Асимметрии, формировавшие его жизнь, относилась не к физике, а к политике.

Андрей Сахаров поступил в университет в 1938 году, — накануне мировой войны. Мир тогда представлялся ему крайне асимметричным. Впереди планеты всей шла страна, в которой ему посчастливилось родиться. Шла навстречу светлому будущему, обществу всепланетной социальной справедливости и беспредельных возможностей. Позади оставались страны капитализма, и среди них наиболее зловещая — Гитлеровская Германия, в которой надругались над словом “социализм” приставкой “национал-” и отвергали научные теории из-за их анти-национального происхождения.

Асимметрию эту отменила мировая война. Началась она с договора-сговора между фашисткой Германией и советской Россией, проявившего глубинную симметрию двух режимов. Однако спустя два года заостренная ось Берлин-Токио вонзилась почти одновременно в коммунистическую диктатуру и в крупнейшую демократию, что породило странную симметрию под немыслимым прежде названием “Объединенные нации”.

Сломав воинственную Ось, Объединенные нации создали международную организацию в качестве инструмента поддержания мира. Но осевая симметрия, лишенная своей оси, стремительно преобразилась в антисимметрию, и первые ядерные взрывы обозначили это превращение.

В Хиросиме и Нагасаки наука зримо воплотилась в политику. И физики, причастные к этому воплощению, быстрее политиков поняли, что новая антисимметрия чревата самоуничтожением человечества. Крупнейшие физики-теоретики 20 века — Эйнштейн и Бор — обращались к новорожденному мировому парламенту — ООН, призывая создать Мировое правительство, чтобы ядерный век не стал последним веком мировой цивилизации. Увы, тогда это была слишком теоретическая идея.

Слишком теоретической для 20-летнего Андрея Сахарова была и обрисованная глобальная картина мировых симметрий. В зловеще-практических обстоятельства, когда фашисты подошли к Москве, студент-четверокурсник эвакуировался вместе с университетом в далекий Ашхабад. И после ускоренного окончания университета отправился на военный завод в Ульяновске.

Завод делал патроны — для фронта, для победы. А молодой специалист по «оборонному металловедению», стараясь помочь победе, изобрел магнитный прибор для проверки качества пуль. И первая его самостоятельная задача в теоретической физике родилась из размышлений над этим изобретением.

Чтобы из патронного производства возникла физическая задачка сомнительной важности, требуется человек с призванием физика-теоретика. Иначе изобретение вполне конкретного прибора не поведет к абстрактному вопросу, а что если магнитные силы заменить электрическими? Это был не производственный вопрос, это был вопрос к природе, в которой имеется странная симметрия электричества и магнетизма.

За сорок лет до того служащий патентного бюро в Берне, размышляя над кажущейся несимметрией движущихся зарядов, создал самую знаменитую физическую теорию — теорию относительности. Начиная размышлять о какой-нибудь несимметрии природы, теоретик не знает, придет ли он к новой теории, просто к новой формуле, или не придет ни к чему разумному вовсе. Но психологический мотив один и тот же.

Итак, в самом теплом и светлом помещении Ульяновского патронного завода — в парткабинете, рядом с полками политических книг, молодой инженер занимался теоретической физикой и придумал-таки, как решить свою электромагнитную задачу.

За этой задачей последовали другие — ненужные для патронного производства, но интересные для начинающего теоретика. Теоретик задавал Природе вопросы, ответы на которые получал с помощью рассуждений и математики, умело распоряжаясь симметриями и асимметриями. Только одну из этих задач можно понять без пояснений: С какой скоростью увеличивается толщина льда, окруженного ледяной водой? (Не холод ли военных лет подсказал эту задачу?)

Решения двух других задач начинающий теоретик отправил отцу в Москву, а тот показал их Игорю Евгеньевичу Тамму, главному теоретику в Физическом институте Академии наук. В результате, в начале 1945-го Андрей Сахаров стал аспирантом ФИАНа и целиком отдался теоретической физике.

На чистую науку история дала ему всего несколько лет. Атомной взрыв в Хиросиме в августе 1945-го был адресован и Советскому Союзу. Ядерная асимметрия требовала ответа. Так считали не только сталинские политики, но и российские физики. Восстановление симметрии, создание советского ядерного оружия для физиков было не столько великодержавной претензией, сколько предотвращением новой войны.

Летом 1948 года к разработке супер-бомбы подключили И.Е. Тамма и его сотрудников. Сахаров, только что защитивший диссертацию по чистой науке, вернулся к физико-техническому изобретательству. Почти на два десятилетия. Он считал это дело необходимым, оно ему нравилось, и оно у него получалось.

Изобретательство совместимо с теоретической физикой. Изобретательством занимался и Альберт Эйнштейн. А другой знаменитый теоретик Энрико Ферми об изобретении супер-бомбы сказал: “Превосходная физика!” Ведь термоядерный взрыв с его астрономическими температурами и давлениями дает теоретику возможность “попасть” внутрь звезды.

Все это так. Но спустя сорок лет Сахаров с грустью писал в письме:

"Пытаюсь изучать сделанное умными людьми в области квантовой теории поля … вещь крайне трудная, и я часто отчаиваюсь когда-нибудь выйти на должный уровень — упущено с 1948 года слишком многое, сплошные пробелы, и все последующие годы я только за счет удачи и “нахальства” мог что-то делать, часто попадая впросак или работая впустую."

“Нахальство” по другому называется смелостью, а удача — награда за смелость и в науке. Но нет оснований не верить Сахарову: термоядерное изобретательство отняло слишком много его сил.

Как ни увлекательно видеть в водородной бомбе искусственную звезду, к концу 50-х годов цель была достигнута. Научно проблема исчерпалась. Настала очередь изощренной техники. Там тоже есть творческий простор, но не для физика-теоретика.

А как быть теоретику, который знает, что изобрел самое могущественное оружие в истории и — по воле истории — стал наиболее влиятельным ученым в военно-научном комплексе страны? Ответственность за происходящее вокруг — родовое чувство российской интеллигенции — привело физика-теоретика в практическую политику.

Свою политическую биографию Сахаров начал в области своей профессии: его заботили ядерные испытания в атмосфере — вредоносные для человечества и необязательные для поддержания ядерного баланса. Начинающему политику сопутствовал успех — в 1963 году международный договор запретил надземные испытания. Это утвердило Сахарова в важности своей новой роли. Вместе с тем общение с высшими руководителями государства давало ему эмпирические знания о советском правительстве, недоступные другим. Сама проблема стратегического равновесия связана с общим потенциалом государства и общества.