— Может быть, я смогу для тебя что-нибудь сделать… — Пиайю не хотелось попусту обнадеживать беднягу. — Но сначала мне потребуется твоя помощь. Я должен здесь в определенном месте взять несколько проб камня для строительства небольшого храма Сета.

Воин мрачно кивнул:

— Да уж, кому как не ему строить храм в этой пустыне. А, впрочем, это не мое дело. Меня, по чести, больше обрадовал твой визит.

Вместе с новым знакомым и несколькими нубийскими стрелками Пиай полчаса шел вдоль течения реки на север, и тут за одним из поворотов реки их взорам открылась мощная скальная стена в восемьдесят или сто локтей высотой. Пиай посмотрел на свою карту:

— Да, должно быть, то самое место.

Он подошел ближе. Скала песочного цвета, казалось, устремлялась в безоблачное небо. С запада вершина выглядела более плоской, и Пиай забрался с той стороны, обследовал землю, постучал бронзовым молоточком там и здесь, произвел измерения и признал правоту царя: невозможно было найти более подходящего места для громадного храма в скалах.

Пер-Рамзес, новая столица царства, была вскоре застроена, так что двор и жрецы могли переехать туда. Дома и дворцы выстроили быстро, потому что они были призваны служить живым только несколько десятков лет, поэтому для них применяли кирпичи из нильского глинистого ила, дерево и другие доступные материалы. Гробницы и храмы были, напротив, из камня, потому что их строили для вечности. Хотя архитекторам удалось довольно быстро построить храм, скульпторы и камнерезы с работой еще не справились, поэтому во многих местах отсутствовали статуи и украшения стен.

Царь так и не научился добродетели терпения и не ценил ее высоко. Для него все должно было идти очень быстро, поэтому он велел беззастенчиво грабить храмы близлежащих городов. Даже Мемфис должен был «помочь», и ни один жрец, ни один чиновник не осмеливались поднять голос против этого. Фараон велел сбить на многочисленных статуях имена своих предшественников и заменить их своим собственным. Только таким образом за несколько лет удалось добиться того, что из земли поднялась столица, которая была достойна стать царской резиденцией. Большинство чиновников остались, однако, в Мемфисе, и Рамзес объявил, что он ежегодно будет проводить там несколько месяцев в прохладное время года Перет.

Хотя дворцовый квартал был уже готов, все еще не хватало домов для чиновников, слуг, ремесленников и рабочих. Привлеченных на принудительные работы хабиру слишком мало, чтобы изготовить необходимое количество кирпича. Это был гордый упрямый народ и если стража сегодня ловила сто человек, то через день-два половина исчезала. Не помогали ни побои, ни отрезание ушей. Жаждущее свободы племя считало, что с ним плохо обращаются, и не чувствовало себя обязанным фараону. Надсмотрщики снова и снова бежали к главному советнику с жалобами на хабиру, и Парахотеп наконец вынужден был доложить царю:

— Я не хотел бы докучать мелочами Благому Богу, но, если я должен выполнять твои мудрые приказы, все, действительно все, должны меня поддерживать. Речь снова идет об изготовлении кирпича. Амбары лишь наполовину готовы, а строители слоняются без дела, потому что отсутствует материал. Мы отправили сюда с земель северной границы до Мемфиса каждого мужчину, каждую женщину и каждого ребенка, хотя без детей можно было бы обойтись. Они работают в мастерских по производству кирпича, и твой план был бы уже почти выполнен, если бы не эти упрямые хабиру. Можно разбить целый лес бамбуковых палок об их спины — они работают из рук вон плохо, медленно, уклоняются от выполнения долга по отношению к тебе и десятками бегут в пустыню. Что нам делать?

Рамзес задумчиво покачал головой:

— Я не понимаю только одного. В стране Кеми все течет без сучка без задоринки, потому что боги в своей мудрости создали бамбук. Медлительный крестьянин, ленивый раб, неусердный чиновник, забывающий о своих обязанностях жрец, плохой ученик, упрямый осел — всех их палка приводит в разум и напоминает им об их обязанностях. Разве хабиру исключение? Разве они не люди и их спины так же глухи, как их уши?

