– К сожалению, нет, – скривилась я. – У меня литература. Ведёт какая-то мисс Нэггинг.

Настроение мгновенно испортилось. Сейчас опять начнётся урок, меня будут разглядывать, а на месте ироничного, яркого и искреннего Кайла окажется самодовольный Ричи.

– Найта?!

Ох. Лёгок на помине.

– Что ты делаешь рядом с этим… с этим… – По-арийски холодные глаза Ричарда лучились презрением. Так смотрят на жирное пятно на белой рубашке или на таракана в компоте.

Меня покоробило. Да какое он имеет право так смотреть на Кайла? На моего… неважно, кого, главное – на моего.

– Ты меня обманул, – шутливо пожурила я мальчишку. – Говорил, что непопулярен. И что я вижу? Прямо у входа нас караулит твой поклонник.

Кайл демонстративно сунул руки в карманы и ковырнул мыском землю.

– Я такой забывчивый. Совершенно вылетело из головы, что у нас здесь свидание.

Прелестнейшее и невиннейшее создание. А Ричард сейчас лопнет от возмущения. Или паром изойдёт.

– Грёбаный пидо…

– Сколько чувств! – перебил его Ками Кайл и гнусаво протянул: – Ты такой хорошенький, когда сердишься.

– Ты… – Ричард не нашёл слов от ярости.

Кайл нежно улыбнулся, вплотную подошёл к нему, встал на цыпочки и звонко чмокнул куда-то в район подбородка – выше не дотянулся. Ричард по-девчачьи взвизгнул и шарахнулся. Кайл махнул рукой и удрал, пока он не опомнился. Я старательно давила злорадное хихиканье и смотрела в сторону.

– Правда, он милый? – невинно поинтересовалась я у Ричарда. – И такие остроумные шутки.

– Остроумные, значит? – Ричард с омерзением вытер ладонью подбородок. – Так ты ничего не знаешь о Ками?

Я насторожилась:

– А что именно я должна знать?

– Он бывший приютский, – охотно поделился со мной Ричард. – И до двенадцати лет его никто не хотел забирать, потому что он со странностями. Кларсоны пошли на это, потому что им больше никто не светил. Билл выпивает, Клара попадалась на жестоком обращении с детьми. Им пятнадцать лет отказывали в усыновлении, и если бы в приюте так не хотели избавиться от этого кретина, то отказали бы и в тот раз.

Гм… я не заметила за Кайлом странностей. А внешность – личное дело каждого. В конце концов, мы же не аллийцы, у которых даже длина волос строго регламентирована! Но и там к бунтарям относятся с пониманием – делайте, что хотите, только нас, консерваторов, не принуждайте. Впрочем, люди порой проявляют даже большую косность, чем любой из Старших народов.

– Что ты подразумеваешь под словом «странности»? Я не видела ничего такого… – решилась спросить я у Ричарда. Конечно, он просто поливал Кайла грязью, но это не похоже было на приступ злости из-за неудачной шутки. Да и не бывает дыма без огня.

– Так ты ещё не видела? – нехорошо оскалился Ричард. – Значит, увидишь. И не говори потом, что я не предупреждал тебя. От таких друзей одни неприятности.

– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, – вполголоса процитировала я средневекового поэта. И очень остро осознала, что не хочу дружить с Ричи. К Кайлу меня явно тянет больше.

– Вот-вот, – обрадовался парень. Я рассеянно кивнула. Пусть думает, что хочет.

Мисс Нэггинг была ужасна. Во-первых, она оказалась кайсой. К счастью, неинициированной, необученной и понятия не имеющей об Ордене, но даже подсознательных стремлений оказалось достаточно, чтобы возненавидеть меня. Охота на равейн и магов для кайсы – что-то вроде инстинкта, так что у мисс Нэггинг не было выбора. Но если врождённую неприязнь ещё как-то можно пережить и оправдать, то мерзкий склад характера – никогда. А нрав преподавательнице литературы достался воистину инквизиторский – это во-вторых.

В-третьих, мисс Нэггинг действительно вызвала меня к доске и заставила рассказать о себе, то и дело перебивая и комментируя речевые ошибки. От этого я ещё больше волновалась и сбивалась. Бубнила что-то про родилась – жила – училась – служу родине… Потом пытка, наконец, закончилась. Преподавательница милостиво разрешила занять свободное место за одной из последних парт. Когда я уже садилась, в спину мне долетело сухое:

– В следующий раз, мисс Верманова, придёте без накладных ресниц. Обильный макияж в школе запрещён.

