Так стоит ли колебаться? Это задание представляется выгодным с любой точки зрения. Даже если бы Эдриан мог предвидеть, что Нора окажется в поместье, он не изменил бы решения. Он еще в Лондоне научился быть к ней безразличным, так почему бы не сохранить безразличие и здесь?

Но здесь были места, где он любил ее. Здесь она снова была живая. Встретив Нору в лесу, Эдриан сумел сорвать с нее маску, которую ее вынудили носить в Лондоне. Румяная, задыхающаяся, с разметавшимися черными волосами, Нора выступила из-за ствола, и Эдриан потерял голову.

В тот момент она снова показалась ему девчонкой. На короткий миг он сам вдруг ощутил себя… живым, трепещущим от нахлынувших чувств, остро воспринимающим все вокруг.

Однажды Нора назвала его женоподобным. Сейчас Эдриан с мрачным юмором понял, что она права. Когда он спрыгнул с лошади, Нора съежилась, ожидая удара. Но Эдриану и в голову бы не пришло ударить ее.

«Логика, только холодная логика», – напомнил он себе. В присутствии Норы логика ему изменяла.

Вдруг у самого уха послышался ее голос:

– Лорд Ривенхем, мне нужно отдавать распоряжения по хозяйству. Я не могу это делать из своих покоев.

Как холодно она говорит… А ведь они только что целовались! Это доказывает, что нельзя доверять собственной памяти. Сам он помнил лишь тихие вздохи, мягкие губы, теплые руки, смех. Помнил он и то, как такие прелюдии завершались: скрытно, торопливо, в страхе разоблачения.

Он всегда был для нее только развлечением, временно отвлекал ее от мужчин, чье мнение было существенным, и от роли, которую она собиралась играть по отношению к ним. Это стало ясно в тот день, когда он явился в Ходдерби просить ее руки и встретил ее отца и брата. Те были уже предупреждены ею и вооружены.

Эдриан до сих пор не знал, наблюдала ли Нора из окна, как Дэвид Колвилл пытался совершить убийство.

Нора опять заговорила:

– Я должна…

– Один из моих людей будет вас сопровождать, пока вы будете заниматься хозяйством, – отвечал он. – Но с вашими блужданиями покончено.

Казалось, такой ответ ее удовлетворил, возражений не последовало. Теперь оба слышали только жужжание пчел и шелест ветра в высоких травах, сквозь которые они ехали. Кружились бабочки. Небо над розоватыми стенами Ходдерби сияло такой яркой голубизной, что казалось, оно дрожит и пульсирует.

– Я согласна на эскорт, – заявила через некоторое время Нора таким тоном, словно у нее был выбор. – Но только страж не должен вмешиваться в мои распоряжения.

Эдриан невесело хохотнул:

– А вы подумали о том, как отразится на доходах затеваемая вашей семьей война?

Он почувствовал, как она напряглась, но ответа не последовало. Такое молчание тоже было формой мятежа. Другой мужчина не выдержал бы и ударил ее.

Он ведь и сам на это способен, разве не так? Или придется считать себя тряпкой? Эдриан отрекся от своей веры, и теперь нелепое постоянство Норы приводило его в замешательство. Конечно, преданность и постоянство – качества привлекательные и даже удобные… будь они обращены на него. Но такого никогда не было. Она позволила ему явиться в Ходдерби с брачными предложениями, зная, что ее семья не выпустит его живым.

Впрочем, ладно. Сначала он любил ее, потом ненавидел за одно и то же качество – яростную преданность тем, кого она любит. Теперь ему придется сломить ее. На сей раз это его долг. И лучше попытаться сделать это с удовольствием. Дело не в том, что подобные действия погубят его бессмертную душу – надежду на спасение он давно утерял. Не важно и то, какую из церквей Господь считает истинной, просто Эдриан полагал, что отступников Бог точно не простит.

Он направил коня в ворота и обернулся, чтобы помочь Норе спрыгнуть на землю. Но она уже соскочила с седла и не оглядываясь пошла прочь.

Спрятавшись в кладовке и заперев замок, Нора дрожащими руками разгладила смятое письмо. Сообщение было кратким, и писал его тот, кто понятия не имел, что в доме расположились солдаты короля. Завтра под покровом ночи в дом явятся люди, чтобы забрать оружие и боеприпасы, которое собрал Дэвид.

Нора несколько недель с нетерпением ждала этого сообщения. Спрятанные в винном погребе запасы пороха представляли постоянную угрозу для всех обитателей дома. Но какой неудачный момент! Если бы они явились тремя днями раньше…

Она бросила записку в огонь. Бумага скрутилась и почернела. В воздухе разлился странный сладковатый запах, от которого Нора почувствовала дурноту.

Она понятия не имела, кто будет заниматься прибывающей группой. Дэвид не сообщал ей имен своих тайных помощников. Но если ее записка не придет вовремя – а иногда это занимало несколько дней, – то эти люди попадут прямиком в ожидающую их ловушку. Прольется кровь. Все погибнут, а Ривенхему и его друзьям больше не будут нужны доказательства вины ее брата. Если Дэвид попадет в их руки, то прямиком отправится на эшафот.

Или победят люди брата. Тогда умрут Ривенхем и его солдаты.

Нора тяжело опустилась на стул.

Не важно, если Ривенхем будет убит. О нет, важно! Нора прижала руку к губам. Если Ривенхем умрет, весть об этом быстро долетит до Лондона. Бед станет еще больше. Именно об этом она и должна заботиться.

Она прикрыла глаза. Эдриан!

Плоть слаба, но не бессмысленна. У нее есть собственный, животный, разум. В постели с мужем тело Норы было мертвой глиной, но сегодня в яблоневой роще оно ожило.

Как же она могла забыть это острое наслаждение, от которого обострялись все чувства, грудь дышала свободнее? Воздух на лугу казался душистее, а прикосновение его шерстяной куртки к руке занимало все мысли.

Нора подняла голову и заглянула ему в лицо. «Я могла бы его соблазнить», – подумалось ей. Даже если отбросить собственные чувства, это могло бы помочь Дэвиду, а в крайнем случае отвлечь Эдриана от цели.

Нора схватила кочергу и размешала пепел, чтобы не осталось ни строчки. Лечь с ним в постель… Одна эта мысль привела ее в трепет. Нора стояла и в оцепенении смотрела на собственную руку, стиснувшую рукоять кочерги. Когда-то эта рука была нежно-розовой и безупречной, теперь костяшки покраснели, ногти выглядели неухоженно, вены заметно выступили на коже. Она больше не девочка, но порок, изъян в ней остался прежним – она всегда чувствовала вожделение к Эдриану. Ни гнев отца, ни отказ от нее Эдриана, ни упреки мужа не смогли этого изменить.

Нора в сердцах отшвырнула кочергу. Та с громким стуком упала на камни. Зачем себя обманывать? Если она ляжет с ним в постель и Дэвид от этого выиграет, выгода будет временной, не той, на которую Нора могла бы положиться. Ривенхем явился сюда не за ней. Он ясно дал ей это понять.

Тщеславие! Как оно прежде разъедало ей душу! Ради нее Эдриан не оставил свою веру, хотя именно религия была первым из возражений, которые выдвинул отец, когда Нору заставили во всем признаться. Но ради собственной выгоды Эдриан легко переменил религию, чтобы угодить новым друзьям.

Чего можно ждать от подобного человека? Тот, кто предал свою церковь, способен ночью лечь с женщиной в постель, а утром погубить ее брата. Кто станет жалеть о таком, если он плохо кончит? Пусть лучше проиграет он, а не те, кто сражается ради высоких целей, а не ради личной выгоды.

«Его германское величество не может желать добра нашему народу, – часто говорил Дэвид. – Сердце его принадлежит Ганноверу. Он даже не говорит на нашем языке. Мы должны противостоять ему ради Англии. И ради собственной семьи – тоже».

Нора обхватила себя за плечи.

Если нельзя убедиться, что ее письмо получено, значит, следует считать, что соратники Дэвида будут действовать, как намечено.

Единственный способ предотвратить катастрофу – вывести из строя лорда Ривенхема и его людей. Если они не смогут противостоять друзьям Дэвида, то кровь не прольется и обе стороны будут спасены.

Нора тотчас сообразила, как этого добиться.

Оставался только один вопрос – кто спасет ее, если Ривенхем поймет, что она сделала?