нуэле, он прежде всего осмотрел все дорожки в саду.

Осмотр этот подтвердил самые худшие его опасения: на многих дорожках и кое-где прямо на грядках были отчетливо видны отпечатки подошв больших мужских сапог, которые начинались от границы с соседним участком, проходили под лоджией мансарды, сворачивали зачем-то к хозяйственному сараю и далее вели к калитке сада. Особенно много следов было под самой лоджией, из чего следовало, что обладателя сапог больше всего интересовала комната Нуэлы.

Придя к такому заключению, Радов присмотрелся к следам попристальнее и даже вздрогнул от неожиданного открытия: на них четко просматривались иероглифоподобные отпечатки, какие они с Рындиным обнаружили на дороге, ведущей в райцентр. Но это еще не все. Когда он повернул в дальний конец сада и вышел за калитку, то увидел в траве знакомую пачку из-под сигарет с тем же самым трафаретом: «Мейд ин Дели».

Не оставалось сомнения, что здесь побывал тот самый человек, который сошел с автомобиля на лесном перекрестке, и значит, один из тех, кто давно уже преследует Нуэлу и теперь выследил ее и здесь, на даче Радова. Но ведь это прямая угроза ее жизни!

Что же делать?! Немного подумав, Радов решил прежде всего посоветоваться с Рындиным. Тот был, как всегда, немногословен:

- А ну-ка, выкладывай теперь все без утайки. Все-все! Все секреты твоей дочери.

Пришлось рассказать ему всю историю Нуэлы и ее матери, не исключая тех злоключений, которые были связаны с таинственным камнем.

- Болван! - бросил Рындин, дослушав до конца.

- Кто болван? - не понял Радов.

- Ты болван, кто же еще! Нет чтобы рассказать мне все с самого начала. А теперь вот... Ясно, что это охотники за ее талисманом. И тот толстяк в шляпе - один из них.

- Но ты сказал в прошлый раз...

- Мало ли что было в прошлый раз. Откуда я знал эту историю с камнем?

- Что же теперь делать? Может, обратиться в милицию?

- Нет, это только осложнит дело. Главное сейчас - выследить этого толстяка и возможных его подельников и устроить им хорошую взбучку. Я займусь этим, благо у меня есть кое-какие возможности. А пока... - замялся Рындин.

- Что же пока? - насторожился Радов.

- А пока придется тебе расстаться на время со своей любимой «дочкой».

- Как расстаться?!

- А так. Сними ей комнатушку где-нибудь подальше от своей дачи и тихо-тихо, так, чтобы ни одна живая душа не знала, перевези ее на это новое местожительство. Кстати, у меня есть на примете одна старушенция: живет бо-былкой в своей собственной халупе. Бабка тихая, языком трепать не любит. Она тебе хоть полдома сдаст. И возьмет недорого.

- Нет!

- Что нет?

- Я не расстанусь с Нуэлой ни на один день.

- Ну и дурак! Не знаешь ты этих азиатов. Уж коль дело так повернулось, они тебя первого прихлопнут, да так, что и концов не найдешь.

- Я должен быть с нею несмотря ни на что, - упрямо повторил Радов.

- Ну, знаешь! А впрочем... - Рындин задумался. - Я бы, наверное, тоже не бросил ее одну. Только... береги ее, Андрей. Сам Бог наградил тебя этим бриллиантом. Редко кому выпадает такое счастье.

Будто он, Радов, сам не знал этого! Но как сохранить такой бриллиант?.. В страшном смятении, полный тревоги возвратился он к себе на дачу. И здесь его ждал еще один сюрприз. С утренней почтой пришло письмо от дочери.

Светлана писала редко, по большей части лишь поздравляла с праздниками и днем рождения, и потому уже один вид письма вселил в него непонятное беспокойство. А когда он прочел его...

Сначала дочь длинно и бестолково рассказывала о своих новых покупках, о своих планах смотаться на Кипр, о своем новом автомобиле, который преподнесла ее мужу какая-то фирма в виде презента за «потрясную» сделку, провернутую ее благоверным. А в конце писала: