— Приказ мой от такого-то числа читали? — накидывается он на него.

— Читал! — бойко отвечает офицер.

— Поняли его?

— Понял.

— Так отчего же вы не в парадной форме?

— Да я уже пообедал.

На другой день Бибиков в приказе указал не час обеда, а именно— 12 часов пополудни. Офицера же этого никакой ответственности не подвергнул.

* * *

Студент Быковский, изрядный кутила и весельчак, однажды в чудный весенний день, после кутежа отдыхал в обществе бутылки, развалясь на траве, на склоне горы, нависшей над Александровскою улицей, возле места, где стоит памятник святому Владимиру. В это время Бибиков поднимался снизу по Александровской улице, и от его зоркого глаза не укрылся студент, валяющийся на траве, в расстегнутом мундире и с бутылкой в руках.

— Эй, студент, сюда! — крикнул Бибиков.

Полупьяный Быковский, не двигаясь, повторил жест Бибикова и, маня его вверх, прокричал:

— Эй, Бибиков, сюда!

Взбешенный неслыханной дерзостью, Бибиков послал казака привести студента. Но пока казак скакал кругом, чтобы подняться на гору, Быковский перелез через ограду Михайловского монастыря, находящегося тут в двух шагах, и спрятался в келье какого-то монаха. Казак вернулся ни с чем…

Через два дня Бибиков встречает Быковского на Крещатике и узнает его. Тотчас Бибиков подзывает околоточного надзирателя и приказывает отправиться с Быковским в университет и передать там приказ посадить студента в карцер на хлеб и воду на три дня. Сказано— сделано: околоточный с Быковским направляются в университет. Но по дороге Быковский, которого полиция отлично знала как кутилу самого невинного типа, уговорил околоточного зайти с ним в ресторан «заговеться перед моим дневным постом», и вот происходит нечто удивительно нелепое: в отдельной комнате оба пьют столько, что околоточный, менее привыкший к пьянству, становится совершенно пьян. Тогда Быковский уговаривает его поменяться с ним костюмами и, сев на извозчика, отвозит околоточного в университет и предлагает приятелям посадить «студента» в карцер по приказу Бибикова.

Конечно, на следующий день околоточный, опомнившись, рассказал, что случилось, и дело кончилось бы для Быковского плохо, но, протрезвившись, он на следующий день явился в университет и сдался в карцер. Это его спасло.

* * *

Однажды Бибиков явился в университетскую канцелярию и, недовольный каким-то найденным им непорядком, вспылил и страшно «разнес» чиновников.

После «разноса» Бибиков направился уже к дверям, когда вдруг услышал странный шорох за одним из шкафов. Бибиков остановился, взглянул в шкаф и увидел там чиновника, который, чувствуя грозу, предпочел спрятаться.

— Ты что за птица? — грозно окликнул его Бибиков.

— Сорока, ваше превосходительство, — отвечал тот.

У Бибикова весь гнев пропал: «Как так сорока?»

Оказалось, что действительно фамилия спрятавшегося чиновника-хохла была Сорока.

* * *

В бытность Бибикова казначеем министерства финансов приемную его всегда наполняла масса просителей. Он был очень доступен. На одном из таких приемов из толпы просителей выдвинулась вперед пожилая женщина мещанского типа и начала целовать его в щеку.

— Батюшка ты наш родной… сокол ясный… солнышко красное… родимый.

— Да что вы, что вы, что вам угодно? — спросил смущенный казначей.

— Милый мой… ангел… благотворитель… помоги ты мне в нужде и заставь за себя молить Бога…

— Да в чем дело? Объясните скорее.

— Желанный наш… Говорят, ты поставлен давать казенные деньги взаймы. Помоги мне, из сил выбилась с иголкой и решилась швейную машинку купить. Одолжи мне 25 рублей казенных взаймы, и видит Бог, родной мой, я тебя не обману, выплачу по чести… с процентом.

— Взаймы, голубушка, не даю, а вот так подарить тебе могу — сказал Бибиков, подавая женщине ассигнацию.

— Ох, ты мой ангел-хранитель, да пошлет тебе Господь… и твоей супруге, красавице ненаглядной.

* * *

Бибиков не был женат и жил одиноко, а потому невольно улыбался болтовне, когда обрадованная просительница не унималась, продолжая:

— …твоей супруге, красавице ненаглядной, дозволь мне, батюшка, пойти к ней и в ножки поклониться.

