- Да? Ну, значит, точно попутал, - соглашаюсь, не желая раньше времени обострять ситуацию. И, чтобы перевести разговор на другую тему, говорю: - Сыровато у вас тут для прогулки. Наверное заняты все чрезмерно, оттого и снег в крепости не убирается.

   - Куда снег не убирается? - не понимает воевода, и тут же советует: - А ты, Дмитрий Станиславович, на стену поднимись. Там хоть и ветрено, зато сухо.

   - Непременно поднимусь, - обещаю воеводе. - Только я ж здесь впервые.

   - Так идите к стрелецким воротам, - указывает рукой тот. - Ну, так встретимся вечерком за ужином. А мы, Никита Олегович, пойдем, займемся твоим делом.

   Воевода с подозрительным боярином направляются к ближайшей избе, а я, сопровождаемый Савелием, двигаюсь обратно через площадь в указанном направлении. Вскоре сквозь висящую в воздухе сырую мгу начинаю различать высокую деревянную башню, увенчанную четырехскатной крышей, и примыкающие к ней рубленные стены. В основании башни большие ворота, внутренняя створка которых - огромный щит из бревен - поднята на блоках и удерживается двумя толстенными цепями. Наружные створки просто распахнуты. Из любопытства направляюсь в проход между наружными и внутренними воротами. С правой стороны сквозь прямоугольные бойницы на нас смотрят три орудийных жерла. В воротах нет ни единого человека. Лишь вниз по склону удаляется группа всадников, проехавшая перед нами. Порываюсь было спросить сопровлждающего меня гвардейца, почему нет охраны в воротах, но сдерживаюсь, не желая выказать какую-нибудь глупость. Вместо этого спрашиваю:

   - Наверх-то как подняться?

   Мы возвращаемся, и Савелий указывает на двери во внутренней части стены рядом с башней. Через них проходим в помещение, в котором и установлены те три пушки, жерла которых я только что разглядывал. В дальнем темном углу что-то перебирают двое солдат. Глянув на нас, они продолжают заниматься своим делом.

   По крутой лестнице, представляющей собой два бревна с врезанными в них ступенями, поднимаемся на следующий этаж. Здесь тоже установлены три пушки. Только две из них направлены в боковые бойницы, смотрящие вдоль стен. Перед средней, более крупной пушкой лежит горка ядер.

   - Почему один? - спрашивает у находившегося здесь солдата Савелий.

   - Дык, воевода ж распорядился, господин гвардейский старшина, - бодро отвечает тот.

   Внимательно осматриваю своего телохранителя и не нахожу никаких отличительных знаков, по которым можно определить звание. Может, солдат просто знаком с Савелием.

   - Отчего же так? - решаю тоже проявить озабоченность ситуацией.

   - Дык, слободы порушенные отстраивать надо, боярин. Да и ворога далеко отогнали. Но ежели что, вмиг все войско в остроге соберется.

   - Ну, хорошо, коли так, - одобрительно киваю и ступаю на лестницу, ведущую выше.

   На следующем этаже так же три пушки, но направлены стволами в сторону степи. По бокам открытые проемы, ведущие на стены.

   Поднимаемся еще выше и оказываемся на дозорной площадке. Здесь возле единственной пушки, зябко кутаясь в кафтаны, топчутся двое воинов. По периметру примерно по грудь бревенчатое ограждение. Над головой четырехскатная крыша, установленная на восьми столбцах. Метрах в двухстах с обеих сторон возвышаются такие же башни.

   - Как служба, молодцы? - изображаю из себя высокий проверяющий чин. Киваю в сторону степи: - Не видно ли чего подозрительного?

   - А чего там нонче можно увидеть? - ни чуть не смутившись, отвечает тот, что постарше. - Таперича вражина не скоро объявится. Даст Бог, при нашей жизни с энтой стороны больше не припрется.

   Немного потоптавшись на пронизывающем сквозняке, спускаюсь с дозорной площадки и выхожу на стену. Стена шириной метра три. С наружной стороны бревенчатый сруб поднимается по грудь. Через каждый шаг в нем проделаны небольшие квадратные бойницы со скошенными наружными краями, вероятно, для увеличения угла обстрела. Над головой односкатный навес, установленный на столбах.

