Задача отечественной контрразведки состояла в том, чтобы остудить боевой пыл главного потенциального противника, убедить его в том, что наши шахтные комплексы выдержат первую массированную волну ядерного нападения и ответные меры — «удар возмездия» — будут чудовищны для США по своим разрушительным последствиям. Именно тогда в оперативную лексику отечественных спецслужб прочно вошел термин: «скрытое управляющее воздействие на противника». Иными словами, до потенциального врага нужно было довести такую информацию, которая бы заставила его сделать окончательный и бесповоротный вывод о бесперспективности проведения масштабных или локальных боевых действий против СССР с использованием ядерного оружия.

Тайная борьба велась с переменным успехом.

Весной 1961 года англичане вербуют сотрудника Главного разведывательного управления Генштаба Советской армии полковника Олега Пеньковского и совместно с американцами получают от него за 18 месяцев сотрудничества пять с половиной тысяч кадров фотопленки с материалами о советских межконтинентальных баллистических ракетах, их тактико-технических данных, точности попадания, степени боевой готовности. Но в конце октября 1962 года предатель раскрыт и арестован советской контрразведкой, а после публичного судебного процесса — расстрелян 16 мая 1963 года.

Примерно в то же время советская разведка через своего американского агента Роберта Ли Джонсона получает почти два десятка увесистых сумок с документацией о шифровальных системах США, размещении американских ядерных боеголовок на территории Европы, а также оборонительных планах США и НАТО. Эти материалы подкреплялись информацией о тактическом ядерном вооружении, полученной КГБ от контр-адмирала ФРГ Германа Людке, а также сведениями о секретных разработках управляемой ядерной ракеты от проектировщика Министерства авиации Англии Фрэнка Боссарда, а также других источников в США. Оперативное чутье подсказывало американцам, что в плане получения секретной информации о ракетном потенциале русские на полкорпуса обходят спецслужбы стран НАТО, в том числе и США.

И вдруг 1 апреля 1966 года в посольство США в Дании приходит советский гражданин и приносит схемы отдельных узлов ракеты морского базирования, отснятые на фотопленку в одном из секретных «почтовых ящиков» Ленинграда, уже давно интересующего ЦРУ. И, конечно, день дурака, когда среди советского народа самой популярной становится фраза «Первый апрель — никому не верь», совпал с началом операции по дезинформации сотрудников ЦРУ совершенно случайно. Во всяком случае, со стороны оперработников советской контрразведки не было и намека на злую шутку, ехидный умысел или циничный розыгрыш. Более того, все было очень серьезно.

Но, может быть, это было провидение свыше?

Если даже и так, то американцы не усмотрели в этом какого-либо предостережения.

Николай Богданов, полковник в отставке, кавалер более 20 боевых наград. Он один из тех, кто задумал и стал реализовывать план по подставе сотрудникам ЦРУ шпиона-инициативника из СССР.

—Идея подставы противнику контролируемого нами источника секретных сведений далеко не новая. Американцы знали этот прием и зачастую отказывались от подобных контактов со стороны шпионов-инициативников. Поэтому мы решили сыграть на западном меркантильном прагматизме. Этот план у меня зародился после войны во время службы в оккупационной зоне Германии. Тогда американские разведчики часто бывали на подконтрольной нам территории ГДР и кроме выполнения своих служебных обязанностей практически за бесценок скупали в деревнях продукты питания, а в городах — фарфор, бронзу и прочие изящные безделушки, которые затем втридорога продавали в зоне своей ответственности. Бизнес есть бизнес, даже в условиях сурового послевоенного времени. Тогда я и подумал, а почему бы не представить передачу секретов американцам не как акт «предательства» советского гражданина (именно от таких доброхотов американцы зачастую отмахивались, словно от назойливых мух), а как взаимовыгодную сделку по купле-продаже секретной информации. Некий прообраз рыночных отношений в сфере шпионской деятельности. Нам представлялось, что именно такой подход будет близок меркантильной сущности и деловой хватке американцев.

Однако от замысла до практической реализации оперативного плана лежала дистанция огромного размера. Предстояло выявить объект устремлений американской разведки; определиться в характере дезинформационных материалов, которые без ущерба для страны и ее военно-промышленного потенциала можно передать противнику и которые должны заинтересовать его; отработать безукоризненный способ передачи этих сведений, не вызывающий подозрений у сотрудников ЦРУ. Но самое главное — нужно было найти исполнителя нашего оперативного замысла — того человека, который возьмет на себя ответственность и смелость вступить в непосредственный контакт со спецслужбой противника, заранее зная, что стопроцентный успех не гарантирован, а риск быть раскрытым — чрезвычайно велик. Ведь в тайном поединке спецслужб могло случиться всякое.

Вариант использования кадрового сотрудника был отметен практически сразу. Военная служба, учеба в закрытом ВУЗе или на спецкурсах, работа в органах госбезопасности накладывают свой неизгладимый отпечаток на характер, образ мыслей, манеру поведения и общения человека. Все эти качества не останутся незаметными для противника, заставят его быть более осторожным, недоверчивым, чаще проверять и перепроверять своего конфидента и получаемую с его помощью информацию. А если так, то, во избежание провала, инициативник должен сразу заявить американцам, что он сотрудник органов госбезопасности. Но это порождало десятки нюансов, которые нужно было бы учесть в ходе всей операции, и в конечном итоге могло побудить американцев отказаться от продолжения контакта на начальном этапе просто из-за боязни. Более того, они могли устроить какую-нибудь провокацию с большой шумихой в прессе, имеющей негативный внешнеполитический эффект для Советского Союза. К тому же избранная легенда встреч с американцами (сугубо меркантильный интерес) не соответствовала облику чекиста и не укладывалась в тот поведенческий стереотип, который сложился у сотрудников американских спецслужб в отношении офицеров КГБ СССР. К тому же опыт негласного сотрудничества с полковником ГРУ Пеньковским многому научил американцев с точки зрения оперативного взаимодействия с представителем советских спецслужб.

Значит, нужно было найти человека на стороне, не связанного напрямую с работой органов госбезопасности. Таким человеком оказался Михаил Плавин.

Михаил Моисеевич Плавин родился в 1926 году в Москве. Во время Великой Отечественной войны, когда фашисты подошли к столице Советского Союза, он вместе с родителями эвакуировался в Горький. В последний военный год окончил местную школу военно-воздушных сил, выучил немецкий язык. Однако, по настоящему воевать ему не пришлось. До победного мая 1945 года на своем пикирующем бомбардировщике младший лейтенант Плавин успел сделать лишь несколько боевых вылетов. Затем демобилизация, учеба на юридическом факультете Ленинградского госуниверситета, который он окончил в 1952 году. А потом начались проблемы. Должность, которую он получил, не устраивала пи по интересу, ни но зарплате. Более достойное место он не мог занять, поскольку не был членом партии. Более искушенные в житейских делах друзья объяснили еще одну причину, по которой молодой дипломированный юрист, бывший фронтовик не мог найти должность с приличным заработком. Как горько шутили в ту пору — он оказался «инвалидом пятой графы» — национальной. Пришлось менять специальность и работать фотографом, в том числе нештатным корреспондентом ленинградских отделений ТАСС и АПН.

Когда наше конспиративное застолье было в полном разгаре, и первое смущение и неловкость от встречи с совершенно неизвестными людьми оказались в прошлом, я задал своему новому знакомому несколько интересующих меня вопросов.