Часа через три, в семь вечера, мы выехали на шоссе. Странная история: судя по номеру шоссе, мы на целых двадцать миль отклонились в сторону от нужного курса. Я горел желанием капитулировать и направиться в какой-нибудь посредственный ресторанчик в ближайшем городе, но мое предложение разозлило Энн. У меня имелась маленькая отксеренная карта округа, какие туристам продают в местных лавках за четверть доллара. Однако карта была скверного качества, сильно смазанная, и вдобавок я забыл взять очки для чтения. Я сумел показать Энн наше нынешнее местонахождение, и она взялась выполнять роль штурмана; у меня же сердце упало, когда я понял, что нам придется ползти целый час по разбитым лесным дорогам, прежде чем мы хотя бы достигнем района, где, по нашим предположениям, находится Джо. Тем временем Энн изводила меня безостановочной болтовней о медицинских тонкостях, ею изученных, которые все, похоже, игнорировали серьезность полученных Джо травм, подтвержденную в ходе десятков разных исследований, включая компьютерную и магнитно-резонансную томографию. Энн призналась, что прочитала толстенную подшивку медицинских заключений, собранных матерью Джо, но, с другой стороны, она изучала подшивку в конце марта, и обычная надежда уже начинала брать в ней верх над здравым смыслом. Она даже упомянула о некоем чудо-целителе, живущем в Техасе, на границе с Мексикой. Теперь она подошла близко к ненавистной мне теме: отвратительной области оккультизма. Меньше всего Джо нуждался в том, чтобы его тащили к какому-то гнусному шарлатану. Оккультизм всегда является выражением нашего страха смерти, который также есть страх перед реальностью, нас окружающей. Я поверхностно интересовался литературой по данному предмету до конца пятидесятых, когда начал читать Лорена Эйсли (жаль, что очень и очень немногие ученые умеют писать так хорошо, как этот человек), а также статью замечательного профессора Йельского университета Г. Э. Хатчинсона под названием «Дань уважения святой Розалии, или Почему существует так много видов животных?» Тайна кроется в процессе жизнедеятельности самой планеты, а не в деяниях фантастических гоблинов. Разумеется, меня понесло, и я говорил без умолку, пока Энн не велела мне заткнуться.

Именно тогда — было около девяти вечера, но еще довольно светло — нам показалось, будто узкую дорогу ярдах в пятидесяти перед нами пересекла полуобнаженная фигура. Похоже, она передвигалась прыжками. Я только-только поймал радиостанцию Маркетта, чтобы успокоить наши раздраженные нервы музыкой, в данном случае Брамсом, которого я не люблю. Даже в такой важный момент мне непременно нужно высказать свое мнение! Так или иначе, я жал на газ, пока мы не достигли места, относительно которого сошлись во мнении. Энн начала вопить: «Джо! Джо!» — а я принялся внимательно обследовать влажную песчаную дорогу в поисках следов, поначалу безрезультатно, но потом обнаружил глубокий отпечаток пятки у дальней обочины. Я обернулся и увидел, как Энн бежит в лес, продолжая орать: «Джо! Джо!» Я последовал за ней не столь резво, двигаясь на звук голоса. Я углубился в лес еще не очень далеко, когда понял, что этого делать не стоило. Я повернулся кругом, надеясь найти дорогу, которой пришел. Жалкий Рейган сказал однажды: «Если вы видели одно дерево, считайте, что видели все деревья». Я мгновенно распознал одиннадцать разных пород деревьев и кустов, но доминирующей чертой реальности было громкое назойливое гуденье москитов. Голос Энн постепенно замер вдали, и в животе у меня похолодело при мысли, что мы оба в конечном счете безнадежно заблудимся. Сквозь жутковатый тонкий вой москитов мне послышались еще какие-то звуки, похожие на музыку. Ну конечно. Презренный Брамс по радио в автомобиле. Я был спасен, но не Энн. Я двинулся обратно, музыка становилась все полнокровнее и мелодичнее, и я шел и думал, что отдал бы десять тысяч долларов за сапфировое мартини. Это в любом случае «мертвые» деньги: деньги, предназначенные племянникам и племянницам, поскольку мой образ жизни никак не отразился на моем капитале — мерзкое слово, если только речь не идет о капитале духовном. Почему бы мне, во имя всего святого, не выложить ровно десять кусков за мартини, которого, правда, не найдешь в радиусе как минимум пятнадцати миль?