   Осматриваю подступы к стене. Сама стена высотой с трехэтажный дом. Далее крутой склон, опускающийся в нечто, напоминающее опоясывающий крепость ров. Сейчас ров замерз и засыпан снегом, но все равно угадывается. Через него к воротам перекинут деревянный мост. Далее еще один мост пересекает русло скованной льдом реки.

   - Это река Оскол? - Спрашиваю у Савелия.

   Тот утвердительно кивает.

   - А это Стрелецкая слобода? - показываю на раскинувшееся внизу селение, и тоже получаю утвердительный ответ.

   Примерно представляю, в каком месте города из моего времени нахожусь, но не могу найти ничего знакомого. Да и не удивительно - несколько веков разницы, да и реальность другая. Фантастика, блин...

   Не менее трети стрелецких хат разорены - из снега торчат обугленные, лишенные крыш срубы, кое-где сугробы и вовсе скрывают остатки былого жилья.

   Однако, несмотря на снежную зиму, порубежники уже восстанавливают свое жилье. Повсюду суетятся люди, подъезжают подводы, груженые бревнами для срубов и страпильным лесом.

   От промозглого ветра глаза начинают слезиться. Наваливается ощущение сильной усталости. Вероятно, я еще слаб для подобных экскурсий.

   Держась рукой за стенки, спускаюсь вниз. Савелий идет следом, громко сопя прямо в ухо.

   - Никак тебе худо, боярин? - спрашивает он, вероятно заметив мое состояние.

   - Утомился малость, - признаюсь сопровождающему. - Пойдем-ка до хаты.

   Шлепая по угнетающей слякоти, возвращаемся на площадь. Вдруг сзади слышится выстрел, и мою макушку словно бы обжигает огнем. Вскрикнув, падаю в раскисший снег.

   Происходящее далее воспринимаю как сквозь пелену - что-то кричит Савелий, разбрызгивая грязное месиво, бегают какие-то люди. Меня подхватывают под мышки и куда-то волокут.

   - Чепуховина, - доносится голос лекаря Ильи. - Череп цел. Только кожу содрало, так та нарастет, ежели в следующий раз насмерть не застрелят.

   Просыпаюсь, судя по темени за окном, ночью. Около дверей привалившись к бревенчатой стене, спит сидя на лавке Савелий. От его дыхания огонек свечи, стоящей на столике, напоминающем скорее гигантскую табуретку, колышется, наполняя комнату трепещущим тусклым светом.

   Сажусь и некоторое время пережидаю приступ головокружения. Ощупываю перевязанную голову. Приходит осознание того, что чудом остался жив.

   Но кто же в меня стрелял? И самое главное - почему? На ум приходит только тот неприятный худой боярин. Впрочем, чего гадать, когда можно спросить.

   - Эй, Савелий, - громким шепотом зову спящего телохранителя. - Савелий.

   - А? - встрепенувшись со сна, восклицает тот. Увидев, что я сижу, говорит: - Лекарь сказал, что тебе вставать пока нельзя, боярин. Горшок под кроватью, ежели нужду чуешь.

   Обдумав услышанное, прислушиваюсь к внутренним ощущениям. Удивительно, но чувствую себя не в пример последним дням хорошо. Разве что слегка зудит рана на голове. И хочется есть. Сейчас я с аппетитом замолотил бы даже то неприглядное месиво из протертых морковки и печенки. Но лучше нормального мяса на ребрышках. И чтобы желтая такая разваристая картошечка. А для полного извращения еще мисочку со сметанкой. Такие детали, как ломти свежего белого хлеба и небольшой стожок всяческой зелени, нарисованные расшалившимся воображением, заставляют желудок дико заурчать и обратиться к гвардейцу моим голосом:

   - Есть чего-нибудь пожрать? А то кушать очень хочется.

   - Так вот же, - Савелий схватил со стола ковшик, - остыло уже. Лекарь наказывал, чтобы ты, боярин, непременно выпил, как проснешься. А то, почитай, скоро сутки не емши.

   - Что это? - принюхиваюсь с подозрением, но, уловив аромат куриного бульона, забираю ковшик и с удовольствием глотаю густое варево. Не знаю, что там говорил лекарь, но твердо уверен, что чувство голода свойственно только здоровому организму.

   Насытившись, возвращаюсь к тревожным мыслям.