— Нельзя, матушка, нельзя, она еще почивает, вот тебе десять рубликов еще за мою красавицу-супругу.

* * *

Христофор Иванович Бенкендорф (отец известного шефа жандармов, графа А. X. Бенкендорфа) был очень рассеян. Проезжая через какой-то город, зашел он на почту проведать, нет ли писем на его имя.

— Позвольте узнать фамилию вашего превосходительства? — спрашивает его почтмейстер.

— Моя фамилия? Моя фамилия? — повторяет он несколько раз и никак не может ее вспомнить. Наконец говорит, что придет после, и уходит. На улице встречается он со знакомым.

— Здравствуй, Бенкендорф!

— Как ты сказал? Да, да, Бенкендорф! — и тут же побежал на почту.

* * *

Однажды X. И. Бенкендорф был у кого-то на бале. Бал окончился довольно поздно, гости разъехались. Остались только хозяин и Бенкендорф. Разговор шел вяло: тому и другому хотелось спать. Хозяин, видя, что гость его не уезжает, предлагает пойти к нему в кабинет. Бенкендорф, поморщившись, отвечает: «Пожалуй, пойдем». В кабинете им было не легче. Бенкендорф по своему положению в обществе пользовался большим уважением. Хозяину нельзя же было объяснить ему напрямик, что пора бы ему ехать домой. Прошло еще несколько времени. Наконец хозяин решился сказать:

— Может быть, экипаж ваш еще не приехал; прикажете ли, я велю заложить свою карету?

— Как вашу? Да я хотел предложить вам свою, — отвечал Бенкендорф.

Выяснилось, что Бенкендорф вообразил, что он у себя дома, и сердился на хозяина, который у него так долго засиделся.

* * *

В последние годы своей жизни, проживая в городе Риге, ежегодно в день тезоименитства и день рождения императрицы Марии Федоровны Христофор Иванович писал ей поздравительные письма. Но он чрезвычайно ленился писать и, несмотря на верноподданнические чувства, очень тяготился этой обязанностью, а когда подходили сроки, мысль написать письмо беспокоила и смущала его. Он часто говаривал:

— Нет, лучше сам отправлюсь в Петербург с поздравлением. Это будет легче и скорее.

* * *

В пятидесятых годах XIX века к управлению Кавказского наместничества было прикомандировано много чиновников, которым решительно нечего было делать. В числе их был и известный писатель В. А. Соллогуб, автор «Тарантаса». Когда наместником был назначен генерал Н. Н. Муравьев, он решил уволить всех бесполезных чиновников. При представлении ему служащих Муравьев заметил Соллогуба и спросил его:

— Вы автор «Тарантаса»?

— Точно так, ваше превосходительство!

— Так можете сесть в ваш тарантас и уехать!

* * *

Однажды русский изобретатель-самоучка И. П. Кулибин, удивлявший Петербург своими изобретениями и хитроумными приспособлениями, был спешно вызван по высокому приказу в Петропавловскую крепость.

Была поздняя осень, ночью прошла сильная буря, и наутро оторопевший комендант крепости с ужасом обнаружил, что знаменитый шпиль крепости заметно, на его взгляд, погнулся. Архитектор Кваренги, осмотрев шпиль, не сказал коменданту, обеспокоенному и растерянному, ничего определенного.

Несмотря на преклонные годы, Кулибин взобрался на вершину шпиля, осмотрелся вокруг, сделал в уме какие-то вычисления и визуальные измерения.

Спустившись вниз, он попросил провести его в помещение комендатуры, посмотрел, прищурившись, еще раз на шпиль из дверей комендатуры и сказал озабоченному коменданту:

— Не бойся, батюшка, и не расстраивайся так сильно — шпиль-то прямой! Это дверь у тебя кривая. Она покосилась после сильной ночной бури!

* * *

Известный автор стихотворного памфлета «Дом сумасшедших» А. Ф. Воейков был зол и завистлив, и таковы же были его многочисленные выходки, из которых достаточно будет привести для примера одну-две. А. А. Краевский, будучи в гостях у Владиславлева, увидал у него на стене портрет Н. И. Греча. Краевский удивился и спросил хозяина, неужели он так почитает Греча, что даже портрет его у себя повесил. Присутствовавший при этом Воейков сказал: «Ах, Андрей Александрович (Краевский), дайте вы ему пока, до виселицы-то, хотя на гвоздике повисеть!»