Недавно нам с Нортоном, изумительной красоты шотландским вислоухим котом, довелось побывать в Париже. Мы ужинали с моей старинной подругой Даниэлой из Семнадцатого района и ее дочерью Присциллой. Я познакомился с Присциллой, когда девочке исполнилось четыре года и она знала по-английски всего одну фразу: «Мне нравится бигмак». В ресторане передо мной предстала двадцатитрехлетняя девушка, она свободно говорила по-английски и предложила сводить нас в заведение, где работал ее молодой человек. Еще одно доказательство, что годы идут (не говоря о полнеющей талии — явном признаке скоротечности времени).

Кстати, я говорю «мы» и «нас», поскольку друзья с нетерпением ждали встречи не только со мной. Нортон стал гвоздем программы. Даниэла достаточно ясно дала понять, что они рады видеть меня, но будут счастливы, если я возьму на ужин своего маленького серого друга. Даниэла призналась, что, после того как она рассказала хозяйке ресторана о Нортоне и его приключениях в разных странах, хозяйка настояла, чтобы кот присутствовал на ужине в качестве особого гостя.

Мы приехали в ресторан «Бистро Дальбер», превосходное, очаровательное заведение, какое можно найти только во Франции, где Нортона встретили со всеми почестями. Думаю, именно так встречали Эйзенхауэра, прибывшего в Шанзелизе после высадки союзных войск в Европе. Как всегда, коту предоставили отдельный стул, где он удобно устроился. Хозяйка заведения — типичная белокурая француженка примерно за сорок, с улыбкой, за которую жизнь отдать не жалко. Однако дама улыбалась не мне, а моему невинному пушистому другу, который, я уверен, нарочно заурчал, как моторная лодка, перевернулся на спину и практически умолял владелицу и ее потрясающих официанток подойти и почесать ему брюшко. Они не заставили себя ждать. Тем временем я безуспешно пытался заказать кир,[1] но никто не обращал на меня внимания.

Наконец официантки вернулись к своим обязанностям, и ужин продолжился в обычном режиме. Мы заказали бутылку превосходного красного вина на троих и почки, фирменный деликатес заведения, а кот принялся за жареную курицу и молоко.

Европа отличается от других мест на земле поразительным уважением к животным. Даже в самом лучшем и дорогом ресторане Парижа практически всегда можно увидеть посетителя с собакой, и это воспринимается как само собой разумеющееся. Считается, что собака вправе поесть в ресторане у Робюшона[2] наравне с человеком. В тот вечер пятеро посетителей «Бистро Дальбера» пришли на ужин с собаками. Соответственно, в определенный момент, во время подачи сырных деликатесов, если мне не изменяет память, Нортон, оторвавшись от охлажденного молока, обнаружил, что окружен пятью любопытными псами, разной величины, весовой категории и темперамента. Одна собака зарычала, другая ткнула Нортона носом в морду и враждебно фыркнула. Создавалось впечатление, что собаки считают рестораны Парижа собственной территорией, а кошки должны знать свое место, то есть лежать калачиком у камина в квартире начала двадцатого века или рыскать по саду в поисках вкусной мышки. Недопустимо, чтобы коты находились в заведениях, где можно посоревноваться за любовь двуногих, не говоря уж о перспективе отведать говядину по-бургундски. Посетители ресторана застыли на долю секунды. Не знаю, насколько осведомлены французы о перестрелках на Диком Западе, но меня не покидало ощущение, что сейчас начнут стрелять. Нортон в роли шерифа-миротворца внимательно осмотрел круг потенциальных мучителей, заглянув в глаза каждому, а затем с чувством собственного достоинства и хладнокровным спокойствием вернулся к курице и молоку. Один пес не выдержал и гавкнул, требуя внимания. Нортон прожевал последний кусок птицы и с жалостью посмотрел на пса, будто хотел сказать: «Пожалуйста, ведите себя прилично. Это Франция. Вы меня ставите в неловкое положение. Неужели вы не читали Сартра?»

