— Секрет долголетия — в чем он? О, если бы у меня было достаточно времени! — сказал мне врач. — А что я могу выяснить за три дня? Тут нужно три года, за этот срок еще можно что-либо сделать.
После первых двух визитов, не посещая острова, я получил возможность поддерживать постоянный контакт с жизнью на Тристане. Джон Хагэн, интеллигентный островитянин, поселившийся в Кейптауне в конце прошлого века, оказался для меня превосходным информатором. Он посетил в 1923 году свою родину вместе со мной на каботажнике и обратил мое внимание на такие детали островной жизни, которые я сам никогда бы не заметил. Его жизненный путь был полон приключений и драматических эпизодов, и мне показалось заманчивым узнать поближе этого человека с далекого острова, человека, сумевшего приспособиться к непривычной для него жизни в городе и выжить в нем.
Джон, высокий крепкий блондин с голубыми глазами и длинными красивыми усами, совершенно не похож на типичного смуглого тристанца. Он прибыл в Кейптаун перед началом англо-бурской войны[30] и участвовал в ней, а после демобилизации поступил работать в Трамвайную компанию вагоновожатым. Единственными известными ему до этого колесными экипажами были тачки и запряженные волами повозки, но он довольно быстро приноровился к электрическому трамваю и водил по Кейптауну старые открытые вагоны, которые были тогда самым быстрым транспортным средством. Он постоянно подбирал меня на остановке «Оранжевая улица» по пути из школы домой. Хагэн вышел на пенсию после сорокатрехлетней службы в Трамвайной компании, а умер в возрасте семидесяти одного года (его мать, верная традиции долгоживущих женщин на Тристане, отлично чувствовала себя до самой смерти и скончалась в девяностолетнем возрасте). Хагэн оживил передо мной многие страницы прошлого Тристана, часто рассказывая о своей родине, и от него я получил кое-какие нити, ведущие к секрету удивительного здоровья островитян.
Меня всегда интересовало, прожил бы Хагэн дольше, если бы остался на Тристане? Жизнь в Кейптауне была для него нелегкой, особенно зимой, когда Хагэн, проводя многие часы в трамвайном вагоне, ни днем ни ночью не был защищен от яростного дождя, за исключением разве что легкого капюшона на голове. Я думаю, его жизнь укоротила цивилизация. Там, на Тристане, люди заправляют осветительные лампы пингвиньим жиром, и мерцающие лучи такой лампы для Хагэна были бы, вероятно, более полезны, чем электрический свет фар кейптаунского трамвая.
Как-то раз я спросил Хагэна, почему на Тристане женщины живут дольше, чем мужчины. Он дал мне понять, что остров вовсе не утопия. Все дело в том, что мужчины здесь умирают довольно часто случайной, неестественной смертью. Так, например, трое первых поселенцев в один «прекрасный день» исчезли без следа — скорее всего, были убиты. Беглец с китобоя, прожив одиннадцать лет на острове, постепенно терял рассудок и в конце концов утопился. Матрос, чудом спасшийся после кораблекрушения, нашел бочонок рому, прибитый к берегу, и допился до белой горячки. Другой потерпевший кораблекрушение тоже тронулся умом: бродил по горам месяца два, питаясь яйцами морских птиц, и умер, по всей вероятности, от солнечного удара. Дед самого Хагэна перерезал себе вены и тем самым покончил многолетнюю вражду с подрядчиком. Несколько островитян нашли свою смерть, сорвавшись с крутых скал, тянущихся почти вдоль всего Тристана. Один или два погибли в пасти акул. Еще один умер от ушибов и увечий, охотясь за горными козлами. Маленького мальчика унесло в море разбушевавшейся после ливня горной речкой, протекавшей через поселок.
Но самая страшная трагедия произошла в 1885 году. Это была какая-то непостижимая мистерия. Пятнадцать мужчин (тринадцать из них — семейные) вышли в море на деревянном вельботе навстречу торговому паруснику, проходившему мимо острова. Вельбот был подарен островитянам британским правительством в знак благодарности за помощь потерпевшим кораблекрушение и обладал лучшими мореходными качествами, чем парусные лодки. На вельбот был погружен скот, который островитяне надеялись обменять на муку и прочую бакалею.