Я жал на гудок, пока этот страшно заунывный звук не поверг меня в депрессию. Жизнерадостное «би-бип» детских историй не имеет с ним ничего общего. Нажмите посильнее на гудок в дремучем лесу, если хотите пересмотреть свое представление об «одиночестве»; звук быстро теряется и замирает в зеленой чаще. Одинокий Норм давит на гудок.

Примерно через полчаса Энн появилась из-за деревьев и спросила, зачем я все время сигналил. В ответ на мой вопрос она сказала, что вышла из леса точно так же, как вошла. К несчастью, я совершил оплошность, когда разворачивал машину. Было уже темно, и, сдавая назад, я заехал в канаву с водой. Полный привод не работает, если автомобиль сидит днищем на земле, а капот задран вверх, словно нос взлетающего самолета. К счастью, в бардачке у меня был репеллент, и Энн была столь любезна, что не назвала меня тупым мудаком. Мы целый час слушали Моцарта по радио, прежде чем прикатил Дик Рэтбоун и вытащил нас из канавы на буксире. Я знал, что он сделает это. В смысле прикатит. Когда он прицеплял трос, я отчетливо увидел лицо в зарослях, освещенных фарами его грузовичка, но ничего не сказал.

По возвращении в хижину я сделал вожделенное мартини, а также сандвичи, поскольку была полночь и слишком поздно, чтобы готовить полноценный ужин. Уезжая, Дик сказал, что на рассвете вернется на территорию Джо и повесит пакетик с таблетками на ветку дерева рядом со старым жилищем. Джо выбросил свой телеметрический прибор, как часто делал.

Энн клевала носом, сидя в кресле, и я настоял на том, чтобы она заняла спальню на чердаке, а сам удовольствовался диваном у камина, поскольку даже крохотный язычок пламени теплой летней ночью действует на мой мозг умиротворяюще. У Уильяма Кальвина, нейрофизиолога-теоретика, я читал, что основная масса, или объем, мозга служит изоляцией от бесчисленных миллиардов электрических импульсов. Что ж, созерцание огня успешно затормаживает упомянутые импульсы. Пока мы ждали Дика Рэтбоуна в лесу, Энн сказала, что получила от университета грант, частично покрывающий расходы на поездку в Санкт-Петербург, в Россию, на месяц следующей зимой. Она всегда хотела побывать там зимой, и ей нужно встретиться со специалистами по Тургеневу. Опрыскивая себя противомоскитной дрянью, она вяло добавила, что, возможно, у нее не получится поехать, поскольку нет денег. Я был в этом прекрасном городе в семидесятых, до превращения коммунизма в некий новый строй, и с жаром сказал Энн, что у меня есть пробивной агент в чикагском бюро путешествий, которого я попрошу поселить ее на месяц в отеле «Европа». Я не хотел, чтобы она отморозила свою симпатичную задницу в каком-нибудь занюханном студенческом общежитии. Энн шутливо заметила, что если я имею виды на ее «симпатичную задницу», то такой путь к цели обойдется мне очень дорого. Мы оставили тему с чувством обоюдной неловкости. Глядя в огонь, я думал о том, что если бы я мог купить воспоминание такого качества за десять кусков, это была бы выгоднейшая покупка. Какая смелая мысль — во всяком случае, для меня. Разве Энн не стоит части моих мертвых денег? Если мартини стоит десяти кусков, то какой немыслимой суммы стоит Энн?

Такой жаркой недели в августе никто не помнил, а у местных жителей отличная память на погоду. Может, все писатели, рассказывающие свои истории, на самом деле проводят коронерское следствие? Например, сегодня утром у меня раздражающе дрожала левая рука, когда я читал газету. Поначалу я отнес это на счет привычной досады, вызванной газетными новостями, но потом решил признать, что дрожь вполне может знаменовать новый этап процесса старения. В качестве эксперимента я вызвал перед мысленным взором картину совокупления с Энн на столе для пикников, и дрожь прекратилась. Вот он, мой научный метод. Какое чудодейственное зелье выделил мой мозг?