Новое наступление на Врангеля планировалось на август, однако части генерала Кутепова ударили по красным в районе Александровки и Екатеринослава уже 25 июля, не дожидаясь наступления большевиков. 3-я и 46-я советские стрелковые дивизии были отброшены силами дроздовцев и марковцев. В образовавшийся прорыв мгновенно ворвался корпус генерала Барбовича. Русская Армия вновь заняла Орехов. Наступление продолжилось, ознаменовавшись занятием крупного железнодорожного узла Пологи и выходом на Александровск, взятый в ходе кавалерийского рейда уже 2 августа. На восточном фланге Донской корпус под личным командованием А. П. Богаевского разгромил 40-ю советскую армию. 4 августа Русская Армия оставила Александров, отходя на прежние позиции, 6 августа были оставлены Орехов и Пологи, а 8 августа — Бердянск. В ночь на 7 августа большевики форсировали Днепр силами 52-й и 15-й дивизий и заняли Каховку. На противоположном берегу Днепра красные инженеры сразу же занялись наведением понтонного моста для прохода главных сил. Корпус Слащева, оборонявшего Днепр, не смог сдержать удара прорвавшихся большевиков, основной удар которых пришелся прямо по его штабу, расположенному в Каховке. К полудню следующего дня Слащев пытался контратаковать, однако было поздно: с другого берега Днепра переправилось уже довольно много большевистских сил. Красные начали теснить 2-й кавалерийский корпус Слащева в сторону Перекопа. На захваченный плацдарм Каховки начали прибывать части большой 51-й советской дивизии. В. Блюхер, назначенный комендантом «укрепленного района» Каховки, приказал мобилизовать все «нетрудовые элементы», включая женщин соседнего Херсона, переправить их на баржах в Каховку и «круглосуточно вести работы по укреплению района», выражавшиеся в рытье окопов и установке проволочных заграждений.
2-я Конная армия Городовикова снова тронулась в направлении Мелитополя, ей удалось прорвать фронт и к 11 августа она оказалось в тылу Русской Армии, выйдя к станции Токмак. Корпус Кутепова нанес 2-й Конной ощутимый удар во фланг, разбив 20-ю кавалерийскую и 1-ю стрелковую дивизии, разбил 2-ю Конную на две части. Вечером того же дня оказавшаяся впереди часть 2-й Конной бросилась в обратный прорыв к своим, пробиваясь в жестоких схватках с Русской Армией. Тем временем красные части продолжали наступление. Врангель направил корпус Барбовича, придав ему броневики на левый фланг Русской Армии, где красным уже удалось продвинуться на два десятка верст. Слащев, соединившись с Барбовичем, остановил продвижение большевистских полков и погнал их назад, к Днепру, однако вскоре натолкнулись на ставший достаточно укрепленным район Каховки, остановленные сильным артиллерийским огнем. Атака следовала за атакой, однако Каховка усилиями красных превратилась в крепкий орешек. Слащев ходатайствовал об отчислении себя от должности в ответ на телеграмму Главнокомандующего, где тот выражал свое неудовольствие по поводу Каховской операции. Ценя его заслуги в прошлом и прощая ему многое, Врангель посчитал, что оставление Слащева далее во главе корпуса является невозможным. Приказом № 3505 от 6 (19) августа 1920 года Главнокомандующий присвоил Слащеву титул «Слащев-Крымский» в ознаменование его прежних заслуг, однако тут же направил его в отпуск, по состоянию здоровья, поставив во главе корпуса генерал-лейтенанта Владимира Константиновича Ваковского, которого считал человеком большой личной храбрости и прекрасно разбиравшимся в обстановке, хорошим организатором. О Слащеве Главнокомандующий высказывался: «Злоупотребляя наркотиками и вином, генерал Слащев окружил себя всякими проходимцами… Опустившийся, большей частью невменяемый, он достиг предела, когда человек не может быть ответственен за свои поступки. 5 августа Слащев прибыл в Севастополь. Вид его был ужасен: мертвенно-бледный, с трясущейся челюстью. Слезы беспрерывно текли по щекам. Он вручил мне рапорт, содержание которого не оставляло сомнения, что предо мной психически больной человек… В изъятие из общих правил я наметил зачислить генерала Слащева в свое распоряжение с сохранением содержания, что давало ему возможность спокойно заняться лечением»[218].