Питер Грин, губернатор острова, наблюдал в подзорную трубу за вельботом и парусником; они шли рядом. «Парусник стал удаляться от берега, потом мы увидели вельбот у него за кормой, — писал он. — Оба судна были на расстоянии четырех миль от нас. Когда парусник снова стал виден, то наша лодка оказалась так далеко на востоке, что разглядеть ее можно было лишь с трудом. Мы высматривали вельбот целую ночь. Наутро отправили две поисковые партии по берегу вокруг острова. Но они не обнаружили никаких следов вельбота».
И никто больше его не видел. Сначала решили, что с потерпевшего аварию вельбота люди перебрались на барк. Оставшиеся на берегу долгое время были уверены, что их родственники найдутся. Однако капитан парусника «Вест Райдин» на запрос ответил, что у него не было никакого контакта с островитянами на вельботе и он не может объяснить его исчезновение.
Море, правда, было в тот день неспокойным, но знаменитые тристанские лодочники отваживались выходить на промысел и в худшую погоду. Питер Грин был уверен, что вельбот подошел к паруснику. Скорее всего, его перегрузили (пятнадцать человек и скот), и судно перевернулось вместе со всей командой.
Там был и отец Хагэна. Его мать потеряла трех братьев. На острове после катастрофы осталось всего четверо взрослых мужчин, причем один из них — идиот. Жители решили покинуть остров, где произошла эта ужасная трагедия, и поселиться в Южной Африке. В это время Хагэн и попал в Кейптаун.
Тристанцы надолго запомнили это бедствие. Если мужчины, отправившись в далекий рейс за яйцами к группе птичьих островов, долго не возвращаются, память о великой трагедии не дает покоя измученным женщинам.
Это происшествие привело к любопытной закономерности: на острове мальчиков стало рождаться больше, чем девочек. С течением времени мужское и женское население было сбалансировано. Только этой загадкой природы и можно объяснить тот факт, что у тристанцев больше старух, чем стариков. Хагэн говорил мне, что женщины на острове вполне здоровы, кроме разве редких «припадков». Из его последующих пояснений я понял, что речь здесь шла об обыкновенной истерии, вызванной, по всей видимости, суровыми моральными обетами, неукоснительно соблюдаемыми в островной общине. Некоторых «припадочных» женщин посещают религиозные видения. Все побывавшие на острове доктора диагностировали подобные «припадки» как форму подсознательного протеста против обетов, вызванного длительным подавлением естественных эмоций. Я не склонен относиться к этому явлению серьезно, поскольку женщины в других отдаленных общинах страдают такими же нервными заболеваниями.
Рождаемость на Тристане не представляет опасной проблемы, хотя роженицы обходятся здесь без квалифицированной медицинской помощи — она для них недоступна. Около восьмидесяти лет назад один морской врач проверил метрические книги на Тристане и отметил, что только пятеро из всех рожденных здесь детей умерли в детстве. После первой мировой войны на острове имелась всего одна акушерка, которая переняла свое искусство от матери и передала его потом двум дочерям. Они не применяли никаких антисептических средств. И тем не менее новорожденные на Тристане не умирали, если не считать нескольких мертворожденных.
Вероятно, немногие из вас согласятся со мной, если я скажу, что ключ к долголетию тристанцев можно отчасти найти в том, что каждый грудной ребенок вскармливается материнским молоком. Более того, детей из-за нехватки коровьего молока не отнимают от груди, пока им не исполнится двенадцать, а то и шестнадцать месяцев! Многие дети с островов и сегодня редко видят свежее молоко после того, как их оторвали от материнской груди.
Тристан — остров больших семей, начиная с того времени, когда на нем вообще поселились люди. Около ста лет назад, когда на остров прибыл первый священник, он нашел там всего девять семей — в среднем по семь детей в каждой.
