Только на двух крайних флангах русской общественности понимали ясно друга друга и свои задачи: одни ценою какой угодно крови стремились к ниспровержению государственного строя, другие ценою какой угодно крови старались раздавить революцию. Так, известный генерал Бонч-Бруевич (тогда подполковник), в то время примыкавший к Союзу Русского Народа, а впоследствии одним из первых поступивший в услужение большевикам, издевался над офицером, который твердо исполнил свой долг, открыв огонь по революционной толпе, но испытывал при этом тяжелые душевные переживания. Полно, говорил Бонч-Бруевич никаких «заблудших братьев» нет, а есть «ничтожная толпа нравственных уродов — шипящих, озлобленных, с искаженными лицами, с кровавыми тенями в исступленном воображении. Пора понять, что восстания и бунты укрощаются только действительным огнем пехоты, артиллерии и пулеметов.

Когда схлынула первая волна революционного угара, печать начала относиться серьезнее к армии. Между 1906–1912 гг. в газетах самого разнообразного направления — от «Речи» и «Русского Слова» до «Земщины» — начали появляться статьи по вопросам государственной обороны и военной жизни. Общая печать затрагивала такие специальные темы, как о срытии крепостей Передового театра или обороне Петербурга; о непорядках во флоте, приведших к Цусиме, и о системе интендантских хищений; о подготовке командного состава и о предельном возрасте… В кадетской «Речи» можно было встретить тогда (1910) серьезную статью… об одежде и пище солдата. Между прочим, капитальный вопрос об упразднении крепостей поднят был впервые в общей печати — профессором Витмером в газете «Россия». Сам военный министр Сухомлинов прибегал к общей прессе для проведения в общество своих взглядов. Так, в «Биржевых Ведомостях» появлялись его статьи военно-политического характера, в том числе нашумевшая (1914) — на тему: «Россия готова (!), Франция также должна быть готова»…

Правда, эта волна повышенного интереса к армии значительно схлынула уже к 1912 г., не взирая на занявшийся на Ближнем Востоке пожар… Но и за это время общая печать — даже радикальная — не раз содействовала разрешению ряда таких вопросов, как о реорганизации флота, Военного Совета, о пересмотре академических программ, об упразднении безответственных инспектур и т. д. В 1912 г. появился сборник В. П. Рябушинского «Великая Россия», преследовавший специальную цель — борьбы с пацифизмом — этим «общественным злом… которое, ослабляя боевую силу нашей родины, нанесло бы сильный удар делу мира». Видные общественные и военные деятели призывали к «здоровому милитаризму» и пытались установить основы русской национальной политики и организации армии; П. Б. Струве выяснял тесное соотношение между экономическим строем страны и ее военной мощью…

Конечно, подход газет разного направления к военным реформам был различен. Если «Земщина», отождествляя себя облыжно с армейскими кругами, видела спасение страны и армии не в реформах, а «в разгоне арестантской Думы» и в «возвращение розги», то в «Призыве» (1906) даже описание беспорядков в захолустном военном лазарете сопровождалось обязательной сентенцией: «…и только тогда наступит в лазарете улучшение, когда весь отживший современный режим уступит место истинному народовластию и дело подачи лекарственной помощи больным воинам возьмет в свои руки общество, в лице ее автономных учреждений…»

Но и те, и другие, и третьи («центр») проявляли сплошь да рядом глубокое и досадное неведение в области чисто военного быта, не исключая и так называемых «охранительных» органов. В 1907 г., например, когда обращено было наконец внимание на нищенское положение офицерства и дан был высочайший рескрипт на имя военного министра, предуказывавший прибавку им содержания, «Новое Время» пером Меншикова — циника и эпикурейца — писало по поводу рескрипта: «Прибавка не вызывается потребностью. Военные люди должны довольствоваться лишь самым необходимым. Жизнь суровая, полная лишений служит лучшей школой военного духа. Роскошь (50 руб. в месяц младшему офицеру! — Авт.) и героизм несовместимы. По древнему, несколько забытому, по истинному взгляду на государственную службу, офицеры должны служить даром, почерпая свою награду не в плате, а в чувстве долга и благородного призвания».

Любопытно, что идеализация кастового офицерства в противовес демократизованному находила место и на страницах официоза военного министерства, «Русского Инвалида», где П. Н. Краснов, оправдывая распоряжение Военно-учебного ведомства о назначении воспитателей кадетских корпусов исключительно из дворянского сословия, устами своего alter ego «генерала Бетрищева», скорбел о прошлом: «…В дворянине-офицере сидит больше смелости, больше решимости; он меньше боится ответственности. По самой природе своей спокон веков дворянин — слуга Государя и Отечества. В нем поэтому больше готовности служить не за страх, а за совесть. Благодаря обеспеченности чужим трудом, он менее или совсем не сребролюбив. Он мог развить в себе (поэтому) те деликатные качества рыцаря, которые в офицере необходимы…»

Можно себе представить, какой отклик находили такие откровения среди рядового офицерства, на 60 % состоявшего из разночинцев, и на 90 % — не имевшего никаких средств к существованию — своему и своей семьи — кроме убогого казенного содержания.

Вообще, в последнюю четверть века русское офицерство считало себя заброшенным и забытым.

Было бы рискованным делать определенные выводы из приводимых ниже слов, но явление это показательно: у меня создалось впечатление, что в последние годы перед мировой войной в военных собраниях армейских частей падал интерес к «Новому Времени» и повышался — в отношении беспартийного радикального «Русского Слова», минуя… «Речь», которая, как и вообще кадетская партия, в военной среде расположением не пользовалась.

Полоса безвременья вызвала в армейской среде государственно-опасное явление.

Недавнее прошлое японской войны держало многих в каком-то гипнозе, лишая веры в будущее. В нем, в этом прошлом, больно отраженные образы неудач, крушения надежд и верований заслоняли собою и те эпизоды яркого проявления доблести и искусства, которые вкраплены были на темном фоне кампании. Отношение общества и печати поколебало еще более во многих офицерах веру в свое призвание и в моральный престиж своего служения. И начался «исход», приведший в 1907 г. к некомплекту в офицерском составе армии до 20 %.

В «Особой подготовительной комиссии при Совете государственной обороны», работавшей в 1907 г. и состоявшей в большинстве из генералов старой школы{Генералы Иванов (Н. И.), Эверт, Газенкампф, Мышлаевский и др.}, обсуждались меры улучшения боевой подготовки армии и удовлетворения насущных ее потребностей, в том числе и офицерский вопрос. Комиссия установила «почти повальное бегство офицеров из строя», причем уходили, главным образом, наиболее развитые, наиболее способные и энергичные. Это печальное явление, отмеченное в свое время и военной печатью, прошло мимо внимания общественности, не вызвало в ней тревоги… Члены комиссии видели главную, некоторые исключительную причину этого явления в вопиющей материальной необеспеченности офицерства, отчасти в беспросветном служебном движении в главной массе офицеров армейской пехоты, где роту получали в среднем на 15−16-м году службы… Подполковник кн. Волконский, случайно допущенный на это собрание умудренных опытом и годами военных сановников, изложил и другие причины перелома в офицерской среде: