— Очень.

— Вы верите, что убийца, имея крупные деньги, стал бы связываться с продажей оружия?

— Нет.

— И я — нет. Скорее всего, поберег бы для новых подвигов, вовремя укротили, — сказал следователь. — Значит, Кортунов-младший так или иначе посвящен в тайну оружия.

— Не подводите ли вы, Дмитрий Степанович, к тому, что нужно допросить Кортунова?

— По крайней мере, не исключаю этого, — ответил Тиунов.

— Не исключаете? — Тень неудовольствия пробежала по лицу Пушных.

— Нет, не исключаю, — твердо повторил следователь.

— Хорошо, Дмитрий Степанович. — Полковник не счел нужным продолжать. — Дело пока в уголовном розыске. Я переговорю с вашим начальником и с генералом Ломакиным.

Тиунов поднялся, простился кивком и вышел.

— Ситуация. — Полковник вынул из стаканчика красный карандаш с отломившимся графитным кончиком. Не найдя бритвенного лезвия, поставил карандаш на место. — Хромов что сообщает? — спросил.

— Шофера в Большом Тотоше нашел. Твердохлебов фамилия. Помнит он ту поездку. Рассказывает, просто решил городских командированных поразить обилием ягоды в тайге, сам позвал…

— Значит, Бороносин в том случае отпадает.

— Напрочь. Никакой экспедиции в прошлом году в районе не было. В последний раз пять лет назад мелиораторы приезжали. Бороносин к мелиораторам касательства не имеет.

— Очередная его северная фантазия?

— Возможно. И еще. У Ионы Парамоновича Корзилова есть несколько слайдов. Снимки с наиболее ценных икон. Старухи втихую все-таки подлечиваются у фельдшера, хотя сами — каждая лекарка. Не посмели отказать ему в просьбе пофотографировать. Тоже в глубокой тайне, разумеется.

— А фельдшеру зачем фотографирование?

— Ведет среди них агитацию не уничтожать ни при каких обстоятельствах произведения искусства. Это правда: староверы в одиночестве, почуяв близкую смерть, зарывают в землю образа. Или по воде пускают. Куприяновы иконы, не будь Варвары и Агриппины, ждала такая участь.

— Фельдшер передал слайды Володе?

— Четырнадцать штук, с указанием размеров. На время.

— Сфотографированные иконы все исчезли?

— Нет. Две — бывшие Киприяновы. А к новым владелицам грабители не заходили. Три — из скита старухи Великониды. Это в другой группе скитов, на востоке района. Дотуда просто руку не дотянули.

— Что ж, Иона Парамонович, возможно, облегчит работу нам. И таможенникам тоже. Теперь нужна подробная информация насчет Кортунова.

— Я составлю текст запроса, — сказал Шатохин.

— Не надо. Письменный — долго. Торопят. Из-за автомата. Главное сейчас — он. Суббота, иди отдыхать. В понедельник в восемь ноль-ноль жду вместе с Хромовым. И со слайдами. Хромов вылетел?

— В семнадцать нынче должен быть.

— Хорошо. До понедельника.

В кабинете у полковника утром в понедельник разговора не было, сразу отправились к заместителю начальника управления Зайченко. По пути зашли в отдел к экспертам-криминалистам, отдать слайды.

— По три экземпляра с каждого, пожалуйста, — попросил Пушных у молодого, неторопливого в движениях старшего лейтенанта, прекрасного фотографа Саши Белецкого.

— Когда нужно?

— Полчаса достаточно? И еще просьба, Саша: в тридцать второй кабинет занесите.

Зайченко и Пушных были ровесники и друзья. Жизнь, судьба их складывалась почти одинаково. Оба в милицию пришли в начале пятьдесят третьего, накануне знаменитой, печально-памятной амнистии. Оба буквально через три месяца службы ранены были, у обоих теперь на плечах полковничьи погоны и близкая пенсия.

Пушных докладывал старшему по должности другу по привычке старого службиста стоя. Одновременно это был рассказ и для Шатохина и Хромова.

Информацию о Кортунове начальник розыска собрал немалую.

Освободился Кортунов восемь месяцев назад. Живет в Калинине, за Тверцой. Энергетический переулок, дом-один. Снимает флигель у пенсионеров. Работает на полставки фотографом на обувной фабрике, имеет патент на занятие индивидуальной трудовой деятельностью. Фотографирует туристов, приезжих на фоне городских достопримечательностей. Постоянного места нет. Между индивидуальщиками конкуренция. Месяца два назад фотографировал у памятника купцу Афанасию Никитину. Оттерли. Теперь, по сведениям, в Березовой роще. Родители по-прежнему проживают в Вышнем Волочке, замужняя сестра — в Торжке. Относительно старшего брата. О нем Игорь Кортунов не упомнинает, словно и не было.

— Когда видели фотографа в последний раз? — спросил Зайченко.

— В пятницу. А до этого долго не появлялся. Но на фабрике у него отпуск был. Фабрика старая, ежегодно на месяц закрывается на ремонт.

— Спортподготовка, знакомства?

— Пока неизвестно. Не давал повода справляться.

— Иконы?

— В торговле не был замечен.

— Так. — Зайченко смотрел перед собой в одну точку на полированном столе. — Будем надеяться, Кортунов — кратчайший путь к автомату, про который нам с Виктором Петровичем чуть не каждый час…

Зайченко не стал продолжать при подчиненных, но в сказанном смысл угадывался яснее ясного: у полковников непрерывно справляются, какие* предпринимаются меры по розыску боевого скорострельного оружия. Потому и план разрабатывается необычно, непривычно. Не в стенах отдела.

— Лучшее — завязать знакомство с Кортуновым, — после короткого молчания продолжал Зайченко. — Каким образом?

— Кротунов тщеславен, представляется при знакомстве не иначе как «фотохудожник». Не скрывает цели стать богатым. Можно сыграть на этом, — сказал Пушных.

— Можно, — согласился Зайченко. — Но как? Виктор Петрович, ты садись. А вы, майор, лейтенант, здесь не для кворума. Высказывайте свои соображения.

— То, что снимает на улице, делает его доступным для знакомства, — сказал Шатохин.

— В определенной мере — да. А если многоуважаемый индивидуал Игорь Иннокентьевич сфотографирует, запишет координаты, возьмет деньги — и прощайте? Снова приходить сниматься?

— Всего не предусмотришь, — сказал Шатохин. — На месте по ситуации лучше действовать.

— Это не разговор, — не согласился Зайченко. — Кто гарантирует, что автомат не у Кортунова? Тогда выйдет непродуманное импровизированное знакомство с вооруженным преступником. А за ним еще двое.

— Вообще нужно четко определиться, как, в каком качестве прийти к Кортунову, — сказал Пушных. — Как я понимаю его, человек он деловой, и ему интересны люди деловые. Из этого нужно исходить…

Секретарша вошла, положила на стол перед Пушных пакет с фотографиями, поверх — слайды в коробочке.

Пушных в разговоре забыл о снимках, теперь, взглянув на часы, похвалил про себя Белецкого: «Молодец, Саша, уложился в тридцать минут».

Он вынул из пакета фотографии, разложил на три стопки, брал из одной, разглядывал и передавал Зайченко. Замначальника управления — Шатохину. Фотографии — переснятые иконы — заходили по рукам. На некоторых письмо еле проступало сквозь черноту, на иных рисунок был чистый, светящийся, фон золотился.

— Нужно пометить, какие чьи, названия написать, — сказал Пушных.

— Сделаем. На рамочках слайдов указано… — Лейтенант Хромов, не выпуская из рук очередную, переданную ему фотографию, живо взглянул на Пушных: — Кортунов сидел за изготовление и сбыт порнографии?

— Да.

— Значит, если и не фотохудожник, то прилично снимает? За халтуру мало кто согласится платить.

Никто из присутствующих пока не понимал, к чему клонит Хромов, уточняя известное.

— Виктор Петрович говорит, что Кортунову интересны деловые люди, — продолжал лейтенант: — Значит, нужно подойти к нему с делом. Как к фотомастеру…

В нескольких фразах Хромов объяснил, что он конкретно предлагает.

— А хорошо, лейтенант, — одобрил заместитель начальника крайунравления. — Подумать еще нужно, кое-что изменить, но в целом согласен. Как, товарищи?

У Пушных и у Шатохина тоже не было возражений по существу.

— Добро, — полковник Зайченко поднялся. — Все свободны. В шестнадцать соберемся здесь еще раз. Европейский вариант вчерне обговорили, теперь — сибирский^.