Бах! – рухнула доска за спиной Нэггинг. Совершенно невредимая учительница ойкнула и отпрыгнула в сторону. Я медленно выпустила воздух сквозь зубы.

«Ресницы накладные, как же. Зависть не лечится».

Жгучее раздражение, спровоцировавшее выброс магии, постепенно улеглось.

Что ж, по крайней мере, теперь точно известно, что Нэггинг – кайса. Если бы я ошибалась, то литературу бы сегодня отменили в связи с сотрясением мозга у преподавателя.

– Наверное, шурупы ослабли… – неуверенно промямлила Нэггинг, разглядывая помятую доску. – Надо сообщить в администрацию. Сходите вы, Паркер, – добавила она уже более жёстко. Быстро приходит в себя… кайса несчастная.

А мне, кроме придирок ненормальной учительницы, пришлось весь урок терпеть восхищённые взгляды вполоборота от невнимательной половины класса и боязливые, исподтишка – от тех, кто умудрился сопоставить оскорбительную фразу, яростный взгляд и рухнувшую доску.

Да, сегодня я по проколам бью все рекорды. Может, смена климата влияет? Или часовые пояса? Или я просто расслабилась, проведя почти год в обществе магов и аллийцев, знающих, кто такие равейны? Не иначе…

– Как первое впечатление от школы? – вежливо поинтересовался Ричард в столовой. Видимо, попытки мисс Нэггинг унизить меня смягчили его суровое сердце, и он решил закрыть глаза на дружбу с Кайлом. Даже представил меня своей компании. Хотя, честно, я бы прекрасно без этой компании обошлась. Особенно за обедом. Любая еда доставляет гораздо меньше удовольствия, когда каждый кусок провожают внимательные взгляды. Кроме того, среди светловолосых накачанных футболистов и их загорелых подружек-болельщиц я смотрелась белой вороной… То есть бледной.

Так и хотелось противным голоском сказать, что слишком долгое пребывание на солнце вредно для кожи и провоцирует преждевременное старение.

– У вас здесь интересно, – дипломатично ответила я, не уточняя, что именно меня заинтересовало. – Всё иначе, чем у нас.

– Да? – наклонился вперёд один из парней, Майкл – уже четвёртый Майкл, встретившийся мне в школе, – не обращая внимания на ревнивый взгляд подружки. Этот, кстати, был единственным темноволосым на всю их белобрысую компанию. Ещё немного, и я начну думать, что в футбольную команду отбирают по цвету волос и количеству квитанций на посещение солярия.

– Ну… У нас классы постоянные, за десять лет все так друг к другу притираются, что получается вторая семья. Отношение, конечно, разное бывает, но класс – отдельная единица системы. А каждый ходит на свои уроки, где-то расписание совпадает, где-то нет.

– Ну, у нас более правильный подход. Научный, – безапелляционно заявила Сара. Вот она мне ужасно напомнила Монику, земля ей пухом. Та же непробиваемая уверенность в собственной правоте, только здесь ещё и помноженная на патриотизм и тяжеловесные формулировки. – В вашей стране устаревшая система, которая провоцирует отделение личности от общества, замыкание в себе. У нас человек имеет больше возможностей.

«Мы – просвещённое общество. У всех других просвещение неправильное. Мы придём и научим вас просвещению», – чуть не процитировала я изречение одного из смотрителей, но вовремя удержалась. Боюсь, здесь бы меня не поняли.

– Ната Верманова – ты? – внезапно раздался детский голосок над ухом.

– Да, это она, – небрежно кивнул Ричард. В своей компании он окончательно расслабился. – А что нужно?

– Миссис Кроуфорд просила заглянуть после уроков в двенадцатую аудиторию, в четвёртом корпусе, – пискнула девочка и убежала. Я даже толком разглядеть её не успела.

– А что это за миссис Кроуфорд? – поинтересовалась я у ребят.

– Понятия не имею, – ответил за всех Ричи. – Наверное, кто-то из учителей.

– Да, и её назначили куратором, – предположила Сара. Я раздражённо прикрыла глаза. Откровенно влюблённые взгляды, которыми эта девушка награждала Ричарда, оставляли неприятный привкус, как лишняя ложка сахара в чае. Вроде и ничего особенного, но пить уже невозможно. – Только вот я не помню, где в четвёртом корпусе расположена двенадцатая аудитория, – задумчиво заломила брови Сара.