Тут Парахотеп вынужден был рассмеяться:

— Мне вспомнилось наше школьное время и слова, которые часто повторяли учителя: ухо ученика на его спине, и он слушает только тогда, когда его бьют.

Теперь и Рамзес расхохотался:

— Да, мой отец Озирис-Сети разрешил учителям применять палку и ко мне, но они из уважения перед наследным принцем не слишком усердствовали. В любом случае это было полезно, потому что тогда хотя бы стыдишься перед другими. Поэтому я задаю еще раз свой вопрос: разве хабиру другие? Что отличает их от египтян?

Визирь пожал плечами:

— Я не знаю. Говорят, они не верят в наших богов. Если ты хочешь знать совсем точно, твое величество, то допроси вместо меня Мозе, который считается их предводителем. Я хочу завтра принять его.

— Хорошо, я буду при этом.

Вечером Рамзес говорил с Нефертари о трудностях с хабиру.

— Чтобы ты сделала на моем месте, если побои и другие наказания не помогают?

— Мой отец очень редко бил своих полевых рабов. Если один из них не выполнял свою дневную работу, например вместо двенадцати четвериков зерна намолол только восемь, тогда на следующий день он должен был сдать двадцать. Тогда он работал быстрее и делал по крайней мере десять. Нечто подобное можно попробовать с хабиру.

Рамзес рассмеялся:

— Можно попытаться. А как дела у наших принцев?

— Меня заботит Амани. Ему уже двенадцать лет, а он очень погружен в себя и подолгу бывает у своей няньки, которая, конечно же, его балует. Он часто прогуливает тренировки с оружием, а вместо этого забирается в какой-нибудь сад, ложится под куст и смотрит на небо. Но ты это и так знаешь.

— Конечно, я это знаю, но не считаю слишком серьезным. Это может измениться быстро. А Енам?

— Дикарь, которого нужно еще укротить. Он постоянно дерется со своими одноклассниками, которые едва осмеливаются сопротивляться. Вчера в моем саду он забрался на самую высокую сикомору, наступил на засохший сук и упал на ноги, конечно, как кошка, но вывихнул лодыжку. Теперь он приковылял на костылях в классную комнату, и остальные им восхищаются. Но при всем при этом у него доброе сердце, он отзывчивый и щедрый… Я надеюсь, ты проявляешь немножко заботы и о детях Изис-Неферт? До меня дошли жалобы…

Рамзес гневно вскинулся:

— Жалобы?! Да чего она, собственно говоря, еще хочет, она, которой помешали остаться жрицей? У нее есть свой придворный штат, слуги, доверенные лица, я регулярно беру ее к себе в постель, у нее два сына от меня, которые носят урей, и к ним обращаются так же почтительно, как к наследнику престола и его брату. Ей что, мало?

— Ей слишком мало. Как мать твоих сыновей, она ожидает большего внимания. Ее едва упоминают в надписях, ее ни разу не изобразили с тобой, а недавно она заявила, что с ней обращаются не лучше, чем с наложницей.

— И в этом она права! Когда я ее посещаю, я делаю это лишь моим… — он указал на свой фаллос, — и никогда моим сердцем. Мое сердце хранишь ты, и ничего тут не поделаешь.

— Только после моей смерти ты получишь его назад и тогда сможешь подарить его другой.

— Ах, Нефертари…

Сильный крупный Рамзес с нежным укором посмотрел на свою маленькую изящную жену, заглянул в ее раскосые темные глаза и почувствовал, что влюблен, как в первый день.

Мозе происходил из Питома, восточного пограничного города страны Кеми. Этот город находился посреди пустыни на одном из притоков Нила, который на своем пути на восток был сопровождаем узкой полоской плодородной земли. В этом районе жило племя пастухов хабиру, некоторые из них осели в Питоме или же работали там. Большая часть племени, однако, кочевала со своими овцами и стадами крупного рогатого скота по пустыне, причем определение «пустыня» этой местности не совсем подходило. Там и тут попадались маленькие источники воды, которые были окружены растительностью и строго охранялись хабиру. В этой «пустыне» имелись также обширные, похожие на степь земли, травы на которых хватало, чтобы долгое время кормить несколько стадов овец.