Вопреки рекомендации Главнокомандующего, Слащев не поехал за границу, переселившись из личного вагона, в котором он проводил большую часть времени в атмосфере хаоса и беспорядка, посреди разбросанной одежды, карт местности и оружия и в окружении своих нескольких пернатых питомцев — журавля, ласточки, скворца и вороны, — в Ялту: «Мне передавали недоумение одного английского генерала, посетившего Слащева на фронте. Слащев все время разговаривал с ним, обсуждая стратегические вопросы с попугаем на плече»[219].
Русская Армия, вышедшая из Таврии, по-прежнему оставалась запертой на Крымском полуострове. Большевистское командование продолжало подвод новых сил и вооружения. И хотя Великобритания возобновила угасавшую периодичность поставок, а Французское правительство опубликовало заявление о признании правительства Врангеля фактическим правительством Южной России, в штабе Главнокомандующего стали рассматривать необходимость взятия стратегической инициативы в свои руки, для чего требовался поиск новых кардинальных решений. Изучив обстановку, сложившуюся на Кубани, захваченной большевиками, штаб Врангеля пришел к выводу, что при удачно высаженном десанте на Кубань, где по расчетам разведки насчитывалось три десятка крупных формирований казачьих повстанцев, стратегическая инициатива может оказаться вырвана у красных. Штаб Русской Армии полагал, что в этом случае ситуация сможет перемениться, как на Дону, во время восстания в станице Вешенской в 1919 году. Особые надежды связывались с крупнейшим соединением повстанцев — «Армией Возрождения России» генерал-майора М. А. Фостикова, под чьим контролем находился Баталпашинский и Лабинский отделы, захваченные повстанцами Фостикова, изгнавшими оттуда большевиков. Численно «Армия Возрождения России» насчитывала более пяти с половиной тысяч человек, у повстанцев имелись десять орудий и три десятка пулеметов.
Для установления связи с отрядом Фостикова Врангель направил генералов Муравьева и Султан-Келеча, однако генералы изначально действовали без координации между собой, не облегчая тем самым вопрос соединения кубанских повстанцев и частей Русской Армии. Фостиков негодовал: «…прибыл ко мне из Грузии генерал Муравьев, посланный генералом Врангелем для поднятия восстания на Черноморском побережье и Кубани… Генерал Муравьев официально сообщил мне о десанте и месте высадки его, но предупредил, что возможен десант небольшой группы около Туапсе. Кроме того, от Муравьева мне стало известно, что подробный план десанта и намеченных операций находится у генерала Султан-Келеча, которому все это передано официально… до меня доходили слухи, что он не желает подчиниться мне, зная, что я все группы повстанцев объединяю и подчиняю себе…»[220].
В десант Главнокомандующим направлялись 1-я конная и 2-я Сводная Кубанская пешая дивизия генералов Бабиева и Шифнер-Маркевича, а также Сводная пехотная дивизия генерала Казановича. Десанту были приданы восемь аэропланов и несколько бронеавтомобилей. Командовать десантом Врангель назначил генерал-лейтенанта Сергея Георгиевича Улагая. Всего Азовская флотилия высадила 16 тыс. человек, орудия, запасы снаряжения, продовольствия, обозы, а также несколько тысяч кубанских беженцев, прибившихся к десанту. Военные транспорты Азовского отряда, включая два вооруженных ледокола — «Гайдамак» и «Джигит», блокировали красный флот в Таганрогском заливе, в то время как другие корабли этой флотилии прикрывали высадку десанта. Погрузка на транспорты проходила в Керчи, где был посажен авангард, и Феодосии, где на борт военных транспортов поднялись главные силы и беженцы. В ночь с 31 июля по 1 августа 1920 года транспорты вышли в море, а на рассвете 2 августа авангард десанта был высажен в 14 километрах от станицы Приморско-Ахтырской, на косе Ясенской. Береговые батареи большевиков были уничтожены дальнобойными орудиями военных судов, и десант высадился без потерь. После того как станица Ахтырская была взята, там и произошла высадка основных сил десанта, а также лошадей, орудий и всей материальной части.