Противостояние закончилось. Смущенные собаки вернулись к хозяевам и улеглись под столами в надежде получить лакомый кусочек после полученной отповеди.

Мы продолжили спокойно ужинать, пока не подали десерт. Даниэла, Присцилла и я заказали мусс и пирожные. Когда принесли десерт, из кухни вышел шеф-повар с большим блюдом мороженого. Присцилла раскрыла кулинару секрет, сказав, что Нортон очень любит мороженое. «Это удивительный кота, — сказал повар по-английски. — Я приготовить шоколадное мороженое, его любимое».

Признаю, Нортон с удовольствием ест шоколадное мороженое, но кот очень разборчив. Нортон любит лакомство «Бен энд Джерриз», но больше всего «Хааген Дазс». Он может съесть замороженный йогурт или молочное мороженое, но только в крайнем случае. Если предложить Нортону шоколадный замороженный йогурт с низким содержанием жира, он, лизнув его один раз, отвернется с таким отвращением, как если бы королеве Англии предложили чили-дог.

Шеф-повар опустил ложку в мороженое и протянул ее Нортону. Кот с удовольствием лизнул, помедлил, оценил съеденное и надменно отвернулся. Я представил, как кулинар срывает перчатку, бьет меня по лицу и вызывает на дуэль. Я был близок к истине.

— Это есть невероятный! — закричал сбитый с толку и смущенный повар. — Наше мороженое великолепно!

— Не сомневаюсь, — согласился я. — Возможно, кот просто не понимает.

— Но Присцилла сказала, что он любит мороженое.

— Может, предложить ему другой сорт? — спросил я, заведомо понимая, что все бесполезно, — я слишком хорошо знаю своего кота. К этому времени к столу подошла хозяйка заведения — выяснить, что происходит. Объяснив, я увидел экзистенциальную боль в ее глазах.

— За все время работы мы не получили ни одной жалобы, — сказала она. — Это есть невообразимо.

— Дайте коту другой сорт, — настаивала официантка.

Итак, шеф-повар дал Нортону вторую ложку. Нортон осторожно лизнул, посмотрел на коричневый кусок и покачал головой. Я абсолютно уверен, что мой кот умеет качать головой! «Ничего не выйдет», — говорил он своим поведением.

Ужин закончился. Обиженный и оскорбленный шеф-повар гордо ретировался, а хозяйка заведения ясно дала понять, что больше не считает кота особенным. Я был практически уверен, что в следующем издании французско-английского словаря фирмы «Ларусс» напротив фразы «жуткий американец» рядом с определением напечатают мою фотографию.

Я взял Нортона на руки и попытался объяснить ему правила хорошего тона и поведения в ресторанах. Завершив нотации, я сунул кота в матерчатую сумку, его любимое средство передвижения.

Когда мы выходили из ресторана, меня остановила официантка и отвела в сторону.

— Маленький котик прав, — сказала она.

Заметив мое удивление, официантка объяснила:

— Все это шеф, он сделал много невкусного мороженого и рассчитывал избавиться от десерта, скормив его коту. — Потом она почесала голову Нортона (чесание головы — одно из трех его самых любимых занятий) и сказала: — Это удивительная кошка с отменным вкусом.

— Никогда в этом не сомневался, — ответил я и с почтением посмотрел на Нортона. Кот взглянул на меня. — Я никогда не сомневался в тебе больше минуты.

КОТ НА СУПЕРКУБКЕ[3]

Эдмунд Уилсон[4] однажды сказал, что единственной великой темой американских писателей первой половины двадцатого века является тема становления Америки.

Возможно. Однако я бы поспорил и внес небольшие корректировки в такое узкое видение тематики. Не вдаваясь в подробности, давайте просто обозначим весьма плодотворный сюжет для американских писателей: воспитание американского кота во второй половине двадцатого века. Особенно если главный герой — замечательный, красивый, добрый шотландский вислоухий кот с круглой головой, плоскими, загнутыми вперед и вниз ушами, больше похожий на филина, который путешествовал по всему миру и повидал на своем веку больше, чем Гулливер.